Так вот, их, группу молодых администраторов, повезли в США, в Гарвард, два месяца читали им лекции, потом как раз приступили к составлению программы развития Казахстана до 2030 года. Главным там был Майкл Портер, в нулевые часто в Казахстане гостивший – помните знаменитую кластерную программу? А организовывал и оплачивал все тот самый Джеймс Гиффен, который «Казахгейт». Вот паззл и сходится. Выходит, кое-кто, в отличие от нас, хорошо знал, во что должна превратиться экономика Казахстана. Заодно с властью.

Среди нас был депутат Ерсен Айжулов, потомственный железнодорожник. Он, со слов отца, рассказывал, как в войну нарком Лазарь Каганович проводил союзные оперативки. Это четыре часа утра, большой барак, куда собиралось все станционное начальство, вплоть до мелкого, чуть ли не стрелочники. Воздух густо синий от махорки и весь вибрирует от выведенных на полную громкость динамиков с трехэтажными матами: Ты у меня под расстрел пойдешь!.. Я тебя в лагерную пыль сотру!.. И так по очереди по всем дорогам СССР. А умаявшийся за день народ, плотно сидя по лавкам, под этот оглушающий ор… мертвецки спит.

А еще я побывал членом Президентского совета, точнее Консультативного совета при президенте – от этого у меня осталось еще одно удостоверение за подписью Назарбаева. В совет своим указом он включил человек десять – всех уже не упомню, назову двоих: Макаш Татимов – демограф и Ибрагим Жангуразов – директор совхоза «Вишневский» (это между Карагандой и Целиноградом – действительно хорошее хозяйство, со своим яхт-клубом даже).

Собирал нас президент только один раз: указал на большое значение и перспективы нового органа, объяснил, почему и кого туда включил. Какие-то дела мы с ним обсудили, а потом он со значением так и говорит: «Еще по одному вопросу хочу с вами посоветоваться…». И рассказал про идею переноса столицы в Акмолу. Ну, мы, конечно, удивились и… поддержали.

Так что я был в числе первых посвященных, и тоже причастен, если что…

Из депутатов в министры меня перевел Тулеген Жукеев – перед этим он был помощником у председателя Верховного Совета, а затем вице-президента Ерика Асанбаева, сидел в нашем здании, часто с нами (демократами) контактировал, а на тот момент перешел уже к президенту – возглавлял аналитическую группу. И задним числом глядя на ситуацию, понимаю, что-то мое повышение было не столько данью моим способностям, сколько, так сказать, шустрости. Перед этим из нашего же комитета забрали сначала Марата – в налоговую инспекцию замом председателя, а затем Сагата – главой администрации Атырауской области. Потом предложили Бахтияру Кадырбекову (заместителю председателя Комитета по науке и образованию) занять должность главы администрации города Туркестан.

Я из них был последним. И, с учетом скоро начавшегося «самороспуска», правильно сделали: предотвратить его мы бы не предотвратили, но провести так гладко, как это получилось у Нуркадилова, наверное, помешали бы.

Впрочем, через несколько месяцев Верховный Совет прекратил мои депутатские полномочия – вместе с Асанбаевым, Терещенко, Карибжановым, Саламатиным и Туякбаем. И тут – пару слов про отношения Абдильдина и Назарбаева. Внешне они всегда держались ровно, но даже мне, мало что тогда соображающему в казахских раскладах, было видно – соперники. Впрочем, при всей глубине их противостояния была между ними и столь же глубинная связь, не дававшая личному и клановому соперничеству выйти за некие консенсусные рамки.

Рамками этими, как я понимаю, сначала было общее происхождение из советской партийно-хозяйственной номенклатуры, а потом – создание и поддержание казахской национальной государственности. В результате принизывающее всю политическую судьбу обоих соперничество одновременно было и эдаким союзничеством, в рамках которого Саке, будучи безусловным оппозиционером, оставался при этом и частью легальной политической номенклатуры (кое- что из этого будет дальше). Он – единственная в данном политическом цикле историческая фигура такого рода.

Собственно, Антимонопольный комитет был и до меня – при Дриллере (Христиана Давыдовича тоже заблаговременно забрали из Верховного Совета), но он назывался Госкомитет по антимонопольной политике и поддержке новых экономических структур, через полгода был переименован в Госкомитет по поддержке новых экономических структур и ограничению монополистической деятельности, а перед моим назначением стал Госкомитетом по антимонопольной политике; и первые годы не входил в правительство. Одновременно с моим назначением Комитет был и переименован, и введен в состав правительства, поэтому смело можно считать нас первопроходцами.

Параллельно президент издал еще один указ – о создании Высшего экономического совета, туда вошли первый вице-премьер Даулет Сембаев, министры экономики, финансов и как раз председатель ГАК. Впрочем, заседали мы не часто и совет тихо скончался. И то – начиналась ведь Большая Приватизация.

Когда президент меня принимал для назначения, он в конце спросил, чего я сам прошу. Я изложил две просьбы: самому подобрать замов и заполучить у Уркумбаева (Марс Фазылович, глава областной администрации в Чимкенте) Бахтияра Кадырбекова. Повторил тоже и премьеру Терещенко, в результате Бахтияр стал первым замом, но и дриллеровских замов – Максута Раханова и Николая Радостовца я оставил.

Попозже возникла идея дополнить антимонопольную политику модной тогда темой – защитой прав потребителей. Специально даже приглашал из Москвы Александра Аузана – учить нас новому делу. И вот я взял да назначил сразу замом по этому направлению не чиновника, а… журналиста, Татьяну Квятковскую, к тому же свежеуволенную из «Казахстанской правды». Она перед этим делала наездные статьи, в том числе на самого Терещенко (что-то там с купленным на странные деньги премьерским самолетом).

А замов полагалось утверждать распоряжением премьера, и Сергей Александрович из-за Квятковской мне весь список не подписал. Я ему сказал: «У Вас есть право утверждать. У меня – назначать, пусть работают неутвержденными». Примерно полгода так и было, потом подписал.

Через год с лишним название комитета опять помялось: нам отдали Комитет цен Министерства экономики (бывший Госкомцен КазССР) и мы стали Госкомитетом по ценовой и антимонопольной политике. Потом подсчитали, что за период существования ведомство реорганизовывалось, переименовывалось, разделялось, сливалось и т.д. полтора десятка раз. Я руководил им три с лишним года и на меня выпало всего две смены вывесок. Мой преемник за тот же период шесть раз печатал новую визитку. А все не без того, что, обжегшись на Своике, бывший антимонопольный комитет делили и спускали вниз по компетенции и иерархии.

Как раз с ценами-тарифами тогда особых проблем не было – в отношении естественных монополий работали советская еще инерция и инструментарий тоже, остальное – в рынок. Зато камнем преткновения сразу стала «холдингизация». Правительство табунами переименовывало прежние ведомства в холдинги: был Минлегпром или Минавтодор – стали одноименные холдинги. А мне полагалось все на этот счет проекты указов и постановлений визировать; я как мог сопротивлялся, но чаще бесполезно. Создан был, например, КРАМДС с шустрым Тё Виктором Трофимовичем во главе – туда вообще отдали разноотраслевые и очень богатые куски – и так под тот указ даже и визы не попросили.

Тогда в машинах министров только появились телефоны, и однажды мне позвонил президент. Вначале спросил про «АлматыХлебоПродукт», речь шла о его демонополизации, но вряд ли это было так важно. А потом вдруг и говорит: «Ты писал о Соцпартии, что денег нет и приходится закрывать, но не торопись. Давай подумаем, может быть, я к вам приду…». Продолжения, впрочем, не было, поиск будущего «Нур Отана» пошел по другому пути. Кажется, это было незадолго до создания СНЕК – Партии народного единства Казахстана.

Терещенко как-то проводил заседание Кабмина, мой отчет о работе Антимонопольного комитета, я с трибуны докладываю и не столько отчитываюсь, сколько наезжаю на ту самую холдингизацию. Премьер терпел-терпел, а потом и говорит: «Петр Владимирович, если мы все тут такие неправильные, один Вы правильный, не лучше ли Вам перейти в оппозицию и оттуда с нами бороться?». И я ему с трибуны, серьезно так: «Сергей Александрович, я сам над этим вопросом думал, и так решил: сам не уйду. Пока не выгоните, буду пытаться отстаивать антимонопольные принципы». Тогда сошло и еще долго с рук сходило. Но не бесконечно, конечно.

Еще в депутатах я ездил с делегацией Верховного Совета в Америку, жили в семьях, в пригороде Чикаго – эдакий средний класс, коттеджи, пара этажей с обустроенными подвалами, отопление по ходу ночи автоматически снижается – для экономии. Каждое утро везли вдоль Великих озер в город с его небоскребами, то на биржу, то в больницу для бедных, в муниципалитет, в суд, – много всего познавательного.

А прощальный прием устроил Фил Флеминг, глава ассоциации юристов, нас принимающей. Там меня познакомил с младшей дочкой, она заканчивала колледж и хотела бы поездить по миру, потренироваться в языках. Я, конечно, заявил, чтобы ехала к нам – лучше места для начала не найти.

Ну, сказал и сказал, а спустя полгода, я уже в правительстве, получаю письмо от Фила: с удовольствием принимаем Ваше великолепное приглашение, пусть моя дочь поживет у вас полгода, а потом мы готовы принять вашу.

И вот приезжает Кэтрин, а мы живем на госдаче, это где «До Медео 5000 м», и она с нами. По-русски – ни слова, но вот (что значит – американский ребенок) на моих «Жигулях» она по незнакомому городу сразу начинает разруливать только так. Обучение языку, что называется, сначала на кухне – Наталья старается, а потом уроки у преподавателя. И вот где-то месяца через два Катя, коверкая слова, все-таки начинает изъясняться.

В ответ в Вашингтон едет Лена, тоже пытается учить. Месяц проходит, второй, она пишет – ничего не получается. Однако через полгода приезжает уже с английским. И сейчас он у нее профессиональный.

Кстати, о дочерях: участие в их профориентации и трудоустройстве я принимал самое минимальное. Маша с самого начала решила, что будет химиком, после восьмого класса сама выбрала химико-технологический техникум, и мы решили отправить её в Кинешму к родителям Натальи. Потом (мы уже вернулись в Алма-Ату) подала на химфак КазГУ. Как отличница сдавала только один экзамен, тоже на «отлично», я при этом лишь присутствовал. Получила красный диплом, осталась на кафедре, по ходу защитила кандидатскую диссертацию (мы с Натальей присутствовали – очень научно, я понимал только связующие слова), все хорошо, но… Совершеннейшие копейки и полное отсутствие перспективы. Поэтому обратился к Виктору Григорьевичу Язикову – тогдашнему руководителю «Казатомпрома». Машу взяли простым инженером в Институт высоких технологий при КАП, сейчас она там же заместителем директора по науке.

Лена же закончила строительный техникум, потом пошла в АлИИТ, на факультет автоматики. Через пару лет стало ясно: не ее, и тут (по требованию Натальи) все мое содействие – договорился о переводе в Нархоз. Окончив его, уехала в США, а после возвращения устроилась (при содействии нашей хорошей знакомой и моем) в «Прайс Уотерхауз», на начальную позицию. Остальное, включая международную аттестацию АCCА, – она сама.

В ГАК на визирование потоком шли проекты президентских указов и правительственных распоряжений о создании разного рода АО, не только холдингов. И все – на базе госсобственности, конечно. Точнее, их приносили заинтересованные лица. Я всех принимал сам, что-то сразу подписывал, что-то откладывал, на чем-то сразу писал категорическое несогласие. Отложил, например, проект передачи магазина «Восток» (это по Абая около Ауэзова, сам его знал, жил рядом, хороший в советские времена был магазин) фирме «Акцепт». Тогда ко мне зашел Нурлан Каппаров, рассказал, как хочет построить торговлю по-современному, убедительно – я сразу подписал.

А вот Лейла Бекетова (впоследствии Храпунова) не приходила – как раз настойчиво приглашала к себе, тогда это называлось ГТРК или как-то так, в высотке на Новой площади, где потом обосновался «Хабар», а теперь КТК. Я уже после работы поехал, с ней была Гульнара Иксанова, дочь легендарного Уральского первого секретаря. Мы распили бутылку коньяка, я распушил перышки и стал учить их, как правильно делать телевидение. Они поддакивали моим ценнейшим советам, а под занавес Лейла и говорит, наконец: вот проект указа, не посмотрите ли, да не завизируете ли?.. Я, конечно, пообещал – сразу с утра и посмотрю, и повез Лейлу сдавать с рук на руки Виктору Вячеславовичу – часа, наверное, в два ночи.

Сам же дома сразу и посмотрел: там выходило, что через полгода казахский государственный теле- радиокомплекс станет частным и наполовину иностранными – в пользу какого-то турецкого товарища. Ну, я с утра и позвонил – в приемную президента.

А на телефоне сидел Имангали Тасмагамбетов: глава государства, говорит, сейчас сильно занят, раньше, чем через неделю или две принять не сможет, а какой у Вас вопрос? По ГТРК, говорю, и по «Казыбек».

А по ГВЭК «Казыбек» в те же дни была такая история.

Нам на согласование пришло закрытое распоряжение премьера по продаже через фирму «Казыбек» редкоземельного металла (осмия, кажется) из стратегических запасов еще СССР – тогда таких решений принималось довольно много. Я автоматически отписываю в соответствующее управление – проверить на соответствие мировым ценам. А начальница мне и сообщает с расширенными глазами: проверили, недооценка получилась в столько-то сотен… миллионов долларов. Но дело не в этом, а в том, что, когда дожидавшимся об этом сказали, они ничуть не расстроились, только попросили ускорить заключение с новой ценой и даже поблагодарить пообещали. Я тогда попросил разобраться с самой фирмой, и она приходит с еще более широкими глазами. Фирм «Казыбек», оказывается, две – частная и государственная. В остальном это те же люди, сидящие в том же помещении. Лицензия на внешнеэкономическую деятельность у государственной, конечно. Но распоряжение премьера выписано на частную…

Так вот: через несколько минут Имангали перезванивает: президент Вас ждет. Приезжаю и благополучно сдаю и Лейлу, и фирму. Президент внимательно выслушивает и спрашивает: что, по-моему, надо делать. Отвечаю, что Лейлу лучше всего освободить от должности, тем более что там у них сейчас голодовка (действительно, у нее после назначения тянулся острый конфликт с коллективом). Что же касается фирмы, то я по должности уже все сделал, теперь надо компетентным органам передавать. Президент говорит: «Я так и сделаю».

Кстати, когда я о двух одинаковых «Казыбеках» докладывал, он ахнул и меня спрашивает: «А кто учредил?» «Минвнешэкономторг, получается…», – отвечаю. «Сыздык!» – еще раз ахает глава государства.

Короче, поблагодарил меня Нурсултан Абишевич, сказал: если еще что обнаружу – немедленно к нему, проводил до самых дверей.

Чем все закончилось?

Через пару дней вышел указ президента – о внесении поправок в прежний указ по ГТРК, убирались слова «Акционерное общество». Лейлу тоже сняли, но спустя месяц или больше. И «Казыбек» – ничего об этой близнецовой структуре больше не слышал. Не исключено, и сейчас существует.

Министр науки Школьник пришел в правительство после Абильсиитова. Собственно, Галым его и нашел на МАЭКе, сам же и выдвинул. Мне как-то пришлось с ним обменяться мнениями в почти неформальной (хоронили не помню кого) обстановке. На мое недовольство тем, что делается в правительстве, Владимир Сергеевич ответил существенно более резкой и расширенной критикой. Но вот, умный человек, прижился же…

Антонов по должности поддерживал контакты с посольством Северной Кореи – те сильно нуждались в сохранении коммунистического единства, а все рассыпалось. В российской Думе, например, Зюганов только появился и веса еще не набрал, а эдаким коммунистическим активистом там выглядел некто Венгеровский от ЛДПР. На безрыбье же и рак рыба: в Казахстане имеется переименованная в Социалистическую недавняя Компартия, да еще с министром – то есть, со мной – во главе.

Еще до моего прихода, они с Ермуханом, по приглашению ЦК Народной трудовой партии Кореи туда ездили, вернулись сильно впечатленными, и Анатолий все меня предупреждал – теперь с тобой поедем.

Действительно, получили приглашение, я с интересом поехал, был с нами еще Хайдар Капанов из Уральска (в будущем ректор Уральской педакадемии).

То был всенародный праздник – 82-летие Великого Вождя, много чего насмотрелись. Например, большой дворец спорта, на арене несколько сот юношей и девушек, волнами сменяя друг друга, в бешенном темпе дают представление. То это народный танец, то художественные гимнастки, дружно швыряют сотни обручей под потолок, сами кувыркаются, но в последний момент ручонки дружно вскидываются, обручи ловятся. Потом дети в кимоно – прыжки и удары, разбивание дощечек и кирпичей. А зрители… их человек пятьдесят, больших начальников и иностранных гостей…

Или сидим вечером на грандиозном представлении на главной площади. Она заканчивается рекой, на той стороне – громадная освещенная башня (высота по дате рождения ВВ), а посреди реки – струя той же высоты. На площади ярко освещенный (со светом в целом – напряженка) помост, там сотни три музыкантов (в том числе наш Нургиса Тлендиев со своим оркестром) и такой же хор, мощные марши и танцевальные мелодии подряд, и под них организованно танцуют тысяч десять человек в национальных костюмах. Все выстроено кругами – человек по сто в каждом, круги идут в одну сторону, в другую, сходятся-расходятся, работает как часы.

Трибуна для зрителей на этот раз довольно большая, человек на триста, но мы сидим отдельно и выше – для нас накрыты столики, всего около десятка. Мне достался столик с Людмилой Зыкиной и еще ее спутником – высокий такой широкоплечий, по виду раза в два моложе, заботливо накидывал на нее платок. Я смотрю на представление с восхищением пополам с ужасом, а Зыкина вдруг наклоняется ко мне, в глазах у нее слезы: «Какую страну мы потеряли, Петр Владимирович!».

Жили в центре Пхеньяна, но на почти пустой территории – только несколько коттеджей (классом – как у наших начинающих олигархов), высокий забор, за ним пытается не быть на виду вооруженная охрана. Вывозили в город и поездки по стране, на не новых «мерседесах» (новых вообще не видел), и с некруглыми какими-то номерами. Но, оказывается, очень почетными – у них понты идут не от 001 или там трех семерок, а от дат рождения и подвигов Великого Вождя. Машин совсем мало даже в столице, за городом же – на километр не больше одной-двух. Примета: если по обочинам пешеходов нет – до селения далеко, пошел народ ручейком – впереди село, рекой – жди города.

Ехали по построенной среди моря дамбе, километров пятнадцать, сдувающий холодный ветер, но пешеходов немало, все останавливаются и машут руками. А когда встречаешься с кем-то глазами, там вспыхивает счастье! Небось, дома жене потом хвастается, что кого-то из близких к Вождю видел…

Кормили изысканно, каждый день новое, и все время под женьшень-водку. А с утра у каждого на тумбочке появлялись орешки, всякий раз новые. Анатолий рассказывал, что в прошлый раз самыми вкусными были беленькие такие, с черными точечками – они их сгрызли, а под конец догадались, что это червячки. Я все ждал, но таких не было.

В Пхеньяне по улице громкое «цок-цок» и из-за поворота выходит колонна: сотен пять девушек, в форме, четко маршируют – что такое? А это работницы метрополитена следуют на смену.