– Меня зовут Роджер Холлис, – сказал он, вставая из-за своего стола и протягивая для рукопожатия руку. – Боюсь, генеральный директор не сможет присутствовать с нами сегодня на этой демонстрации. Поэтому я присутствую в качестве его заместителя.

Холлис не поощрял светскую беседу. Его пустой стол выдавал человека, который верил в быстрое ведение дел. Я без промедления показал ему оборудование. Оно состояло из чемодана, наполненного радиооборудованием для управления SATYR, и двух антенн, замаскированных под обычные зонтики, которые складывались, образуя приемно-передающую тарелку. Мы разместили SATYR в квартире МИ-5 на Саут-Одли-стрит, а зонтики – в кабинете Холлиса. Тест сработал идеально. Мы слышали все, начиная с тестовой речи и заканчивая поворотом ключа в двери.

– Замечательно, Питер, – продолжал говорить Холлис, пока мы слушали тест, – это черная магия.

Камминг захихикал на заднем плане.

Тогда я понял, что офицеры МИ-5, запертые на протяжении всей войны в своих герметичных зданиях, редко испытывали острые ощущения от технического прогресса. После окончания теста Холлис встал из-за своего стола и произнес небольшую официальную речь о том, какой это был прекрасный день для Службы и что именно это имел в виду Брундретт, когда формировал свою рабочую группу. Все это было довольно снисходительно, как будто слуги нашли потерянную бриллиантовую диадему в розовом саду.

SATYR действительно имел большой успех. Американцы быстро заказали двенадцать комплектов, нахально скопировали чертежи и изготовили еще двадцать. На протяжении 1950-х годов, пока его не заменило новое оборудование, SATYR использовался британцами, американцами, канадцами и австралийцами как один из лучших методов получения скрытого прослушивания. Но что более важно для меня, разработка SATYR подтвердила мои полномочия ученого в МИ-5. С тех пор со мной регулярно консультировались по поводу растущего числа их технических проблем.

Я по-прежнему имел дело исключительно с Каммингом, но я начал немного узнавать о структуре его отдела – филиала. Он контролировал четыре секции. А1 предоставлял ресурсы для МИ-5, начиная от микрофонов и заканчивая отмычками. A2 был техническим отделом, в котором работали такие сотрудники, как Хью Уинтерборн, которые использовали ресурсы A1. A3 обеспечивал связь полиции со Специальным отделом, а A4 был растущей империей наблюдателей, ответственных за слежку за иностранными дипломатами и другими лицами на улицах Лондона.

У Камминга был один фундаментальный недостаток, когда дело касалось технических вопросов. Он считал, что Подразделение должно руководить наукой, а не наоборот. Следовательно, Службе в целом было отказано в давно назревшей модернизации. Пока мы обсуждали конкретные технические требования, наши отношения были плодотворными. Но рано или поздно мы перешли бы в область, в которой я не мог бы консультировать МИ-5, если бы он или Уинтерборн не посвятили меня в свое полное доверие. Например, Уинтерборн часто спрашивал, есть ли у меня какие-нибудь идеи по перехвату телефонных разговоров. Я объяснил, что невозможно работать над проблемой, пока я не буду знать, какие современные методы используются.

– Ну, конечно, теперь мы вступаем в область, которая является строго засекреченной, и я скорее чувствую, что нам следует держаться от нее подальше, – говорил Камминг, нервно хлопая по столу, к большому раздражению Уинтерборна.

То же самое произошло и с организацией службы наружного наблюдения. Основная проблема, стоявшая перед МИ-5 в 1950-х годах, заключалась в том, как обнаруживать все большее число русских на улицах Лондона и следовать за ними, не выдавая себя.

– У тебя есть какие-нибудь идеи, Питер? – спросил Камминг, как будто у меня могло быть решение в верхнем кармане. Я предположил, что по крайней мере мне нужно будет из первых рук увидеть масштаб операции по наблюдению. Камминг сказал, что посмотрит, что можно устроить, однако больше я ничего не слышал.

Но, несмотря на трудности, было ясно, что МИ-5 сочла меня полезным. К 1954 году я проводил в Леконфилд-хаусе два полных дня в неделю. После одного продолжительного сеанса Камминг пригласил меня на ланч в свой клуб. Мы вместе прошли через Сент-Джеймс Парк и направились по Пэлл-Мэлл к клубу «In and Out», Каммингс размахивал зонтиком, который он обычно носил с собой.

Когда мы сели за наш столик, я понял, что хотя я имел дело с Каммингом в течение пяти лет, это был первый раз, когда мы когда-либо общались. Он был невысоким человеком, не слишком одаренным интеллектуальными способностями, но чрезвычайно преданным МИ-5. Подобно полицейским в романах Джона Бьюкена, он, казалось, с такой же вероятностью преследовал героя, как и злодея. Он был офицером стрелковой бригады и принадлежал к давним военным традициям внутри МИ-5, которые восходили к основателю, Вернону Келлу. Он был родственником первого шефа МИ-6, капитана Мэнсфилда Камминга, факт, о котором он позаботился, чтобы я узнал почти сразу, как только я с ним встретился. Он также отвечал за вербовку нынешнего генерального директора МИ-5 сэра Дика Голдсмита Уайта. В 1930-х годах они вместе отправились с группой мальчиков в походный отпуск. Уайт не был счастлив в качестве школьного учителя, и Камминг убедил его обратиться в МИ-5. Уайт оказался блестящим, обладающим интуицией офицером разведки и вскоре намного превзошел своего наставника, но долг, который он задолжал Каммингу, сослужил последнему хорошую службу в 1950-х годах.

Камминг был богат сам по себе. Он владел большим поместьем в Сассексе. В деревне он играл сквайра, а в городе становился шпионом. Это пробудило в нем бойскаута. На самом деле большая часть его карьеры была потрачена на ведение книг МИ-5 и другие рутинные административные дела, и он с трудом сосуществовал с одаренной университетской элитой, которую призвали в разведку во время войны. Но у Камминга действительно был один удивительный талант. Он поддерживал легендарное количество контактов. Это были не просто закадычные друзья из клуба, которых у него было много. Он содержал их во всевозможных причудливых местах. Если офису нужна была одноногая прачка, говорящая по-китайски, Камминг мог бы ее предоставить. Когда должность директора филиала «А» стала вакантной, Камминг был очевидным кандидатом на ее место.

Камминг заказал перепелиные яйца и немного расспросил об истории моей жизни. За обедом он слушал с незаинтересованным видом, пока, наконец, не заказал два бренди и не перешел к цели своего гостеприимства.

– Я хотел спросить тебя, Питер, о том, как, по твоему мнению, обстоят дела на Службе, технически говоря?

Я наполовину предвидел его подход и решил, что пришло время высказать свое мнение.

– Вы ничего не добьетесь, – сказал я ему категорично, – пока не назначите ученого, занимающегося решением проблем, и полностью не введете его в курс дела.

Я сделал паузу, пока подавали бренди.

– Вы должны предоставить ему доступ к оперативным сотрудникам, и он должен помогать планировать и анализировать операции по мере их проведения.

Камминг накрыл свой стакан ладонью и осторожно покатал его содержимое.

– Да, – согласился он, – скорее всего; мы сами пришли к такому выводу, но очень трудно найти подходящего человека. Джонс 1 претендует на эту должность, но если мы его впустим, он захочет управлять заведением на следующий день.

Я согласился.

Некоторое время я давал понять Уинтерборну, что был бы заинтересован в поступлении на Службу на полный рабочий день, если бы появилась подходящая вакансия.

– Я полагаю, Хью сказал тебе, что я заинтересован в присоединении? – спросил я.

– Ну, в этом-то и проблема, Питер, – ответил он. – У нас есть соглашение о запрете браконьерства с Уайтхоллом. Мы просто не можем завербовать вас оттуда, даже если вы станете добровольцем.

Камминг осушил свой бокал одним движением запястья.

– Конечно, – продолжал он, – если бы вы покинули военно-морской флот, все могло бы быть по-другому.

Это был типичный Камминг, он хотел, чтобы я сделал первый шаг. Я поднял проблему моей адмиралтейской пенсии. Я бы потерял все четырнадцать лет стажа, если бы я ушел, это продолжалось бы годами, и, в отличие от Камминга, у меня не было личного дохода, на который я мог бы опереться. Камминг легонько постучал по краю своего бокала с бренди и изобразил удивление, что я вообще поднимаю эту тему.

– Я уверен, ты прекрасно понимаешь, что это была бы потрясающая возможность для тебя, Питер, – сказал он.

Он сделал паузу и вернулся к одной из своих любимых тем.

– Мы не государственная служба, и вы должны быть готовы доверять нам. Всегда есть тайное согласование. Я не думаю, что мы могли бы давать какие-либо письменные обязательства, но я уверен, что, когда придет время, мы сможем что-нибудь организовать. Знаете, нам не нравится видеть, как страдают наши ребята.

После обеда мы вышли из роскошной кожи и бренди In and Out Club в водянистую яркость Пикадилли.

– Дай мне знать, Питер, если решишь уйти из Адмиралтейства, – сказал Камминг, – и я проведу кое-какие зондажи среди директоров.

Мы пожали друг другу руки, и он зашагал в сторону Леконфилд-хаус, зажав зонтик под мышкой.

Подход Камминга был случайным. Противолодочный проект подходил к концу. Адмиралтейство стремилось перевести меня на новую работу в Портсмуте, которую я не стремился выполнять. Компания Marconi тем временем заключила контракт на разработку проекта Blue Streak совместно с English Electric. Эрик Иствуд, заместитель главы лаборатории Маркони, предложил мне работу инженера системы наведения Blue Streak. В течение месяца я уволился из Адмиралтейства и присоединился к компании Marconi в качестве старшего научного сотрудника.

Я обнаружил, что исследования в области ракет совершенно деморализуют. Отчасти это было потому, что я надеялся, что скоро присоединюсь к МИ-5. Но я был не одинок в понимании того, что ракетная система вряд ли когда-либо будет создана. Это была глупость, памятник британскому самообману. В любом случае такого рода наука была в конечном счете негативной. Зачем тратить жизнь на разработку оружия, которое, как вы надеетесь и молитесь, никогда не будет использовано?

Я позвонил Каммингу и рассказал ему. Я уволился из Адмиралтейства и ждал его следующего шага. Наконец, спустя шесть месяцев я получил еще одно приглашение на обед. Гостеприимство было заметно менее щедрым, чем в прошлый раз, и Камминг сразу перешел к делу.

– Я обсудил ваше предложение с руководством, и мы хотели бы заполучить вас. Но у нас возникнут трудности с Уайтхоллом, если мы возьмем вас как ученого. У нас никогда раньше такого не было. Это может усложнить дело. Мы предлагаем вам прийти и присоединиться к нам в качестве обычного офицера, и мы посмотрим, что вы с этим сделаете.

Я ясно дал понять Каммингу, что я не очень доволен его предложением. Единственная разница, насколько я мог видеть, заключалась в том, что он будет платить мне на уровне главного научного сотрудника (или обычного офицера), а не на моем нынешнем уровне старшего научного сотрудника – разница в пятьсот фунтов в год. Был также принципиальный вопрос, который поднял мой отец, когда я обсуждал этот вопрос с ним.

– Не уходи, пока тебя не назначат ученым, – сказал он мне. – Если ты пойдешь на компромисс в этом вопросе, ты никогда не сможешь действовать как ученый. Ты закончишь тем, что станешь обычным оперативником, прежде чем осознаешь это.

Камминг был удивлен моим отказом, но больше не предпринимал попыток убедить меня. Вскоре он ушел, сославшись на срочную встречу в Леконфилд-хаус.

Месяц спустя я был в своей лаборатории в Грейт-Баддоу, когда получил вызов в кабинет Кемпа. Там сидели Камминг и Уинтерборн, Уинтерборн широко ухмылялся.

– Что ж, Питер, – сказал Кемп, – похоже, я наконец-то теряю тебя. Малкольм хочет взять тебя на работу первым ученым МИ-5.

Уинтерборн позже рассказал мне, что Камминг пошел к Кемпу, чтобы спросить, сколько ему придется заплатить, чтобы заполучить меня, на что Кемп, знакомый с тем, на что Камминг готов пойти, чтобы сэкономить несколько фунтов государственных денег, ответил: «За ту же плату, за которую я бы согласился, – за справедливую зарплату!»

– Конечно, будет конкурс, – сказал мне Камминг, – но это всего лишь формальность.

Я пожал всем руки и вернулся в свою лабораторию, чтобы подготовиться к новой жизни в тени.