Глава 3. Волчьи когти

– Эй, Морковка. – Я легко узнала Лаврика, дружка сына старосты. Он колотил в забор как умалишенный. – Выходи, ведьмина дочь! Признавайся, что ты сделала с Ренуром?!

Удар ногой о забор невозможно было проигнорировать. Я вскочила в чем была, то есть в тонкой льняной сорочке до пят, всунула израненные ступни в лапти и выбежала на улицу. Следом подтянулся и отец, моргая заспанными глазами. Он накинул длинную рубаху и подвязал повыше штаны.

– Что за шум, Лаврик? – гаркнул он, распахивая калитку.

Тощеватый, по сравнении с моим отцом, парень, ворвался во двор и, вращая безумными глазами заорал:

– Он умирает, будь ваша семейка неладна! Сгорает заживо. И никакие лекарские штучки его не берут! – Парень подбежал ко мне и схватил за ворот сорочки. – Это все ты! Ты! Зеленоглазое отродье!

В его словах было столько ненависти и лютой желчи, что я даже смешалась на минутку. А вот отец не растерялся, поднял пацана за шиворот и потряс, приводя в себя, как нашкодившего щенка.

– Ты спятил, что ли, малец? Веди давай, где разметили вашего горемычного. А мы пока соберем необходимое. – Он опустил Лаврика на землю изрядно побледневшим. Похоже, парень забыл, что мой отец – самый сильный мужчина в этой деревне и положит на лопатки даже старосту при желании.

Так всегда бывало. Если лекарка не справлялась, звали меня. Отец рассказывал, что до переезда в деревню работал в столичных патрулях. И там же научился основам врачевания с помощью трав, выдержек и различных притирок с терпкими ароматами. И передал эти знания мне. Совсем не магия, чистая наука.

Вот такой двуличный темный народ. «Ведьмина дочь», но иди и лечи моего жеребчика или занозу изгоняй из большого пальца дядьки Луки. Отец работал, а я часами сидела над книгами, изучая доступные мне рецепты. А если какая редкая травинка требовалась из леса – просила отца достать нужное. Не знаю почему, но возможность кому-то помочь всегда радовала, несмотря на косые взгляды местных.

И сейчас я сперва испугалась, но потом пошла собирать свой походный короб со множеством свежих и не очень настоек, пучками луговых трав, заталкивая чувство собственного достоинства как можно глубже. Ничего плохого про бабку Агафью сказать не могла, но вот что методы ее давно устарели и травы она собирала не в срок – это знала точно. И если на когтях волка был какой-то яд, не дай Светлый, вполне возможно, что лечение и не действовало.

Через десять минут мы с отцом уже входили в душную темную комнату, освещенную дешевыми самодельными свечами. Язычки пламени дрогнули, когда дверь пропустила нас внутрь. В помещении стоял затхлый, спертый дух. Пахло ромашкой и чередой. А еще кровью и гнилью. Мне это решительно не понравилось.

– Опять вы ведьму пригласили, – прошепелявила бабка Агафья, завидя незваных гостей.

– Помолчи, старая, – отозвался отец, – не справилась, так имей совесть язык прикусить.

Взор его мимолетно окинул присутствующих. На кровати спиной вверх лежал сам Ренур, с красными воспаленными ранами наружу. Даже не сильно присматриваясь, я видела, что дело плохо. Спина вздымалась хрипло, быстро. На коже выступила больная испарина. У его ложа сидел отец с низко опущенной головой.

– Это все ты, Виталинка, ты! – Он поднял лицо. Удивительно, но строгий суровый староста осунулся, став лишь тенью того себя, который поспешил на место происшествия днем. Могучие плечи сгорбились, под глазами залегли черные круги.

– Наказание это Ренуру, Дранк. И тебе это прекрасно известно. Он хотел изнасиловать мою дочь.

Я уже раскрывала свой короб на табурете возле постели и начала осмотр ран. От слов отца меня передернуло. Впервые кто-то назвал инцидент правильными словами.

– Если твоя ведьма сейчас загубит мне сына, знай: житья здесь вам не будет, – зло крикнул староста, поднялся и размашистыми шагами вышел на воздух. Бабка Агафья увязалась за ним.

Слова старосты просто-напросто проигнорировали. Уж сколько подобных угроз мы успели выслушать за долгие годы.

– Это яд, пап, – констатировала, глядя на раздувшуюся кожу вокруг раны.

Отец подошел и присел возле ложа больного. Наклонился над глубокими царапинами, зачем-то понюхал. Потом внимательно посмотрел на меня.

– Говоришь, это был волкодлак? – Похоже, отец только сейчас поверил в рассказ о создании, виденном мною утром.

Кивнула, роясь среди склянок.

– Может, отвар бессмертника? – Я промыла руки спиртом, тоже привезенным папенькой из столицы.

– Нет, малыш, я уже видел такие раны. Отвар бессмертника только снимет воспаление, но не выведет отраву. Боюсь, только мох… напомника-ка мне название… может помочь. – Отец тоже обмыл руки и нажал на края воспаленной плоти.

Из разорванных мышц вылез желтоватый гной вперемешку с сукровицей. Он отвратительно пах. Смертью.

– Мох буравенник. Коричневатый на цвет, растет в прогалинах, но любит солнечный свет. Сильное средство для вывода грязной крови. Листья красноваты, мелки и ажурны, с белой окантовкой по краю, – заученно произнесла я. – Но пап, его можно найти только в лесу, и его нет в моих запасах.

– Ты права, Витушка. Пойду я, поищу. Жди через пару часов.

– Но пап, там темно сейчас, хоть глаз выколи… – Мне не хотелось отпускать его в глухую ночь.

Отец тепло улыбнулся, поцеловал меня в лоб.

– Не переживай, и не из таких переделок выбирались, – шепнул он.

Повернулся, еле помещаясь в приземистой знахарской избе. И вышел, оставив меня один на один с пострадавшим.

Стараясь отогнать дурное предчувствие, я на скорую руку вскипятила котелок и запарила противовоспалительные травы. Ренур был плох. Горячий воздух выходил из легких, и тело начала бить горячечная дрожь – верный признак слишком высокой температуры.

У бабки Агафьи в комоде рядом с кроватью нашлись чистые полотенца. Я решила использовать их как компрессы. Только вот…

– Помогите штаны стянуть, – попросила у вовремя вошедшего в избу старосты. – Его нужно охладить, иначе до утра не доживет.

– Это еще зачем? – насторожился Дранк.

– Повторяю, его нужно охладить. И окно приоткройте вон там, только чтобы на парня не дуло. – Сейчас Ренур был для меня лишь пациентом, обычным человеком. О том, как он едва меня не изнасиловал, я старалась не думать.

– Хорошо, – покорно согласился мужчина и помог освободить высокого ладного парня от лишней одежды. Тогда мы приготовили компрессы. Я промыла раны и обработала их заживляющей мазью, которая должна была не допустить развития горячки.

– Теперь остается только подождать отца. Он пошел за мхом в лес. Дело в том, что на когтях волка, похоже, был яд, – ровно сказала я, просто сообщая о лечении старосте. Не более.

– Какой яд?! – шепеляво вставила бабка Агафья, вдруг появившаяся из ниоткуда, как одна из самых страшных тварей тропы. Был в бестиарии один экземпляр. Даже глазки у него поблескивали точь-в-точь, как черные радужки глазливой лекарки. – Что ты удумала с ним делать?

Старуха потрясла кулаком, окончательно довершая сходство со скорпикором, членистоногим и хватким ползущим существом, имеющим четыре пары глаз, торчащих на ножках изо лба.

– То, что вы не сделали, – буркнула в ответ. – Ваша крапива давно заплесневела, а цветки василька были собраны не в срок. Таким вы его поили? Просроченным и никудышным пойлом?!

– Тьфу на тебя! – обиделась старуха. – Сведет тебе сына со свету и поминай как звали!

Агафья поковыляла в соседнюю комнату, видимо, спать. Мне же невозможно было сомкнуть глаза от чувства нарастающей тревоги и страха, липкие щупальца которого сжали сердце сильнее положенного. Я очень боялась, что Ренур отдаст душу Забвению и деревенские точно потопят меня в болоте, привязав к шее тяжелый камень. Кровь за кровь – вот девиз местных селений. Только работал он для рожденных здесь.

И Дранк чувствовал мой страх. Следил за неуверенными иногда движениями. Пальцы дрогнули, переворачивая компресс, когда Ренур протяжно застонал, мечась по насквозь мокрой от пота простыне.

– Боишься, ведьма? Правильно делаешь. Где отец твой ходит? Уже час до рассвета, а его все нет. – Староста издевался, не иначе, ковыряя мое самое больное место. Неуверенный свет от желтых свечей плясал на стенах, нашептывая страшные сказки и бередя подсознание новыми страхами.

– Не знаю, он хорошо ориентируется в лесу, если только что-то случилось… – Я поднесла чашу к сухим губам Ренура. Парень неосознанно раскрыл рот и дал влить несколько капель отвара. Слишком мало. Так он точно не выкарабкается.

Мы продолжали ждать, рассвет неумолимо близился, а дыхание Ренура становилось все медленнее, слабее.

«Пожалуйста, Великий Ходящий, не дай ему умереть. Деревенские ведь убьют меня. Подкараулят и забьют насмерть», – пронеслось в голове, но вслух я сказала:

– Вы идите лягте, староста. Посмотрю за парнем, не впервой.

Мужчина бросил на сына прощальный взгляд, словно уже и не чаял застать в живых, но ушел, напоследок процедив сквозь зубы:

– Сгубишь сына моего – жизни не дам, – напомнил и ушел в другую комнату.

Я замерла напряженной мышью, прислушиваясь к каждому судорожному вздоху. Что же делать? Без мха шансы на излечение практически равны нулю. В какой-то момент перед глазами от усталости все поплыло, и мне привиделся странный сон.

Будто отец пришел и протянул мне пригоршню осторожно ощипанного по всем правилам мха и произнес:

– Вита – на древнем наречии означает «жизнь». Ты наш последний шанс, девочка. Пробуди свой дар, дай ему волю. Наложи мох на парнишку и пожелай ему выздороветь как можно скорее.

Когда я распахнула сонные глаза и проморгалась, подумала, что еще сплю. Мои ладони разверзлись над телом Ренура, особенно в месте, где он был ранен. И с пальцев золотой пыльцой сыпались, как снег, исцеляющие искры. Дыхание парня становилось все более глубоким и правильным, лихорадочный румянец сходил с щек. Забвение обошло эту душу стороной.

А под ладонями оказалась пустота. Никакого мха.

– Ведьма, – вдруг крикнули сзади. – Держи ее, проклятую!

Бабка Агафья истошно завопила с невиданной прытью, хватая меня за руки. И откуда только столько сил у дряхлой старухи?

– Убила?! – Со взбешенными глазами в комнату залетел староста.

– Нет! Исцелила силой своей черной. Наверняка теперь последствия будут. Может, и не Ренур это вовсе, а перевертыш вместо сына твоего!

Я отчаянно дернула запястья.

– Я его спасла. Не знаю как, но кажется… это сделала я.

– И отца твоего не видать. Сгинул, наверное, в ведьмовском лесу, окаянный, – причитала бабка, продолжая меня куда-то тянуть.

Дранк бросился к сыну. Проверил зажившие царапины, глянул на меня и как молотом ударил жестокими словами:

– Всегда знал, что Витка – колдунья. Сама на него царапины навела, сама и сбросила. Не место нечистым тварям в нашей деревне. Утопим проклятую!