В ответ, Аэтель поклонилась, отчего ее платье вспыхнуло всеми оттенками пламени и произнесла глубоким и в то же время певучим, бархатистым голосом, кажется совсем неподходящим для женщины, которая назло всему миру не скрывала серебряные нитей, прячущихся среди темных прядей, свободно спадающих до самого кожаного пояса, украшенного серебряными застежками.
– Благодарю вас, сестра. Позвольте вас покинуть?
Марисоль постаралась всем своим видом скрыть осадок, оставшийся от визита шпионки. Вечно она все вынюхивает и высматривает. Из-за нее начинаешь задумываться о том, кто тебя окружает, даже в своих покоях. Кто все эти девочки, лица которых мелькают как опавшие листья в осеннем речном водовороте. И куда они бегают с докладами, в кабинет Святой матери, к проректору коллегии или вот к ней, желающей все знать и всеми манипулировать?
Как все это мешает работе! Отвлекает, нервирует, заставляет придумывать ответные ходы! В конце концов, эти интриги совсем не для нее, пускай психология и является ее основной областью познания. Человеческие мысли, человеческие страхи. И еще ветер, ветер только играя с которым, она может по-прежнему чувствовать себя той юной дочерью писаря, с восторгом ворвавшуюся в коридоры Академии.
– Да, идите, сестра Аэтель, у вас всегда столько дел. Надеюсь, вы узнали все что хотели.
Легкая улыбка тронула губы красной сестры. Некоторые дураки, зная любовь Аэтель именно к этому цвету подбирали для нее другие имена, иногда они называли ее багровой, или даже кровавой сестрой. Впрочем, любительница столь ярких нарядов внешне никогда не реагировала на подобные слухи. Для нее существовала только одна любовь – огонь. Огонь был ее стихией, ее властью. Огонь жизни, огонь страсти, который она научилась подавлять и направлять с самых юных лет.
Вот и сейчас ее улыбка могла означать все что угодно. Марисоль совсем не была бы удивлена если бы узнала, что копии бумаг, находящихся сейчас в тени яблонь на столике в ее любимом саду, уже лежали в рабочем столе шпионки.
– Благодарю Вас, дорогая сестра-наставница.
Аэтель выпрямила спину, слегка склонила голову и повернувшись медленно направилась к выходу, ритмично постукивая по серым, гранитным глыбам каблучками своих красных туфелек.
После такого визита трудно было набраться сил для работы, и сестра Марисоль решила некоторое время просто спокойно насладиться видом своего сада. Когда-то давно, уход за деревьями в их кругу был ее обязанностью. Неприятной потерей времени. Но все меняется. Что-то река жизни уносит в темноту забвения, что-то приносит взамен, заставляя радоваться тому, что казалось тебе неважным пустяком.
Сестра Марисоль оторвалась от созерцания яблонь, склонивших ветви под тяжестью плодов, и со вздохом вернулась к столу. Здоровье все чаще подводило немолодую хозяйку стихий, вот и сейчас пальцы, в которых она пыталась удержать письмо более молодой и энергичной служительницы, предательски начали дрожать. Что же делать, даже магия врачевательниц не всегда способна победить болезнь свойственную всем без исключения – старость.
Но сейчас она должна собраться с мыслями и понять, почему эта негодница Николь столь категорично приписала в самом конце одну фразу “не годится”.
Дождавшись пока дрожь утихла, Посвященная сестра Марисоль вновь вернулась к чтению истории молодой девушки, стараясь не упустить ни одной, самой незначительной детали. Ведь прочитать оставленные на чистом листе бумаги слова еще не значит понять внутренний смысл написанного.
“Гаэлль Ре Каллантьер, графиня Доржуа.
Отец Мориц Ре Каллантьер четвертый граф Доржуа
Мать Анне (Аниса) Ре Каллантьер графиня Доржуа. Происходит из пограничного знатного сарматского рода. Умерла от родов двенадцать лет назад.
В девушке смешалось все от двух народов, долго враждовавших, потом торговавших и живущих рядом, но все-таки отдельно. От отца стройность и порывистый характер, от матери светлую, почти белоснежную кожу, рыжие волосы и отстраненность, свойственную степнякам терпение и задумчивость”.
Здесь сестра Марисоль остановилась в первый раз. Порывистость и терпение. Весьма странная смесь. Вспомнились истории о огнедышащих горах на юге, которые способны притворяться тихими и безобидными десятки и сотни лет, а потом… Пожилая женщина достала носовой платок и высморкалась. “Вот примерно так”.
“Оставшись в пять лет без матери девочка воспитывалась бабушкой, старой графиней Розой и стоит отметить, что архаичные взгляды матроны несомненно оставили на характере и привычках девочки определенный отпечаток. В то же время через два года после смерти матери Гаэлль, в Доржуа приехали две сестры Анисы со своими сарматскими привычками и сарматскими воинами-телохранителями. Тетки вложили в девочку значительно больше чем старая женщина и сейчас, без сомнения это весьма заметно.
Конечно же, отец приставил к своей наследнице учителей, которые научили ее письму, чтению и придворному этикету. Но молодая графиня явно не проявляла к этим занятиям особого интереса, предпочитая скакать по полям в обществе придворных и сарматских телохранителей. Такое общество должно было бы подействовать на девушку определенным образом, но, судя по всему, она проявляет несвойственную юным особам осторожность и хладнокровие. Неизвестно ни об одном случае отношений, который продвинулся бы дальше самого невинного поцелуя”.
Здесь Марисоль вновь остановилась, прикрыла веки и покачала головой. Пока вулкан не взорвался, но тем он опаснее.
“Молодая графиня прибыла в столицу полгода назад и пока ведет себя достаточно скромно. Их встреча с принцем Оддером на охоте выглядит совершенной случайностью, но именно после этой встречи леди Гаэлль стала фрейлиной ее величества. Хотя это может быть совпадением, ведь титул молодой особы позволяет ей претендовать на эту должность. И прошение было подано гораздо раньше, еще до того, как девушка прибыла ко двору”.
Логика Николь постепенно становилась понятной, и старая женщина не смогла сдержать еле заметной недовольной гримасы читая заключительные строки документа.
“Первое. Молодая графиня кажется весьма скрытной, независимой особой. Эмоциональность свойственная юным девам ей совершенно не свойственна.
Второе. В то же время в некоторых случаях Гаэлль упрямо следует своим принципам, часто непонятным для других. Иногда она способна проявлять властность и твердость несвойственную женщинам. Однако чаще отступает, но никогда не следует до конца навязанным ей требованиям.
Третье. Внешне всегда старается выглядеть соответственно своему высокому титулу, одевается обычно в одежду родовых цветов, стараясь только выбирать оттенки, наиболее соответствующие требованиям момента и своей неординарной внешности.
Четвертое. Под маской благородного поведения и манер вполне возможно укрывается степная дикарка, готовая все сделать для достижения цели. Не жалея ничего и никого.
Пятое. Графина проявляет неподходящий для женщин интерес к изучению политики и военного дела. Кроме того, Гаэлль удивляет своей непривычной для девушек центральных и западных графств любовью к ножевому бою. Один из степняков телохранителей постоянно занимается с графиней и сейчас уже непонятно кто из них лучше владеет клинком.”
На основании вышесказанного считаю, что леди Гаэлль представляет опасность для наших целей и не годится в жены принцу Оддеру. Следует предпринять ранее предусмотренные действия.
Уполномоченная Вашей мудростью сестра Николь”.
“Красивая подпись у нее. Но слишком вычурная”.
Марисоль выпустила последний листок из ладони и принялась думать и перебирать в уме открывшиеся возможности. Потом позвонила в колокольчик и попросила вошедшую ученицу принести ей спелое яблоко. А лучше два.
– Что за черт!
В голосе Горна сквозило неприкрытое беспокойство. За взметнувшейся над рядами парсов новой тучи стрел тянулись длинные дымные хвосты.
Ряды солдат заколебались. Терье почувствовал себя одним из пикинеров или арбалетчиков, застывших там, у подножия холмов, и как зачарованный повторял шепотом.
– Нет, нет, нет.
Струи дыма опустились между тесных рядов королевской пехоты и сразу наступило нечто странное, какое-то шевеление. Стройные прямоугольники начали расползаться, превращаясь из воинского строя в толпы испуганных людей.
Клубы черного дыма поднимались там, куда угодили огненные стрелы. На глазах они становились все гуще и передние ряды пехотинцев уже были едва различимы.
– Они разлили там что-то горючее, какую-то восточную гадость.
С гребня холмов вниз хлынула лавина людей в серо-зеленых куртках и высоких шапках. Издалека эта атака выглядела как морская волна, внезапно налетевшая на песчаный замок. Серые муравьи облепили черно-желтых гусениц и кусали, кусали их своими острыми челюстями.
Дальше из-за самого дальнего холма вылетела туча совсем неразличимых на таком расстоянии всадников и понеслась, обтекая широкой дугой строй оставшихся невредимыми прямоугольники разных графских отрядов. Прошла минута или меньше и навстречу этой конной орде потянулись стройные ряды всадников в зеленом и синем. Сначала шагом, а затем быстрее и быстрее.
– Ваш будущий тесть вступил в бой.
Терье удивился, как гусарский капитан может различить что-либо на таком расстоянии. Даже знамен не видно. Цвета мундиров?
– Со шпагами против акинаков в такой тесноте не очень-то повоюешь.
Голос старика заставил Терье вновь обратиться к творившемуся на поле у подножия холмов. Черный дым уже повис почти непроницаемым облаком укрывая все что там происходило, но даже сейчас можно было заметить, что схватка уже отодвинулась на значительное расстояние от места куда первоначально добрались королевские отряды.
– Баба командир, говорите? Юбки задерем?
В голосе Горна царила непривычная, даже для него, горечь.
– Вот и наша очередь подоспела.
Две колонны конницы показались на дороге в просвете между холмами. Лес копий возвышался над пестрыми султанами и закрытыми шлемами. Темная броня тускло отсвечивала под солнечными лучами. Сколько же их!
Катафрактарии разворачивались в обе стороны от дороги и Терье уже сбился со счета пытаясь определить их количестве.
Туман над холмами начал редеть еще быстрее и, через несколько секунд, сквозь легкую дымку проступили длинные ряды всадников в черном, в абсолютном молчании сидящие на таких же черных лошадях. Слабый ветерок раздувал лениво шевелящиеся черные флажки на длинных тяжелых копьях.
– Помоги нам Всемогущий!
В голосе Януша за спиной смешивался ужас и восторг.
Солнечный луч осветил золотого сокола на широком знамени, возвышающемся в центре строя.
– Говорили, что здесь только армия одного сатрапа. А это…
Трубы в центре королевского строя запели, призывая солдат к бою. Но в их звуке не хватало уверенности и силы.
Драгунские знамена, обтекая королевскую ставку потекли вперед и начали заполнять поляну за спиной медленно пятящейся назад пехоты. Из-под тени деревьев появились рыцари на белых и серых в яблоках лошадях. Желтые звериные шкуры укрывали спины конников.
Панцирное знамя королевских гусар строилось в два ряда за спиной драгун. Кованые доспехи сверкали на солнце, разноцветные флажки, обозначающие принадлежность к графству, развевались в порывах все более усиливающегося ветра. Лучшие воины страны, собранные в один отряд, они уже сражались с парсами. И не раз.
– Бессмертных не может быть много. Шахиншах никогда не позволит себе рисковать своей гвардией. У нас сейчас не война.
Терье произнес это, сам не веря своим словам. Не война? А что же это? Сколько же всадников собралось там на гряде? Несколько сотен? Тысяча?
– Дочь шаха имеет право призвать тысячу бессмертных. С разрешения своего царственного отца. И если ее жизни существует прямая угроза.
Горн уже застегнул ремешок своего шлема и теперь разминал пальцы, сжимая и разжимая руки в перчатках.
– Всегда мечтал встретиться с ними в бою. Говорят незабываемое приключение.
Януш не удержался и с задорным мальчишеским любопытством переспросил, почти выкрикнул
– И кто говорит?
Старый капитан хмыкнул и покрутил абсолютно седой головой.
– И правда, некому говорить. Все, кто с ними сталкивались на поле боя давно в земле.
Наверху холма раздался долгий, пронзительный сигнал. А затем громкий глухой грохот множества барабанов стал отбивать мерный ритм. Под эти звуки катафрактарии медленно двинулись вперед. Земля затряслась под ударами тысяч подкованных копыт.
Терье раздумывал. как в такой ситуации поступил бы его отец. С одной стороны, у него в седельной сумке лежал именной приказ Его величества – “В бой не вступать до специального повеления”.
Барабаны стучали и стучали, увеличивая ритм.
С другой стороны, никаким драгунам не устоять против полутора тысяч тяжело вооруженных наездников. Будь даже перед катафрактариями не четыре знамени, два из которых уже порядочно потрепали в предыдущей схватке, а вдвое больше, он все равно поставил бы на парсов.
Так что же ему делать?
– Слышишь?
Старик вдруг стал мелодично насвистывать, и где-то совсем рядом невидимая птица отвечала ему издавая переливчатые трели, как будто в такт не стихающему грохоту барабанов.
Птичка заливалась веселой трелью, не обращая внимания на шум и грохот, исходящий от скопления сотен и тысяч людей. У нее своя жизнь. Свои дела и проблемы.
Своя любовь.
“А вдруг действительно через несколько минут все кончится? И я не узнаю больше ничего в этой жизни, ни любви, ни радости, ничего из того, что могло бы быть, должно быть со мной?”
Терье почувствовал, как капля холодного пота потекла по спине и передернул плечами. Броня отозвалась скрипом и скрежетом, а он как-то совсем по-новому ощутил ее тяжесть. И понял, что сейчас сотни взглядов устремлены в его сторону. Люди уже поняли, что их ожидает и каждый, почти каждый из них с напряжением и надеждой мысленно желал, чтобы команда “вперед” прозвучала как можно позже.
Земля под ногами дрожала, шесть тысяч лошадиных копыт ударяли все быстрее и быстрее.
Драгуны также тронулись с места. Но даже на таком расстоянии, Терье уловил в рядах королевских всадников какую-то обреченность. Они не верили в победу так же, как не верил в нее Терье.
Волна катафрактариев теперь уже неслась как горная лавина, сметая на своем пути случайно попавшихся под копыта своих и чужих пехотинцев, не обращая внимания на языки пламени, то здесь, то там поднимающиеся из травы.
И эта волна с ходу разметала драгунов, почти не заметив сопротивления. Тела людей и лошадей остались лежать на земле, а ряды прославленных лидийских всадников заполнив немногочисленные бреши в своих рядах погнали перед собой обезумевших от ужаса королевских кавалеристов.
Еще несколько секунд и вся эта толпа, стадо подгоняемая катафрактариями как пастухами-загонщиками натолкнулась на клин испытанных рыцарей, уже набравших ход и превратившихся в единый стальной кулак.
О проекте
О подписке