«От истин не коси и…»

 
От истин не коси и
узнаешь в свете Вед:
история России—
история побед—
 
 
идет бычок, качается,
но так уж получается.
 

Падение небес

 
Снова ангел словно спятил —
ты прислушайся, приятель,
и не слишком строго хоть
усмирить попробуй плоть
и душою содрогнись,
ведь и впрямь свалилась высь.
 
 
И не зря же, хай нам грец,
так старается Творец
сделать каждому из нас
когнитивный диссонанс,
не щадя небес и почв, —
значит, хочет нам помочь.
 
 
Ты ли, встав с любой ноги,
не канючил: «Помоги?..»
 

Узелок

 
Ну и что же, что узлом
связаны добро со злом?
С детства волю тренируй:
не убий и не воруй,
чти отца и мать семейства,
слишком не прелюбодействуй,
не твори себе кумира,
не желай врагу вреда
и умри однажды с миром,
раз так надо, и тогда,
что сказать? Фетиш не фетиш,
может, правда, счастье встретишь.
 

«А вот и Киев-мать…»

 
А вот и Киев-мать,
что мудрено понять,
где мечен Бабий Яр
для киевских бояр.
 

«Ты смотришь через не могу…»

 
Ты смотришь через не могу,
не подавая вида,
на город, что исчез в снегу,
как в море Атлантида,
и знаешь то, что знает каждый,
хоть франкмасон, хоть печенег, —
и море высохнет однажды,
и, может быть, растает снег.
 

«Чем в ужасе решать задачи…»

 
Чем в ужасе решать задачи
во имя собственной удачи,
не лучше ли с утра в шезлонге
сидеть и думать о Кинг-Конге,
Джульетте, Гамлете, Гавроше—
короче, только о хорошем?
 
 
И если не в облом бороться
за веру, родину и трон,
то можно и о «Черноморце»
поразмышлять, ловя ворон.
 

От Парменида Элейского

 
Кому-то враг Меркуцио,
кому-то друг Горацио,
тут, предположим, Турция,
а там, допустим, Франция,
те, скажем, типа ленинцы,
а эти чисто разинцы,
кто трудится, кто ленится,
но в общем нету разницы.
 

«Дней святых угодники…»

 
Дней святых угодники
и традиций вестники—
Ленин на субботнике,
Троцкий на воскреснике.
 

«Не знаю, мир наш безупречно…»

 
Не знаю, мир наш безупречно
устроен или не вполне,
но говорят, что Я не вечно,
а только временно во мне,
чем каждый, якобы, и дорог, —
такой вот в личном плане морок, —
не убоись, душа моя,
ты мне и я тебе не ворог,
и пусть кто хочет – сушит порох,
ничто не вечно, кроме Я.
 

«Подумаешь, желток-белок…»

…И приветствую звоном щита!

Александр Блок

 
Подумаешь, желток-белок,
но пуле-дуре не чета,
и прав был Александр Блок
в том, что не стоит без щита
в жизнь приходить, хотя б на срок,
ни для восторженных оваций,
ни страхов ради, ни дорог,
ни просто так потусоваться.
 

«А чего мне глядеть вперёд…»

 
А чего мне глядеть вперёд,
вычисляя, за что бороться, —
инородцы и есть народ,
а начальники – инородцы.
 
 
Было так и пребудет впредь,
и хоть вывернись наизнанку,
продолжается круговерть,
кто бы там ни крутил шарманку.
 

«Известный творец неизвестных поэм…»

 
Известный творец неизвестных поэм,
не хвастая, любит рассказывать всем,
что в гости приходит к нему во дворец
известных поэм неизвестный творец
во всей своей, падла, сермяжной красе,
чему сопричастны практически все.
 

«Бывают засухи и ливни…»

 
Бывают засухи и ливни,
и если Библия не врёт,
народа нет жестоковыйней,
чем Богом избранный народ.
 
 
Forever вот тебе and ever
в краю свиданий и разлук,
где с юга Нил течёт на север,
а Волга – с севера на юг.
 

Вечер с nostalgie

 
Я застрял бы лучше в лифте,
чем, допустим, жил в Египте,
но и там ведь есть народ,
если радио не врёт.
 
 
Просто лезет вон из кожи
тот народ и день и ночь,
так меня терпеть не может —
чем же мне ему помочь?
 
 
А в России, а в России
на руках меня носили,
вспомнишь – прямо Страшный суд:
и не хочешь, а несут.
 

Встречи

 
1.
Со встречи с кесарем раввины
навстречу Богу шли с повинной,
как будто это их вина,
что жизнь по-прежнему одна,
хоть и невесть какая цаца,
и с ней приходится считаться,
что если возжелает кесарь
явить такую благодать,
то, значит, будет, как профессор,
раввинам лекции читать,
и чашу ту испьют раввины
до дна, а не до половины.
 
 
Прости, Господь, мои мне речи,
которые внушает плоть,
но киснуть с кесарем на встрече
не дай бог и Тебе, Господь.
 
 
2.
На встрече барина с холопами
холопы лопали и хлопали
и выражали умиление,
причём вперёд на поколение,
 
 
а гость собрания из Ливии
отметил, закрывая прения,
что не было житья счастливее,
естественно, со дня творения.
 

О старых и новых истинах

 
Никто не вечен под Луной,
ни сам Адам, ни даже Ной,
и зря иллюзий ты не строй:
на Марс отправится герой
и там, на Марсе, скажет: «Ой,
никто не вечен над Луной».
 
 
Что к этому добавить мне?
Никто не вечен на Луне.
 

«Пускай и впрямь отважный лыжник…»

 
Пускай и впрямь отважный лыжник,
когда в него попал булыжник,
буквально не повёл и бровью,
но знает каждый эрудит:
спорт иногда вредит здоровью,
а может быть, всегда вредит.
 

«Оглядись: повсюду храмы…»

 
Оглядись: повсюду храмы,
как партийные программы,
космос стелется плащом—
от молитвы и до мата,
что ни слово, то цитата—
ну чего тебе ещё?
 
 
В этой, так сказать, юдоли
для души парад раздолий:
до ближайшей до звезды
минимум сто лет полёта,
да ещё через болота,
вероятно, без еды.
 
 
Крыть и впрямь, выходит, нечем:
полный кайф мне обеспечен,
сам собой налажен быт,
добродетелей носитель,—
умирая, свет гасите
и не забывайте стыд!
 

Живопись и графика

 
Да какой там гексоген—
воды Стикса на дворе:
до свидания, Гоген,
здравствуйте, Гюстав Доре!
 

Машина

 
Туда, где выстрелы в затылки,
шли с воли, Господи, посылки,
и словно ей необходимо,
почти не ошибалась почта,
что логики не так уж мимо,
хотя рехнуться можно точно.
 

«Тот свет, конечно, есть…»

 
Тот свет, конечно, есть,
и что занятно, кореш,
чем долее мы здесь,
тем реже с этим споришь.
 
 
На фарт белить рядно —
наш эксклюзивный метод,
как будто всё одно,
какой из светов этот.
 

«Россия – сфинкс? Какой там хрен…»

 
Россия – сфинкс? Какой там хрен —
она всего лишь Карфаген
от Колымы до Сталинграда,
но это из другого ряда.
 
 
Такой вот микс,
как страшный сон:
Россия – сфинкс,
Майдан – Сион,
чем знак нам всем особый дан,
хотя какой Сион Майдан.
 

Роман на льду

 
Первый бал Наташи,
засветиться дабы, —
на балу все наши
мужики да бабы,
 
 
образ благодати
воплощает прима,
и рукой подати
чуть ли не до Крыма.
 

«С начала дней мир слышит эту арию…»

 
С начала дней мир слышит эту арию
и до последних дней, держу пари, —
всё развивается по худшему сценарию,
который лучший, что ни говори.
 
 
И очень может быть, раз так ей дадено,
не только ради Божьего словца
свергается с небес на землю гадина
и мёртвых воскрешает на живца.
 

Иудейские зимы

 
От Кирьят-Моцкина до Лода
без перерывов на обед
зимы ждала, ждала природа,
снег выпал через десять лет.
 

«Когда бразильцам надоест футбол…»

 
Когда бразильцам надоест футбол,
тогда к евреям явится Мессия,
окажется ненужным валидол,
а вместе с ним и вся анестезия,
и ты увидишь, что никто не умер,
и наконец не пашет даже вол —
ну а какой ещё возможен юмор,
когда бразильцам надоест футбол?
 

«Публика – дура, а паства – тем более…»

 
Публика – дура, а паства – тем более,
только толпа и умна,
всюду родные поля в меланхолии,
пусто в овине гумна.
 
 
Вот надвигается туча дебелая,
тот ещё будет оргазм —
что ж это матушка-нефть понаделала,
батюшка-сланцевый газ!
 

Братья и сёстры

 
1.
Пускай забвения трава
ни в чём ни разу не права,
но – милосердную сестру —
я жизнь из памяти сотру
от первых до последних дней,
да и куда мне дальше с ней?
 
 
2.
Мне Ватикан в затиброречье
являл свое сверхчеловечье,
а человечье – раза два —
замоскворечная Москва
на перепутьях мне являла,
и тоже не казалось мало.
 
 
3.
…а кто ты, собственно, и чей,
тебя усаживая в кеб,
однажды скажут Стокс и Чейн,
а ты считал Борис и Глеб
в шелках и в праведной крови?
ОК, как их ни назови.
 
 
4.
Ну вот и встретились, сестрица,
и всюду смерть, как говорится,
во всей своей красе, кажись,
и если так, то чем не жисть,
в которой я подчас банкую?
Видали мы и не такую!
 

«В международных отношеньях…»

 
В международных отношеньях,
смысл коих дьявольски глубок,
кровь не нуждается в отмщеньях, —
неужто впрямь так мыслит Бог?
 

Анальгетика

 
Вряд ли туберкулез
веселее невроза,
и до слёз не до слёз,
чем и держится проза,
 
 
и уже не вопрос,
если сел на колеса,
есть на Волге утёс,
нет на Волге утёса.
 

«Гуманизма дефицит…»

 
Гуманизма дефицит —
это явный перекос:
геноцид за геноцид,
Холокост за Холокост,
никакой пощады оку,
зуб тем паче в порошок,
и ещё подставить щёку,
чтоб совсем уж хорошо.
 

«Как не сказал Кокто…»

 
Как не сказал Кокто,
а может быть, Прево:
Кто виноват? Никто.
Что делать? Ничего.
 

«Подавись хоть молочая…»

 
Подавись хоть молочая
вечно млечным соком —
зуб за зуб не отвечает,
а за око – око.
 
 
И, конечно же, в пиаре
с правдой или ложью
места хватит каждой твари,
даже твари Божьей.