8. Подпольный журнал «Ярославна»

Сотрудничая с Михаилом Васильевичем Шатовым (наст. Петром Васильевичем Каштановым, 1920–1980) в составлении его библиографии Half a Century of Russian Serials 1917–1968 (Полвека российской периодики), я сообщил ему и о журнале «Ярославна». Он поместил ссылку на него в том III – в отдел Дополнений⁴³. Эта информация стала известна Иоанну Николаевичу Качаки (р. 1939), составителю «Библиографии русских беженцев в королевстве С.Х.C. (Югославии) 1920–1945 гг.», а от него проф. Загребского университета И. Лукшич, которая включила это название в свою статью о русской эмигрантской периодике.

В это время скаутмастер Александр Карлович Таурке (р. 1934), разбирая архив покойного Б. Мартино, нашел № 4–5 от 1 августа 1942 г. и № 6 без указания даты и прислал мне ксерокопии этих единственных сохранившихся экземпляров. Я послал их проф. И. Лукшич и постараюсь ответить на ее вопросы относительно этого журнала.

Покидая Хорватию, я договорился с Надей Зарахович, что она будет издавать для Хорватии орган связи подпольной организации разведчиков под названием «Ярославна. Mjesecnik za rusku zensku mladez Izdanje nacionalne mladezi ruske kolonije». Я ей сказал, что все должно выглядеть невинно, как литературные упражнения девочек, хроника их жизни и сообщения с мест под видом «писем в редакцию». Распространять журнал следовало среди существующих отрядов в Сараеве и Баня-Луке и одиночек в Осеке, Суне, Карловце, Сплите, Славонском Броде, Варцар-Вакуфе (ныне Мрконичград), Яйце, Турбе и Земуне и в чужие руки не давать.

Уезжая в Германию, я передал должность начальника Хорватского отдела Володе Зараховичу, но, зная, что он не очень любит писать письма, секретарем отдела назначил его сестру Надю. Оба эти назначения я не смог тогда провести через приказ, как это делалось до войны, но, приехав в Берлин, я объявил об этом в приказе № 4 по ИЧ от 11 февраля 1942 г.

Во главе подпольной организации стоял скм. Борис Борисович Мартино, которому должность начальника ИЧ, соответствовавшую должности начальника Главной квартиры организации, передал скм. Максим Владимирович Агапов-Таганский (1890–1973). С Мартино мы вместе покинули Хорватию 26 января 1942 г., но он, приехав в Берлин, через несколько дней передал эту должность мне, двинувшись дальше в Россию, для чего ему пришлось нелегально перейти польскую границу около Ченстоховы.

Надо полагать, что первый номер «Ярославны» вышел в апреле 1942 г., так как в подзаголовке было ясно сказано, что журнал – ежемесячный. В № 4–5 в материале «От редакции» Надя Зарахович сообщила, что благодаря другу разведчиков Александру Леонидовичу Дирину журнал стал печататься литографским способом и что тираж журнала «повысился пока на 50 экземпляров, следующий номер – на 100». Мне известно, что первые номера печатались на шапирографе лиловым цветом в количестве около 30 экземпляров.

Журнал писался от руки специальными химическими чернилами. В том, что проф. И. Лукшич не нашла его ни в одной библиотеке послевоенной Югославии, нет ничего удивительного. Несмотря на невинный подзаголовок, он был не столько ежемесячником молодежи Русской колонии, сколько органом связи подпольных разведчиков.

В статье «От редакции» упомянутого № 4–5 на первой же странице так прямо и сказано: «друг разведчиков». Попадись номер в руки усташей или гестапо, у Владимира Зараховича бы сразу спросили, о каких «разведчиках» речь? Впрочем, ответ бы нашли на следующей странице приказа № 8, в котором он как начальник Хорватского отдела НОРР (Пантюхова) в параграфе 3 сообщает «о перемене названий чинов»: «помощник скаутмастера – руководитель» и «скаутмастер – старший руководитель».

Подробности же о деятельности НОРР даны на последней странице в отделе «Вести». «В Варшаве успешно работают старшие руководители Борис Мартино и Слава Полчанинов. Готовятся к летнему лагерю». «В Берлине работает Олег Поляков».

«Словакия. Развивается работа разведчиц, которых до этого года почти не было».

«Россия <…> Игорь прислал доклад, который поместим в “Ярославне”».

«Баня-Лука. Разведчики устроились вместо хорватской «Radnu Službu» на работу к русскому инженеру».

«Земун. Образована группа разведчиков и разведчиц; вожак Юрий Моисеев» и, чтобы не затруднять его поисков, дан его адрес.

Одним словом, Бог хранил наших горе-конспираторов, никто не донес, и журнал продолжал выходить.

Сохранился и № 6, в котором на первой странице из приказа № 9 по Хорватскому отделу НОРР можно было узнать, что отряд св. Владимира в Баня-Луке временно «распускается», а на последней странице в отделе «Вести» сказано и о причине – отъезде в Берлин «быв. начальника Банялуцкого отряда младшего руководителя Георгия Лукина». Далее в приказе говорится, что «старший руководитель Малик Мулич назначается по собственному желанию руководителем при отряде разведчиков имени Петра Великого». Что это загребский отряд, в приказе не сказано, но это было всем известно.

В отделе «Вести» сказано также, что «загребские разведчики легализировались под именем “Национальная молодежь русской колонии”» и что в Сараеве «вожак Эшреф Смаевич устраивает легализацию сараевцев и начинает работу с разведчиками». Интересно отметить, что в то время как до войны в работе с югославянскими скаутами принимали участие два русских руководителя – Агапов и Сергей Склевицкий, в годы войны во главе обоих русских разведческих отрядов в Хорватии стояли боснийские мусульмане – Мулич и Смаевич.

В № 6 «Ярославны» был напечатан и репортаж Игоря Шмитова о поездке в оккупированную Россию, о котором шла речь в главе 5.

9. C рабочими в Берлин
Февраль 1942 г

На бирже труда в Загребе после поверхностного медицинского осмотра Борис Мартино, Жорж Богатырев, Игорь Москаленко, Клавдий Цыганов и я попали в отдел, где проверялись документы и подписывались контракты. Там, кроме нескольких местных немцев, сидел и один хорват, следивший за тем, чтобы хорватские военнообязанные не уезжали на работы в Германию. Конечно, он сразу обратил внимание на нас и стал внимательно рассматривать наши свеженькие удостоверения, выданные русским комитетом. Из них явствовало, что все мы русские бесподанные. Хорват попросил предъявить еще какие-нибудь доказательства, что мы без подданства, но немец вмешался и велел ему не придираться. Не обращая внимания на протесты хорвата, он стал спрашивать о нашей профессии. Москаленко показал диплом электрика, полученный в технической школе, и ему предложили на выбор работу в нескольких фирмах в Мюнхене, Лейпциге и других городах, но он сказал, что хочет получить работу в Берлине и только в Берлине. Немец сказал, что в таком случае надо будет подписать контракт с берлинской биржей труда, которая может предложить менее выгодные условия работы. Москаленко ответил, что это неважно, и подписал контракт с берлинской биржей труда. Его примеру последовали все мы. Нас даже не спросили, кто мы по специальности. Подписав контракты и сдав по две фотографии, мы получили специальные рабочие паспорта и приказ явиться на биржу 26 января утром.

На улице перед биржей труда прохаживались немецкие солдаты и предлагали купить у них немецкие марки. Это было незаконно, но никто не мешал подобному обмену. Все мы, к обоюдному удовольствию, купили какое-то количество марок.

Из Загреба мы выехали в тот же день вечером. После того как Германия присоединила к себе Марибор (по-немецки Marburg) и восточную часть Словении, хорватско-германским пограничным пунктом стал Зидани-Мост (Steinbruck), примерно километрах в 50 к северу от Загреба. У нас, рабочих, едущих в Германию, проверки багажа и документов не было. НТС этим пользовался, и каждому из нас поручили провезти в Германию какое-то количество «Зеленых романов» – пособий по НПП, названных так из-за зеленых обложек.

Когда мы приехали в Марбург, нас выгрузили и отправили ночевать в огромное помещение, служившее раньше складом. Там мы переночевали на нарах, а утром 27 января, после вполне приличного завтрака, весь транспорт повели в барак, где нас заставили раздеться, а одежду сдать в чистку от вшей (Entlausung). Немцы страшно боялись, чтобы приезжие не завезли в Германию этих насекомых, но энтлаузунгу подвергались только приезжающие с востока. Каждому в пригоршню налили немного жидкого мыла и отправили под душ. Помывшись наспех, мы прошли в большую комнату, где нам пришлось обсыхать (полотенец у нас с собой не было) и ждать, пока весь транспорт не пройдет через энтлаузунг. Скамеек не было, и нам пришлось все время стоять. Мой костюм, когда я его получил назад, превратился в тряпку. На штанах была дырка от крючка, на который был повешен мой костюм. Гребешок, который я забыл вынуть из кармана и передать вместе с кожаным поясом и другими вещами, превратился в бесформенную массу. Мне было стыдно смотреть на самого себя, и то, что все прочие мои вещи я получил в порядке, было мне слабым утешением. Нам поставили на руку печать в знак того, что мы очистились от вшей.

После этого мы выслушали длинные и подробные наставления о том, как мы в Германии должны добросовестно работать и не думать о побеге ни сейчас из транспорта, ни потом. За побег нам грозили концлагерем и советовали не рисковать. Меня это удивило. Ведь все, ехавшие с нами в Германию на работу, записывались добровольно. Так зачем же им было бежать из транспорта? Это было как-то непонятно, но через несколько дней все стало ясно.

Среди записавшихся на работы в Германию было немало контрабандистов. Так как осмотра багажа не было, то они могли провезти в Германию все, что угодно, и без всякой пошлины. К тому же ехали они бесплатно, да еще их и бесплатно кормили. Не знаю, на каком черном рынке они потом все это продавали и как возвращались с купленными товарами обратно в Хорватию, но из их разговоров между собой можно было легко догадаться, что они не в первый раз едут в Германию якобы как рабочие.

Ехали мы в пассажирских вагонах. У каждого вагона был свой немец, следивший за порядком. Это были пожилые и добродушные люди. Наш немец охотно разговаривал с нами, говорившими по-немецки, а таких среди рабочих было немного.

Ехали мы медленно. Нас все время то отцепляли, то прицепляли к каким-то товарно-пассажирским поездам. Делалось это на каких-то сортировочных станциях. Мы проехали мимо Вены и, вместо того, чтобы ехать прямо через Прагу в Берлин, поехали в объезд Чехии. Немцы думали, что славянам-хорватам в славянской Чехии было бы легче бежать, чем проезжая через чисто немецкие земли, но наши соседи по вагону добродушно посмеивались над немецкой догадливостью, говоря, что им надо в Лейпциг и что Чехия их совсем не интересует. Чем дальше в Германию, тем чаще были случаи побегов. Сопровождавший нас немец сообщал нам о «потерявшихся», наивно сочувствуя этим «бедным» людям, не говорящим по-немецки, без продовольственных карточек и т. д. Он радовался, что в его вагоне все благополучно и все на местах.

Наконец мы прибыли в Лейпциг. Меня поразили размеры и устройство вокзала. По сравнению с Белградом или Загребом он был огромным. Первый раз за всю дорогу мы обедали не в вагонах, на ходу, а в столовой на станции. Наш транспорт должен был здесь долго стоять. После обеда Мартино и я с разрешения сопровождавшего немца вышли на вокзальную площадь. Тут же была остановка трамвая с надписью «Евреям и полякам запрещено пользоваться трамваем». С этого началось наше знакомство с Германией. Дальше площади мы решили не идти и вскоре вернулись в вагон.

Наш немец встретил нас с очень озабоченным видом. Он нас сразу спросил, не видали ли мы людей из нашего вагона. Оказалось, что человек десять после обеда не вернулось обратно в вагон.

Чтобы утешить немца мы сказали, что не пошли ли они по ошибке за теми, кому следовало оставаться в Лейпциге. «Вы правы, – ответил он, – пойду, позвоню в приемный пункт».

Люди исчезли. Немец помрачнел и стал неразговорчивым.

Так мы 2 февраля, на седьмой день нашего пути, обросшие и усталые, прибыли вечером в Берлин. Всех нас построили по четыре, и мы стали ждать приказа идти дальше. Мимо нас шли люди с багажом из других вагонов нашего поезда. Борис вышел из строя, и, затерявшись в толпе, исчез. Я последовал его примеру. У всех у нас был адрес НОРМ и мы знали, как туда ехать (S-Bahn до Potsdammer Platz, а там пересесть на U-Bahn и ехать до Nollendorf Platz). Но наши спутники то ли побоялись, то ли не смогли последовать нашему примеру.

НОРМ занимал помещение по Elssholzstrasse, 3, бывшее раньше магазином. С улицы был вход прямо в большую комнату, за которой находилась вторая поменьше, откуда по коридорчику можно было пройти в маленькое помещение кухни и в канцелярию. Когда я вошел в большую комнату, я увидел здоровенных парней в черных косоворотках с широкими солдатскими погонами на плечах, сидевших вокруг стола. Я спросил, где Олег Поляков, и кто-то его вызвал. Парни не обратили никакого внимания на сцену встречи друзей и не полюбопытствовали, откуда я приехал. Олег провел меня через вторую комнату, в которой был сбор отряда девочек, в канцелярию. Там уже были Мартино и Ваня (Иван Александрович) Мелких, начальник Берлинского НОРМ. Мелких знал от Полякова о нашем приезде и возлагал большие надежды на нашу помощь в работе с молодежью. Все трое обрадовались моему прибытию, и мы какое-то время ждали, не появится ли еще кто-нибудь. Видя, что никого больше нет, Мелких пошел достать для нас продовольственные карточки. Жить в Германии без карточек было бы немыслимо, а у немцев карточки были под строгим контролем.

Проиграв Первую мировую войну, немцы старательно изучали все бытовые подробности, и в этом отношении были хорошо подготовлены к новой войне. В первый день войны определенные люди вскрыли конверты с инструкциями. Все магазины были закрыты, и был составлен список товаров, которые уже на следующий день продавались только по карточкам. В первый же день все жители Германии получили временные продовольственные карточки. Все цены были заморожены, и вся жизнь была поставлена под контроль.

В НОРМ уже было несколько квартирантов, и Мелких как хозяин помещения, получавший для всех карточки, без труда получил их для нас как для новоприезжих. Мы должны были только на следующий день отметиться в полиции. Нам надо было заполнить бланк, указать прежний адрес в Сараево и наш новый берлинский адрес. Мы предъявили наши хорватские рабочие паспорта и получили печать, что мы прописаны по Elssholzstrasse, 3.

Мартино обещал дать Мелких свою рукопись «Звеновая система», предложив ее издать для нужд НОРМ, а я предложил заняться с одиночками. И к одному и к другому предложению Мелких проявил большой интерес. Он как раз недавно получил письмо от Жени Праутина из присоединенного к Германии Эльзаса, на которое еще не успел ответить, и рад был поручить переписку с Праутиным мне. Женя стал потом моим первым одиночкой в Германии.

Как только Мелких и прочие НОРМовцы разошлись, оставшиеся стали устраиваться на ночлег. Из подвала вытащили матрацы, заложили в печь брикеты угля (в Югославии таких я не видал), и вскоре все погрузились в сон. Постоянным жителям надо было вставать пораньше и ехать на работу.

На следующий день Борис и я, отметившись в полиции, поехали к Байдалакову поговорить о возможностях продвижения в Россию. Байдалаков сказал, что уже идет подготовка нелегальной отправки Бориса в Варшаву и что он через неделю сможет двинуться дальше, а мне посоветовал найти себе работу и ждать очереди.

Богатырев, Москаленко и Цыганов, как только устроились с работой и местом жительства, прибыли в НОРМ узнать о нас. Борису не надо было устраиваться на работу, так как до отправки дальше оставались считаные дни, а денег на питание и транспорт у него было достаточно. Он предложил мне, прежде чем наниматься на работу, погулять немного с ним и посмотреть Берлин. Я согласился, и мы, как знатные туристы, ходили по музеям и осматривали достопримечательности города. Мы также написали письма нашим мамам и пошли на почту. Олег Поляков объяснил, как это делается. Надо было нести на почту письмо в незаклеенном виде и предъявить удостоверение личности. Служащий сверял имя отправителя с паспортом и проверял содержимое.