Последний император

 
Назревает вопросец,
чист он или не чист:
был народ-богоносец,
стал народ-сатанист?
 
 
Как там ваше здоровьице
и живётся ли всласть?
Власть теряя, становится
богоносицей власть.
 

Свобода света

 
Обошлось не без базаров —
Белый свет исчез с радаров,
может, вследствие теракта,
может, двигателей сбой,
может, человечий фактор,
но никак не сам собой,
что и есть свобода света,
хоть не каждый верит в это.
 

Преодоление

 
1.
Мы с тобой живые существа,
во дворе у нас шуршит листва,
и в связи с безделицей такой
на душе моей почти покой.
2.
Летит космическое тело—
ему до нас какое дело,
ведь если и загонит в гроб
ошибок методом и проб,
то, безусловно, не со зла,
хоть вероятность не спасла.
 
 
А если никакой не случай
его послал, то разве лучше,
ты спросишь, смыслы постигая?
Ты понимаешь, дорогая,
пускай фигня вся ваша йога,
но всё-таки не безнадёга.
 
 
3.
Ну не надо про мороз по коже,
тот, что пробирает до кости,—
красота себя спасти не может,
как же ей прикажешь мир спасти!
 
 
Но ишачит дворник на посту,
добрый он сегодня или злой,
и опять спасает красоту
граблями, лопатою, метлой.
 
 
4.
Зачем по части огорчений
жизнь выше наших сочинений,
или зачем, и правда, ты
прекраснее любой мечты,
а во дворе шуршит листва
уже вне рамок естества?
 

«Не то чтобы чёрт нам не страшен…»

 
Не то чтобы чёрт нам не страшен
и в радость дразнить шалуна, —
за детство счастливое наше
спасибо, родная Луна.
Ночное, и вправду, светило,
в дни мира, а паче суда,
пускай не всегда ты светила,
но всё-таки хоть иногда.
В бессмертие веря едва ли
и даже в мечтах не вольны,
мы пуще спасения ждали
холодного света Луны.
 

Цена вопроса

 
«Мир состоит из пластилина,
в чем главная причина сплина», —
учил философ Комаров,
пока душевно был здоров,
но будучи напуган сном
о квадратуре парадокса,
мыслитель двинулся умом
и от своих идей отрёкся.
 
 
Кто в истины попался сети,
тому плевать на всё на свете —
он званый гость в чертогах Бога,
смешны где происки врага,
но стоит сбрендить хоть немного,
как жизнь обратно дорога.
 

«А ведь в самом деле было ж…»

 
А ведь в самом деле было ж:
Ферлингетти, Чеслав Милош,
Эзра Паунд, Элиот —
мать его, культурный код
джентльменского набора,
близкий сердцу матерьял, —
кто на это клал с прибором
тоже что-то потерял.
 

Знание

 
Мяучит кот, шипит змея,
пищит комар, и знаю я,
что на своём ковчеге Ной
не наслаждался тишиной.
 

Псалом

 
Заряжаю монолог,
просвещаю, как фонарь:
царь, конечно же, не Бог,
ну а Бог, конечно, царь —
абсолютнейший монарх,
сотворивший этот прах
и стоящий над душой,
как большой.
 
 
И когда Он шлёт поклон,
пешим ходом или вплавь,
сразу пропадает сон
и, в известном смысле, явь.
 

«День и ночь на каждом сайте…»

 
День и ночь на каждом сайте
от всего меня спасайте,
в каждой что ни есть стране
вспоминайте обо мне
дома и среди дорог,
в стае и покинув строй,
потому что, видит Бог,
я не царь и не герой.
 

Издержки

 
Ну что сказать: пришла весна,
и вот опять пуста казна,
хотя душа полна любви,
как ты на дуру ни дави.
 

Песчинка

 
Если мир устроен зряче,
то хотел бы я понять,
от кого и кто нас прячет
день за днем, за пядью пядь?
 
 
Что устроит личность эта,
если на своем пути
срока до конца и света
не сумеет нас найти?
 
 
И не знают зверь и птица,
ни мудрец, ни идиот,
что же, собственно, случится,
если всё-таки найдет.
 
 
Но терять не стоит духа,
если есть на свете кров,
упакованный так глухо
в бесконечности миров.
 

Завсегдатаи

 
У моря или у реки
за столиком сидели
и ждали смерти старики —
уже на самом деле.
 
 
Когда-то дерзкие мужи,
они, устав стареть,
как то, что надо заслужить,
приваживали смерть.
 
 
Одежд их воскрешал покрой
эпоху индпошива,
и смерть, пленяясь их игрой,
за ними не спешила.
 

Мейнстрим на закате

 
Блюдя таинственные узы,
порой будя во мне альфонса,
не раз ко мне являлись музы,
и хоть бы раз явился спонсор
или хотя бы меценат,
чему свидетелем Сенат,
который знает всё о каждом
таком и не таком уж важном,
всю жизнь считающем ворон
среди патронов и матрон, —
 
 
ну да, они себе Мистрали
нарисовав в обмен на Крым,
Европу грешную просрали,
в чём, собственно, и весь мейнстрим,
и спросит варварское рыло:
«А что, Сенат, будь трижды здрав,
при цезарях иначе было?» —
и варвар снова будет прав,
а через месяц в личном блоге
напишет первые эклоги.
 

«Куда-то благость делась…»

 
Куда-то благость делась,
Закон уже не свят,
не знаешь, что, бля, делать,
и кто, нах, виноват.
 

Элегия

 
Проходят, прямо скажем, годы,
а вечер всё такой же томный:
свобода лучше несвободы,
и экономика должна быть экономной,
 
 
решают всё, конечно, кадры,
стоит на тумбочке дневальный,
летят скворцы, стенают барды,
«Крымнаш», как говорит Навальный.
 

Клеветникам интима

 
Если, скажем, в час досуга
мужики …бут друг друга,
то в числе других забот
это Родину …бёт.
 
 
Впрочем, если спозаранку
гражданин …бёт гражданку,
то и это, что логично,
Родине не безразлично.
 
 
Так что дело не во вкусе,
и кого мы ни хотим,
Родина должна быть в курсе,
и не надо про интим.
 

Этногенезия

 
И шведы не шведы,
и турки не турки,
откуда все беды,
провалы и жмурки.
 
 
Китайцы и немцы,
тувинцы, испанцы,
мордва и чеченцы,
ну все – самозванцы.
 
 
Любой нувориш —
суть дитя лотереи,
а ты говоришь,
кто такие евреи?
 

На чистой воде

 
На чистой воде хорошо как нигде,
и ангелы нас не оставят в беде,
а как пропадём, например, под дождём,
не стоит печалиться – способ найдём
когда-нибудь завтра, а может быть, днесь,
как способ нашли обозначиться здесь,
где звёзд во вселенной не счесть, старина —
зачем нам, приятель, другая страна,
как будто и впрямь не хватает планет —
ты помнишь, товарищ? И я уже нет.
 

G-tt, Жуков и Никифор

 
«Что может быть скучнее цифр?» —
спросил у Жукова Никифор,
не зная сам, зачем спросил.
«Кому-то не хватает букв», —
Никифору ответил Жуков
из, к счастью, не последних сил.
 
 
Неважно день ли, два ли, три ли,
так вот они и говорили —
не ради славы, прав и льгот,
но ведь и в самом деле клёво
то, что в начале было слово,
и это слово было G-tt.
 

Реквием

 
Я лиру посвятил народу своему,
причём на языке, неведомом ему,—
 
 
проносятся года, но мне не смотрит в рот,
ловя мои слова, Израиля народ.
 
 
Могучий Иордан припал к моей руке—
тут даже не послать на русском языке,
 
 
а если и пошлёшь, то кто тебя поймёт,
опричь таких, как ты, и свой стяжая мед,
 
 
спускается с горы израильский спецназ,
прощаются миры с Землею Ашкеназ.
 

«Пускай в любви ты умираешь…»

 
Пускай в любви ты умираешь,
но что бессмертие мне – рай лишь,
где райские, допустим, птицы,
как их пером ни опиши,
ждут не дождутся инвестиций
от, в том числе, моей души?
 

«Пришла пора мне вспомнить детство…»

 
Пришла пора мне вспомнить детство —
Вражды, и дружбы, и соседства,
останки кирхи, Ланжерон,
Горсад и шоу похорон,
когда, эпически степенно,
под марш стоический Шопена
являла смерть свое бесстыдство, —
но побеждало любопытство.
 

Земля и небо

 
1.
Слаб Господь, зато сполна
Церковь Божия сильна,
и веками невдомёк,
кто же так устроить мог,
что её не побороть,
если правда слаб Господь.
 
 
2.
Когда порежут на ремни
тебя в подвале понемногу,
ты это как-нибудь замни,
не дай порадоваться Богу,
скажи: «Где Бог, а где подвал»,
пусть думает, что сплоховал.
 
 
3.
Как ни суди да ряди Асмодей,
не одинаковы шкуры —
гвозди бы делать из этих людей,
а вот из тех – абажуры,
мыло ещё, из кого-то браслет
можно – душа ведь живая,
в общем, как точно заметил поэт,
лишних людей не бывает.
 
 
4.
В Третьем отделении
служило Приведение,
а Предопределение —
в Девятом управлении,
и не в порядке мистики
и точно не в астрале
в простом спецхране листики
они перебирали
и обобщали выводы,
ведя свои тетради,
не ради личной выгоды,
а может быть – и ради.
 
 
5.
«Неужели Рюрики
не ценили брюлики?» —
я спрошу из ревности
к нашей современности.
 
 
6.
Стоит рабочий у станка
и думу пробует на вес,
а твердь земная так тонка,
что ей не удержать небес, —
 
 
что за станок, что за века,
что за рабочий у станка?
 

Римский мир

 
Зрелищ и куриного бульона
требовала пятая колонна,
но и чистый помыслами плебс
строго вопрошал: «А как же хлеб-с?».
Эти древнеримские скандалы
обожали гунны и вандалы,
а иные ночью у костра
слушали апостола Петра,
гнавшего на старый добрый Рим,
да еще Нерон кричал: «Горим!».
 

Вовочкиада
(детишкам нашим что-то вроде стишков не только о Володе)

 
1.
Для девчонок и мальчишек
вождь в годах нуднее книжек,
нужен лидер-октябрёнок
для мальчишек и девчонок:
Who is Vova от и до,
и зачем ему дзюдо?
 
 
2.
Тут есть место для догадок,
выражаясь осторожно,
что пострел не так уж гадок,
как себе представить можно,
и отнюдь не меньше нас
обожает нефть и газ,
Бог весть кем мечтая стать, —
ну какой же это тать?
 
 
3.
Ты, дружок, себя возьми —
кто царем, а кто генсеком —
люди стать хотят людьми,
как тут будешь человеком?
 
 
4.
В общем, в пику конкурентам
лет, возможно, через сто
станет Вова президентом,
хоть покуда он никто —
как такое может быть?
Не пойму – теряю нить.
 
 
5.
Впрочем, присказка не блеф,
даже, кажется, не миф:
на кону сама РФ
в свете мрачных перспектив,
тянущих на Страшный суд,
а суду не до красот,
но страну опять спасут —
догадайся, кто спасёт.
 
 
6.
Так ли, нет – не знаю, дети,
но по всем честным домам
есть кому о нас радети,
кроме наших пап и мам:
а иначе как народ
жив – с чего ему так прёт?
 
 
7.
Таковы судьбы ступеньки:
Вову в центре и в глуши
люди любят не за деньги,
но, пожалуй, от души,
потому как люди наши
чуждых нам морально краше.
 
 
8.
Нет ЦК КПСС,
кануло Полибюро,
но нельзя любови без
на земле творить добро:
изначально о Володе
миф не может быть не в моде,
с чем я спорить не берусь —
кто крестил когда-то Русь,
кто ей дал табак и ливер,
скажешь, Пётр? Нет – Владимир!
 
 
9.
Этот миф, как в поле мина,
как в ночи тот самый тать —
тут бессильна медицина,
можно даже не мечтать,
и в пределах окоёма
против Вовы нет приёма
даже в области дзюдо,
и, рябой или картавый,
вождь в стране как нота «до»,
все равно какой октавы.