Тем не менее что-то всё же происходит. Разглядывая лектора, прицениваясь к его костюму и плохо почищенным ботинкам, студенты иногда слышат какие-то фразы, улавливая обрывки смысла. В свою очередь, для человека, оторвавшегося от размышлений над парадоксами этого мира и вошедшего в аудиторию, встреча с новым поколением также представляет определённый интерес. В целом это напоминает зоопарк – только непонятно, кто с какой стороны клетки находится.

Впрочем, в качестве редкостного экспоната живой природы чаще выступает всё-таки профессор. Студентов просто больше, и они чаще встречаются в этой жизни. Действующий, искренне увлечённый своим ремеслом профессор редок даже на воле, в своей естественной среде обитания. А уж увидеть его в студенческой аудитории…

5.

То, что мы называем идеей, представляет новую, ранее незамеченную нами взаимосвязь между уже известными понятиями. Однако для того, чтобы увидеть эту взаимосвязь, нужна большая внутренняя свобода. Свобода – одно из условий науки, без которого она, по большому счёту, не может существовать.

Кроме того, нужны ещё и те самые понятия, причём чем больше, тем лучше; очевидно, без них не может возникнуть идей. И здесь-то и начинаются проблемы. Кто-то что-то по тому или иному поводу уже говорил. Совпадает ли то, что когда-то говорилось, с тем, что мы ищем? Или ситуация изменилась радикально?

А если – что достаточно часто встречается – признанные авторитеты по этому поводу говорят совершенно противоположное? Казалось бы, надо радоваться – есть возможность ниспровергнуть банальность.

Но обычно банальность оказывается сильнее. И требуется честность, чтобы признать, что полученная нетривиальность была результатом обычной ошибки. А чтобы не было потом стыдно за неудавшееся ниспровержение, нужны ещё терпение и скромность. Это – по крайней мере.

Всё вместе и представляет специфический «аромат науки», её стиль. В чём-то это похоже на джаз или рок-н-ролл. Именно это и задевает струны в сердцах молодых, которые ещё не до конца забыли своё детство. Это волнует.

Волнение продолжается недолго. Пока молодёжь учится в университете, у них есть подруги, друзья и любимые. Когда они его заканчивают, у них есть семья и конкуренты. Надо делать карьеру и зарабатывать деньги. При чём здесь наука?

6.

Впрочем, так было не всегда. В роскошные шестидесятые, когда строились поточные дома, сажали кукурузу, а Стругацкие верили в коммунизм и писали про пять спичек, в России в науке, по сравнению с другими отраслями, была самая высокая зарплата. Огромное количество молодых людей решило стать учёными. Быстро продвигаясь по служебной лестнице во вновь создаваемых государственных НИИ, они занимали места директоров и начальников отделов. Но уже в семидесятые все потенциально доходные и статусные места в науке как сфере народного хозяйства были заняты сравнительно молодыми задницами. Новому поколению можно было в лучшем случае дослужиться до места завлаба. И ждать, пока очередного академика хватит кондратий, чтобы эскалатор служебной лестницы опять пришёл в движение.

Российские академики живут подолгу. Да и какой смысл умирать, если признание твоих заслуг ожидает тебя только после начала получения пенсии по старости? Альтернативный путь – стать и.о. премьера или хотя бы депутатом Госдумы – доступен не для всех…

Да, вот ещё: в шестидесятые за счёт резкого увеличения численности научного поголовья возродилось понятие российской интеллигенции. Правда, тогда часто стыдливо прибавляли эпитет трудовая. Это был такой класс – российская трудовая интеллигенция.

Интеллигенция, по определению Н. Федотова, всегда оппозиционна: то она с государем против народа, то и против народа, и против государя, то, наконец, с народом против государя. И всегда по Чаадаеву – «русский либерал (читай – интеллигент) – мошка, греющаяся в лучах Запада». При этом, естественно, живущий в основном за государственный счёт, а потому – страстно мечтающий о реформировании государства.

В шестидесятые интеллигенция была трудовой – соответствовать приходилось рабоче-крестьянскому правительству. А костяк трудовой интеллигенции составляли учёные. Это такие люди, которые думают о будущем. В расчёте на душу населения в России (и даже в Советском Союзе) учёных больше, чем в других странах. У России очень сложное будущее, поэтому они думают (и думали) о нём изо всех сил.

7.

Молодые люди после окончания высшего учебного заведения представляют собой, безусловно, высшую фазу развития человеческого организма. В этот сравнительно недолгий момент своей жизни они знают решительно всё о взаимоотношениях полов, своих потребностях, тонкостях избранной профессии, о своём внутреннем мире и об окружающей их среде. Устремляясь, подобно акуле на запах крови, на охоту за большими деньгами и карьерой, они устраиваются на вожделенную работу, используя все доступные им средства: от родственных связей до хорошей фигуры и дорогого макияжа.

Мечта сбывается: они попадают во взрослый мир и учатся ходить строем. Для этого в гражданской жизни необходимо производить как можно больше шума, двигаясь не в ногу и постоянно попадаясь на глаза начальству. Бравый солдат Швейк по сравнению с этим напяленным на себя энтузиазмом служебного рвения и молодого идиотизма представляется просто невинным младенцем.

В первый год своей производственной деятельности они ещё отдают себе отчёт, насколько мала от них отдача и как мало, в сущности, они делают. Во второй год они уже вынуждены бороться с ощущением, что начальство их слишком сильно напрягает. К третьему году они уже работают не поднимая головы, и к концу этого периода им впервые увеличивают жалованье. Хотя, если бы им всё же удалось повертеть головой из стороны в сторону и слегка пострелять глазами, некоторые из них могли бы заметить, что ни объём трудовых усилий, ни их результаты по большому счёту не изменились.

Большинство этих воспитанных родителями и обществом социальных особей укрепляют костяк последнего, двигаясь торными дорогами карьерно-денежно-семейных переживаний. Будущие столпы общества осваивают потребительскую и впитывают политическую культуру, уверенностью в своей правоте и гладкостью скольжения по наблюдаемой действительности чем-то напоминая стаю утюгов. Однако парадоксальным образом некоторым из них становится скучно.

В свой студенческий период они чувствовали себя скорее учёными – в том смысле, что думали, что чему-то учились (даже могли заодно подумать о будущем). Теперь же они становятся практиками, которые знают всё «по жизни». Практик – это такой человек, который, вообще-то, не знает ничего, но с уверенностью заключает, что знает всё. В свою очередь, это последнее всё является комплексом условных рефлексов, вбитых в него начальством. И на весь мир, подобно герою пьесы Н. Эрдмана, он начинает смотреть исключительно с практической (читай – марксистской) точки зрения.

Условные рефлексы представляют собой стройную систему идеологических убеждений. И если из левого крана с синей пипкой вдруг польётся горячая вода, мир практика начинают колебать землетрясения. А уж когда цена водки начинает равняться стоимости четырёх бутылок пива, он вообще превращается в буриданова осла. Но практик всегда с лёгкостью находит решение любых вопросов, объединяясь с себе подобными. Приятно наблюдать, как на так называемых научно-практических конференциях они начинают позиционироваться, называя свою должность, место работы и говоря: «Я как практик вам сейчас скажу…». И ведь говорит ничтоже сумняшеся. После чего вопрос о возможностях полёта аппаратов тяжелее воздуха решается общим голосованием.*

* «Не принимать к рассмотрению заявки на изобретение вечного двигателя и летательных аппаратов тяжелее воздуха» – одно из постановлений Французской Академии наук

8.

Скука – явно недостаточный повод для того, чтобы прочесть специальную книжку, не говоря уже о том, чтобы потом предпринять какие-то действия. Редко какая птица полетит против ветра. Разве что в условиях экстремальной оплаты в инвалюте с учётом возможностей дальнейших сезонных миграций за рубеж.

Более всего молодым людям нравится позиция консультанта. Это – редкостное сочетание ощущения своего умственного превосходства со свободным режимом работы и постоянной сменой впечатлений. Советник, консультант, аудитор, руководитель проекта… Какого проекта? – Того, по которому пишется отчёт. – О чём отчёт? – О том, как писали отчёт по проекту.

…Но некоторые всё же возвращаются из делового мира в мир науки. К безденежью и давно разбитым хрустальным дворцам. Найти второе оказывается непросто: к ним давно заросли дороги, а на ещё сохранившихся тропах подстерегают городские сумасшедшие.

9.

Когда-то К. Чапек написал, что «самое большое бедствие цивилизации – это учёный дурак». К концу двадцатого века это уже перестало быть бедствием и стало неотъемлемой чертой, своего рода визитной карточкой цивилизации. Людей, владеющих научным (и псевдонаучным) жаргоном, похоже, стало существенно больше, чем всех остальных.

Однако «настоящих буйных», могущих претендовать на роль вожаков, среди них мало. Большинство использует жаргон со стандартной для человечества целью – показать, что они умнее, чем есть. Сумасшедший же учёный дурак искренне убеждён, что разговаривать можно только на одном ему понятном жаргоне, заниматься стоит только тем, что ему интересно, и по-другому существовать он не может. Забавно, что среди власть и деньги имущих это заумное бормотание и считается за науку. Шансы получить финансовую помощь на реализацию проектов-отчётов у городских сумасшедших гораздо выше, чем у обычных исследователей. Последние понятно объясняют обладателю денег с неполным средним образованием, выдаваемым за высшее, что и зачем они собираются делать, однако это их роковая ошибка. Необходимо, чтобы слова воспринимались собеседником максимум на треть, тогда это воспринимается как наука.

Такова большая часть научной «тусовки» – это тоже стиль. Необходимо научиться ему соответствовать, иначе тусовка сожрёт, переварит и превратит претендента в отходы раньше, чем он успеет придумать свою первую формулу. Среда, в которой закаляется разум, крайне агрессивна; глядишь, оторвавшийся от добывания денег молодой человек погружается в статусную болтовню на месяц, полгода… а, вот и опять он с уже слегка поношенным лицом.

10.

Исследование, написание диссертации и её защита – это три разные вещи, которые можно совместить, но с достаточно большим трудом. Защита диссертации – это очень своеобразный ритуальный танец с множеством различных фигур: поиск оппонентов, прохождение через обсуждение на кафедре (в лаборатории), представление в совет, наличие списка публикаций… Очень важны самые последние ритуальные па, когда во время защиты диссертации по гидродинамике кто-нибудь из членов диссертационного совета может задать философский вопрос: «А что такое струя?». Отвечать на такие вопросы желательно быстро, уверенно, но не нагло, иначе члены могут обидеться. И чёрные шары потекут рекой.

Важно всё – вплоть до меню банкета. Относительно маловажной вещью является сам текст диссертации: его читает от начала до конца только сам диссертант. Да и то при условии, что он сам его написал.

Старая поговорка о том, что надо пройти через «два часа позора, зато потом на всю жизнь – кандидат», верна только отчасти. Сегодняшние советы укладывают эту процедуру зачастую уже в сорок минут. Два часа теперь требуется для докторской.

В России примерно три с лишним тысячи учёных советов по защите диссертаций на разнообразнейшие темы, в которых постоянно заседает более шестидесяти тысяч ученых. Поэтому учёные в России размножаются по экспоненте, как кролики. Только представить, что на каждого члена учёного совета приходится по меньшей мере двадцать аспирантов, превращающихся в кандидатов наук, как последних становится уже больше миллиона. Это сопоставимо с численностью российской армии – этакие Вооруженные учёные силы. А если представить, что каждый кандидат наук выступает перед студенческой аудиторией в сто человек…

Н-да. Что-то в России для учёных уже населения не хватает. Нет сомнений – мы все уже должны быть давно с обязательным высшим образованием.

11.

Столь значительный рост научного поголовья, естественно, в первую очередь задевает самих носителей знаний о вечности. Им не хватает пастбищ. В связи с чем, как в средневековой Англии, здесь вовсю идёт процесс огораживания.

В качестве главного феодала, восседающего на мешке с шерстью (финансируемой отдельной строкой в бюджете и получающей львиную долю средств по грантам), выступает Академия наук. У её членов через серое вещество прокачивается голубая кровь. Благородство происхождения гарантируется огромным масштабом имущества, которое, будучи сданным в аренду, приносит ренту самым большим учёным – директорам НИИ и их заместителям.

Но даже и внутри Академии есть своё размежевание. Тематика исследований поделена и закреплена за соответствующими фамилиями на десятки лет, в том числе и внутри каждого академического института. Это в общем упрощает дело – молодым, решившим заняться наукой, известны все имена богов, которым они обязаны молиться. Коммунистический (капиталистический?) лозунг: «Каждому козлу – свой огород!» здесь реализовался в полной мере.

12.

«Советская наука должна служить народу!» Такой лозунг достаточно часто можно было встретить на фасадах научных учреждений. Иногда его можно увидеть и сейчас.

Здесь всё обман:

нет такой специальной «советской» науки;

наука никому ничего не должна;

наука ни у кого не служит;

наука никак не соотносится с народом;

наконец, восклицательный знак своей дубиной над точкой подчёркивает глупость сказанного.

Первая вредная иллюзия, от которой приходится избавиться исследователю, это то, что он делает что-то полезное для людей, живущих в одной с ним стране. За полезность, вообще-то, принято платить; она редко встречается. За хорошее научное исследование в России платить не принято. В лучшем случае эту плату получат те, кто впоследствии своровал результаты. А народ и начальство считает, что исследователь должен доплачивать им за то, что ему не мешают заниматься интересующим его ремеслом. И, видимо, заставили бы заплатить, да обычно с экспериментатора взять нечего.

Хотя, в общем, наука дело полезное… для Господа Бога. Перед ним-то и приходится отчитываться. Проблема для многих профессионалов заключается в том, что они, подобно Лапласу, «не нуждаются в этой гипотезе». Поэтому можно ставить опыты на военнопленных, синтезировать новые наркотики или придумывать новые легальные схемы ухода от налогов. Или записывать таблицу умножения римскими цифрами, выдавая это за пионерные исследования в области численных методов.