Знакомство с мужем Тани произошло дежурно: всё в том же клубе. Мы пришли туда в одной компании, он – в другой. Потом компании частично объединились. Но провожать свою жену домой он не пошёл.

Этим же вечером мне было заявлено, что в меня влюбились. О да, конечно.

В этот год любимое федеральное правительство сделало нефтяникам подарок. В связи с ростом цен на энергоносители они приняли постановление из двух пунктов. В первом говорилось, что королям нашей экономики устанавливаются задания по продаже энергоносителей муниципалитетам согласно усреднённым нормам. А вторым пунктом… вторым пунктом разрешалось вывозить газ и мазут за рубеж столько, сколько они захотят. А разница между ценой на внешнем рынке и внутреннем была всего пять раз.

Это был последний мой взаимозачёт. На этот раз мы за нашу соль взяли газом и мазутом по внутренней цене и отправили товар за рубеж. В городе поговаривали, что с нефтяниками заключили договора на поставку, закрыв только половину потребностей, но меня это мало волновало. Я доживал последний месяц в гостинице и ждал сообщения о том, что мой долг закрыт.

Думаю, теперь я способен понять рыбу, которую снимают с крючка и отпускают обратно в воду.

Я почти ничего не рассказывал Тане о своей истории. Да и зачем это учительнице математики в средней школе? Из любопытства я узнал, чем занимается её муж. У него было несколько мини-заводиков: по производству майонеза, сметаны и молока, прохладительных напитков плюс небольшая крупорушка в деревне. Просто отец Фёдор со свечным заводиком. На жизнь ему более чем хватало. Но Таня вечно сидела без денег. Это тоже меня не удивляло: я давно заметил эту манеру богатых мальчиков без крайней нужды не давать своим жёнам наличные.

Тем временем наша интрижка стала перерастать в роман. Полагаю, всему виной Лена, опять-таки Лена. Я водил её в цирк, катал на пароходе, занимался ещё какой-то кучей жизненно важных детских дел. А Таня – она была просто весёлой.

Да, ещё – в ней отсутствовала хищность. Я этого не то что не понимал. Я просто не мог в это поверить.

Наступила осень – время моего Юрьева дня. Я попрощался с Сибирью и уехал в Москву. Таня немного поплакала и сказала, что она будет всегда меня любить. Что ж, очень приятно – и без последствий.

Я уволился из фирмы и получил выходное пособие. Мне сказали, что я зря ухожу, да я и сам это знал. Но мне хотелось какой-то другой жизни.

Приехав в свой бывший дом, я сказал, что рассчитался с долгом. Моя жена спросила меня, где мои вещи. «В чемодане», – ответил я. «В этом одном чемодане?» – уточнила она. – «Ну да, конечно».

Я её обманул, и она не поверила. Те две недели, которые я провёл у неё с моим сыном, она внимательно следила, не пойду ли я обновлять гардероб и куда я звоню. А потом познакомила меня со своим гражданским мужем, как нынче принято выражаться.

Забавно – люди, знавшие меня, рассказали, что они обвенчались в церкви, но не зарегистрировались в загсе. Всё смешалось в моей жизни, в отличие от любимого коктейля «Микеланджело». Никогда не мог его сделать: у меня даже водка с томатным соком смешивалась, не желая существовать отдельными слоями. Такой уж вот я химик.

И всё же спать со мной в одной постели при своём венчально-гражданском замужестве ей было совсем не обязательно.

Впрочем, я совсем ненамного обманул свою жену. Моих денег, оставшихся после работы в фирме, хватило только на частный дом в трёх часах езды от Москвы. Это уже не Московская область, потому и отдали сравнительно дёшево. Зато недалеко – Ока.

По весне я собираюсь посадить картошку в своём огороде. С ума сойти. Не занимался этим последние лет пятнадцать.

Мне отдали деньги за написанную для кого-то диссертацию, и я решил заняться преподаванием и наукой. Я решил держаться подальше от российского бизнеса какое-то время и нашёл своих старых приятелей. Они помогли мне устроиться доцентом в московский вуз. Смешно: я и представления не имел, сколько зарабатывают нынешние доценты. Оказалось, что в два раза больше, чем учителя математики.

Хотя… Мне почти сразу начали предлагать заняться репетиторством, охотой за грантами и ещё невесть чем. Но в эту зиму мне ничего не хотелось. У меня были соседи, с которыми я ходил в баню и выпивал водку по выходным. А во дворе меня всё время ждала взявшаяся откуда-то здоровая косматая собака, по виду – помесь немца с колли.

Иногда казалось, что вокруг меня вдруг появилась уйма народу.

Бывало, я вспоминал Таню. Это всегда поднимало волну тёплой горькой грусти. В феврале я собрался позвонить.

Я попал на её мужа, который дал новый номер её телефона. Не понимая, я набрал ничего не говорившие цифры. Трубку сняла Таня.

Оказалось, что произошло много событий. Осенью они с мужем развелись. В качестве признательности за отсутствие претензий он купил ей с дочерью однокомнатную квартиру. Но в ней зимой было очень холодно.

Холодно было и во всём этом далёком теперь сибирском городе. Не хватало газа, мазута, даже угля. Правда, не отключали свет, и огромной популярностью пользовались электроплитки. Таня радовалась, что уже февраль и основные холода позади. Лена у неё опять часто болела, а сейчас лежала в детской больнице.

Таня не спросила меня, зачем я звоню, но сказала, что рада меня слышать. Повинуясь какому-то неясному мне чувству, я стал звать их с Леной приехать ко мне. И она сказала, что если я их перевезу, то они поедут.

Странно, но у меня всегда были какие-то обязанности. Даже сейчас, когда я вёл вольную жизнь, переговоры о моём отъезде, подменах на лекциях и прочем отняли у меня почти неделю. Но и это осталось позади. И я снова позвонил Тане. И в ответ услышал, что Лена умерла. «Но от воспаления лёгких не умирают», – глупо сказал я. «Умирают», – сказала Таня.

Я перенёс свой отъезд на два дня и ушёл в холодное расчётливое пьянство. Жизнь научила меня понимать причинно-следственные связи. Я был одним из тех людей, из-за которых умерла Лена. У меня было множество оправданий, жаль только, что мне некому их было рассказать.

Я не представляю, как буду смотреть в глаза женщине, которая меня любит.

Водка не помогала, и я достал последний пакетик своей травы. Мне необходимо было дойти до состояния, когда в голове помещается не больше одной мысли. Оказалось, что это совсем не просто.

По приливу идиотского веселья я понимаю, что обкурился южной конопли. Через час это пройдёт; сейчас главное не выходить из дома и не предпринимать никаких действий. Я заставляю себя лечь, уставиться в потолок и пробую считать слонов. Вместо слонов вспоминается старый разговор с одним колоритным сибирским бухгалтером. «Изделие, законченное производством», – сказал он.

Любовь, законченная ребёнком.

Долги, законченные деньгами.

Бутылка, законченная питьём.

В конце концов, не так уж и смешно.

Я приехал в этот сибирский город спустя одиннадцать дней после смерти Лены. Таня не повела меня на кладбище, а сам я не просил её это сделать. За два дня я оформил документы об увольнении её из школы и забрал трудовую книжку, в которой оказалось всего три записи.

Всё время мне приходилось уворачиваться от множества её подруг, которые смотрели на меня стеклянно-блестящими птичьими глазами. Наверное, был кто-то и ещё, кто пытался объяснить Тане, что она должна делать в эти и все последующие моменты её жизни. В два-три дня, которые понадобились для того, чтобы собрать семь или восемь килограмм её личных вещей, она плакала и изредка криво и жалко улыбалась мне дрожащим лицом.

Я познакомил её со своими соседями. Как оказалось, в огородах она понимает больше меня. За три недели пустырь вокруг дома приобрёл вполне ухоженный вид, и к Пасхе из земли стало вылезать множество невиданных мной зелёных ростков. Как-то Таня посвятила целых десять минут довольно энергичному объяснению мне разницы между стеблями моркови и укропа.

Я стою в церкви. В этом старом русском городе недалеко от Оки много старых православных храмов. Я шепчу молитвы, которым в детстве учила меня строгая бабка, смысла которых я не понимаю и до сих пор. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный…» Господи, накажи моих кредиторов. Укажи мне путь. Укрепи волю мою.

Я стою перед старыми потемневшими иконами. Здесь красиво и спокойно, и мне не хочется уходить. Тем более что дороги мои не ведут никуда.

Я допиваю свою бутылку, приканчивая остатки воспоминаний. Она задержалась с соседками в бане, и, как мне кажется, это уже хорошо. Таня много времени проводит с ними, и уже занимается математикой с их детьми. Сегодня она говорила мне, что собирается на следующей неделе сходить в местную школу, – оказывается, о её занятиях узнали и передавали приглашение на работу.

Она нравится моим соседям, и я даже зафиксировал пару мужских взглядов, брошенных украдкой. При мысли об этом я усмехаюсь над собой.

Мой лохматый барбос свернулся рядом на крыльце; я никак не могу заставить себя посадить его на цепь. Ночью здесь ещё прохладно, и светят апрельские крупные звёзды.

В этом году мне исполнится тридцать шесть лет, а Тане двадцать восемь.

Пёс лижет мне руку. Где-то далеко начинают свой концерт коты. Они начинают на низких октавах, постепенно повышая мяв до визга. Мне вдруг начинает казаться, что это плачет ребёнок. Я ухожу в дом.

Я достаю чистые простыни и собираюсь постелить общую постель.

январь 2001