Путь в Кронштадт

Перед впадением в Финский залив река Нева – как бы естественный канал, глубиной от 5 до 8 ^½ сажен и шириною от 150 до 350 сажен – разделяется на несколько рукавов и вступает в залив через прибрежную его отмель шестью фарватерами. Главный или большой корабельный фарватер, служащий продолжением Большой Невы, проходит через мель несколькими легкими изгибами на протяжении 5 верст, имея в ширину от 100 до 150 сажен. Глубина его у устья реки 24 фута, постепенно уменьшается в направлении к заливу и на окраине отмели имеет всего 8– 10 футов. Этот фарватер отмечается бакенами и вешками и служит обыкновенным путем в Кронштадт. Остальные пять фарватеров, отходящие от устья Невы: Елагинский, или Малый, – от устья Малой Невки; Петровский, или Средний, – от Малой Невы; Галерный – от Большой Невы, севернее главного фарватера; Канонерский, или Гребной, – от Большой Невы, южнее главного фарватера и, наконец, Екатерингофский – от Екатерингофской речки – все уже и мельче.

Но кроме главного корабельного фарватера с 1883 г. при путешествии в Кронштадт можно пользоваться и устроенным так называемым Морским каналом. Он идет от Большой Невы на Гутуевском острове, который и пересекает через Канонерский остров с севера на юг; далее идет по Канонерской мели, где поворачивает почти перпендикулярно к прежнему направлению и доходит до самого Кронштадта, оканчиваясь на естественной глубине в 20 фут. Вся длина канала 25 верст. От Кронштадта к Петербурге канал идет сначала открыто, без всяких дамб. Эта часть канала имеет 15 ^½ верст длины и 50 сажен ширины по дну. Затем по обеим сторонам идут дамбы. Северная дамба выходит в море на 200 саж. более, чем южная; это сделано в предупреждение могущих быть заносов с моря. Эта часть канала между двумя дамбами имеет 4 ^½ вер. длины и 40 саж. ширины по дну. В начале этой части канала устроены портовые ворота для выхода мелких судов в море. Пройдя 200 саж. от портовых ворот, канал разделяется на две ветви, одна ветвь направляется в Екатерингофскую речку, а другая – в Большую Неву.

Канал этот был прорыт для того, чтобы дать возможность глубоко сидящим торговым океанским судам подходить прямо к Петербургскому порту. Идея этого канала несколько в ином направлении принадлежит Петру: он начал приводить ее в исполнение, но смерть помешала, и только в конце 1870-х годов приступили к работе.

Глубина Невы, как мы уже говорили, почти на всем протяжении равняется от 5 до 8 саж. и только у устьев – 3 % сажени; Финский же залив почти от самого Кронштадта не глубже 12 фут., а ближе к Петербургу глубина его все уменьшается и доходит до 10 и даже до 8 фут., и то только по так называемому главному, или корабельному, фарватеру, имеющему от 100 до 150 сажен ширины; по другим же фарватерам глубина значительно меньше, и на мелях она доходит до 3 и даже до 2 фут. Вследствие такой незначительной глубины главного фарватера морские суда не могут пройти в Петербург, и поэтому, придя в Кронштадт, они должны перегружаться на мелкосидящие суда или на так называемые лихтера. Эта перегрузка увеличивает и время, и деньги за провоз. Оказывается, что для прохода от Кронштадта до Петербурга употребляется то же самое время, а иногда и вдвое большее, и платится столько же за провоз, как от Лондона до Кронштадта. Вот причина, заставившая устроить Морской канал и тем самым дать возможность морским судам подходить прямо к Петербургу. В 1909 году Морской канал был углублен до 25 фут., что увеличило проходимость его и для океанских пароходов.

Панорама по пути в Кронштадт

Пока пароход, если он винтовой, разворачивается, отходя от Петербургской пристани, пассажир любуется красавицей Невой с Новым адмиралтейством, стоящими около него военными судами, набережной Васильевского острова с монументальным Горным институтом. Если пароход пойдет по Морскому каналу, любопытствующий взор будет наблюдать жизнь торгового порта: громадные коммерческие пароходы, разгружающие привозимые заграничные товары и уголь и забирающие от нас сырье, работу элеваторов, торговых складов. Если же пароход вышел на корабельный фарватер, то перед уезжающим точно в калейдоскопе будут проходить виды Петербурга, постоянно изменяясь, принимая с каждым мгновением все новый и новый вид, и над этой изменяющейся панорамой недвижно возвышается, горя золотым куполом, Исаакий… Уже пропадет панорама Петербурга, скроются очаровательные картины, а золотой купол Исаакия все виден – он виден и из Кронштадта; так точно, как только мы выйдем в Маркизову лужу, перед ним заблестит купол Морского собора Кронштадта. Эти два блестящих купола служат как бы маяками между Петербургом и Кронштадтом.

Петровская пристань

Но только что пароход выйдет на простор Маркизовой лужи – почему-то так с Петровского времени зовется мелкий Финский залив, – будут развертываться две панорамы: Финского берега с Лахтой и тянущимся береговым лесом и Петергофская перспектива – Стрельна, Петергоф, Ораниенбаум. Красочным пятном выделится Большой петергофский дворец, сначала как бы в тумане начнет возвышаться своеобразный профиль готической церкви св. Александра Невского, все яснее и яснее он возвысится над парками и садами Петергофа, и скоро начнут точно выступать из моря северные форты Кронштадта, те укрепления, которые устроены на искусственных островах среди моря, которые представляют из себя железобетон, и только, и в своей совокупности замыкают то кольцо укреплений, которое делает Кронштадт совершенно неприступным с моря. На берегу белеют постройки Ораниенбаума, между ним и Кронштадтом виднеется круглая башня былого Кроншлота, первого укрепления, построенного на Ораниенбаумской отмели, и Кронштадт весь как на ладони перед приезжающим.

Пароход подходит к Петербургской пристани.

Историческая справка о Кронштадте

Пока пароход скользит по поверхности залива, пока калейдоскопически меняются виды, нужно себе ясно представить, почему возник Кронштадт и как он создавался, развивался.

Ввиду особого направления фарватера в Неве, Петр 16 мая 1703 года заложил на маленьком невском островке Еннисари, что означало Заячий остров, нынешнюю Петропавловскую крепость, значение которой, как я неоднократно указывал в других своих работах, – запереть фарватер, лишить шведский флот возможности проникнуть в Неву.

4 октября 1703 года Петропавловская крепость была готова; Петру в этот день донесли, что шведский флот, крейсировавший в Финском заливе, отплыл на зимовку в Выборг. Петр тотчас, несмотря на плывший уже по Неве лед, поехал в Финский залив на рекогносцировку и наткнулся на Ритусаари, т. е. Крысиный остров, который мы называем Котлин. И Петр сделал то, что не догадались сделать ни шведы, ни русские, в течение нескольких столетий боровшиеся за этот остров, – он обмерил залив вокруг него и заметил, что фарватер идет южной стороной острова, к которой подходит от Ораниенбаумского берега большая мель – ширина фарватера очень невелика. Таким образом, если на отмели Ораниенбаумского берега, у края фарватера, выстроить на искусственном острове укрепление и укрепить Ритусаари, то вход в Невский фарватер будет для шведского флота невозможен. Флот попадает под обстрел возведенных укреплений. Той же зимой начинается поспешная работа, и 7 мая 1704 года гордая сильная башня-батарея уже возвышается над фарватером, грозит своими орудиями и носит гордое название «Кроншлот» – верховный замок. А на Ладожском озере, опять-таки в спешном порядке, строится флот, скоро он выйдет в море и укрепит и без того сильный Кроншлот. И действительно, в течение ряда лет русский Балтийский флот, зимовавший в Петербурге, на время навигации выходил к Кроншлоту. Проход флота на зимовку через невский бар, т. е. через ту отмель, по которой шел главный, или корабельный, фарватер (название его «корабельный» теперь ясно – через него водить корабли Балтийского флота было затруднительно, приходилось снимать балласт, тратить много времени), и Петр решает перенести и зимнюю стоянку в Кронштадт, и начинает строиться первоначальная военная гавань. Таким образом, возникнув, как форт Кроншлот, Кронштадт к крепости присоединяет и гавань для флота. Но если флот здесь зимует, то здесь же необходимо быть тому месту, где можно производить ремонт судам, должен появиться док – и устраивается так называемый Петровский крест-канал (все сведения фактические об упоминаемых здесь достопримечательностях Кронштадта будут даны в своем месте в путеводителе, здесь мы освещаем лишь общую идею). Но военная гавань не могла остаться одинокой, сюда стали приставать и коммерческие суда, а это обстоятельство, в связи с устройством вышеуказанного дока, безусловно должно было явиться притягательным средством для притока мастеровых, рабочих, купцов и прочего населения – и стал возникать город. Таким образом, в развитии Кронштадта мы видим логически выраженное, ясно проведенное положение:

1) возникает укрепление для защиты фарватера;

2) к укреплению, под его защиту, пристраивается гавань для флота;

3) при устройстве гавани нужен док для ремонта судов;

4) и, как логическое заключение всех выше данных предпосылок, зарождается, растет и увеличивается Кронштадт.

Вплоть до устройства Морского канала Кронштадт был нашим главным коммерческим портом, сюда привозились все товары, шедшие через Петербург. И обычный наш курьез: официально Кронштадт не был признаваем коммерческим портом, он считался только военной гаванью, и не было особого управления коммерческого порта; это управление возлагалось на брандвахту и таможню. С устройством Морского канала коммерческий порт перешел в Петербург и Кронштадт резко и определенно захирел и потерял свой характер торгового портового города, сохраняя специфически военный характер. За последнее время на эту сторону Кронштадта обратили особое внимание, принимая все средства, чтобы сократить гражданское население до минимума, сделав Кронштадт вполне военным городом, передовым фортом, защищающим подступы к Петрограду.

Кронштадт за пять лет революции^[1]

Теплело. В воздухе чувствовалось приближение весны – было 4 апреля 1917 года. Площадь перед Финляндским вокзалом, самый Финляндский вокзал, примыкающие к нему улицы были заняты народом, волнующимся, чего-то ожидавшим. И среди этой массы людей бросились в глаза стоявшие в строю, колоннами под ружьем, моряки Балтфлота. Их было до трех тысяч человек. Они приехали сюда, в Питер, из своего Кронштадта, чтобы встретить возвращавшегося из-за границы старого борца-революционера В. И. Ленина.

Послышался еще отдаленный свисток – поезд прошел через семафор; все ближе, все громче стук колес по рельсам, пыхтение паровоза, и воцарилась тишина.

Приехал или нет?

И раздавшийся сначала недружно, отдельными голосами, затем слившийся в общий восторженный крик, вскоре взрыв человеческих голосов показал, что ожидания не напрасны.

Вождь прибыл.

И тут же, под открытым, слегка синеющим, принимавшим весеннюю окраску, туманным небом Петербурга, стоя на открытом автомобиле, окруженный своими друзьями, Ленин произнес свою первую, начальную речь, вложив в нее то содержание, каким отмечались и все его речи первого петербургского периода.

Лозунги революции были брошены. Эти лозунги выражали то, что чувствовали, к чему стремились, во что хотели верить и во имя чего хотели жить и бороться рабочие и крестьяне, но что они не могли вложить в конкретные, вполне понимаемые, вполне запоминаемые формы.

Это было сделано впервые 4 апреля 1917 года в Петербурге, у Финляндского вокзала, и три тысячи приехавших, составлявших почетный караул, вооруженных кронштадтцев не только слышали, но глубоко прочувствовали, глубоко запечатлели в сердце первую речь Ленина.

Начало для Красного Кронштадта было положено…

И вернувшись к себе, на свой Сахалин, как вообще в общежитии величался передовой форт Петербурга, моряки не позабыли этих лозунгов, а дали им дальнейшее, естественное продолжение и развитие.

Через две недели, 15 апреля 1917 года, в самом Кронштадте произошло одно событие, вернее, даже один как будто совсем незначительный эпизод. Состоялось собрание членов первого кронштадтского революционного клуба. Этот клуб носил название «Земля и Воля», но, по мысли учредителей, это должен был быть не партийный, а общегородской кронштадтский клуб. На собрании поднялся вопрос о названии клуба. Группа лиц подчеркивала, что существовавшее название «Земля и Воля» является лозунгом партии эсеров и что лучше дать клубу другое, более широкое название: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Споры по поводу названия клуба были горячие, и хотя ни к какому результату не пришли, и хотя был брошен упрек, что социал-демократы большевики хотят внести раздор, когда необходимо единение, но первая схватка произошла, чувствовалось приближение настоящей борьбы.

И скоро этот незначительный, имевший вполне местное, кронштадтское, значение эпизод разросся в большое, общероссийского масштаба событие. Обвиняли большевиков Кронштадта в том, что «будто кронштадтцы зовут народ к произволу, самосуду, анархии, будто они подвергают мучениям арестованных начальников и слуг царизма, и, наконец, будто кронштадтцы отказались признавать власть Временного правительства, отложились от России и образовали самостоятельную Кронштадтскую республику».

На эти обвинения кронштадтцы ответили замечательным документом, «Воззванием к революционному народу Петербурга и всей России», где впервые в России был выдвинут со всей яркостью лозунг «Вся власть Советам». Опровергая обвинение в непризнании Временного правительства, кронштадтцы в своем воззвании заявляли:

«Мы за единство революционной России, за единство трудящегося народа в борьбе с его угнетателями. Мы считаем, однако, – и это есть твердое убеждение нашей революционной совести, – что нынешнее Временное правительство, состоящее в своем большинстве из представителей помещиков, заводчиков, банкиров, не хочет и не может стать подлинным правителем демократии, властным вождем народной революции, и, что если в стране действительно наблюдаются явления анархии, то виной этому является буржуазная политика Временного правительства, которое в продовольственном, земельном, рабочем, дипломатическом и военном вопросах не служит подлинным интересам народа, а идет на поводу у имущих и эксплуатирующих классов. Мы считаем, что петроградский и некоторые провинциальные советы рабочих и солдатских депутатов совершают ошибки, поддерживая это правительство.

За это наше убеждение мы боремся честным оружием революционного слова… Мы надеемся, мы верим, мы убеждены, что каждый новый день будет все больше раскрывать глаза самым темным и отсталым слоям русского народа и что близок час, когда объединенными силами трудящихся масс вся полнота власти в стране перейдет в руки Совета рабочих и солдатских депутатов. Вам, братья по революции в Петрограде и во всей России, мы протягиваем нашу руку, мы, матросы, солдаты и рабочие Кронштадта. Наша связь нерасторжима. Наше единство несокрушимо. Наша верность незыблема. Долой клеветников и разъединителей революционного народа. Да здравствует Революция!»

Таким документом ответил Кронштадт на обвинения, воздвигнутые против него. И в этом документе Кронштадт уже подчеркивал со всей ярко бросающейся в глаза откровенностью достигнутое им дальнейшее развитие в революционном движении.

«Вся полнота власти Советам!»

Вот главная мысль только что приведенного документа. И вместо оправдывания, вместо объяснения своих действий Кронштадт обрушивается с обвинениями. Из обвиняемого он становится обвинителем, он укоряет и Петроградский совет, и ряд провинциальных советов, и министров-социалистов за их уступки перед эксплуататорами. Этот документ необходимо знать, ибо только тогда будет вполне понятна дальнейшая эволюция Кронштадта.

13 мая 1917 года Исполнительный комитет Кронштадтского совета в своем заседании вынес резолюцию, что единственной властью в Кронштадте является Совет рабочих и солдатских депутатов, который по всем делам государственного порядка входит в непосредственный контакт с Временным правительством. Административные места в Кронштадте занимаются членами Исполнительного комитета, для чего состав Исполнительного комитета пополняется соответствующим количеством депутатов из Совета рабочих и солдатских депутатов. Эта резолюция Исполнительного комитета 16 мая была рассматриваема в Совете, который и принял ее, но в тексте протокола заседания эта резолюция появилась в несколько иной редакции; вместо фразы «входит в непосредственный контакт с Временным правительством» было сказано более определенно и прямо: «входит в непосредственные сношения с Петербургским советом рабочих и солдатских депутатов».

По существу вопроса изменения не было. Ведь Петербургский совет состоял в большинстве из эсеров и меньшевиков и поддерживал Временное правительство классической формулой «постольку, поскольку»; действительной же властью, конечно, был Совет, а не Временное правительство. Но последнее обиделось на умолчание в резолюции Кронштадта и опиралось якобы на «общественное мнение», которое должно было представляться статьями, телеграммами газет, адресами организаций, и послало 24 мая в Кронштадт двух министров, Церетели и Скобелева, которые должны были предложить Кронштадтскому совету четыре вопроса:

1) об отношении к центральной власти;

2) о представителе Временного правительства в Кронштадте,

3) о необходимости немедленного введения демократических органов местного самоуправления и судебных учреждений на общих для России основаниях;

4) об арестованных офицерах.

Первые три вопроса имели общий принципиальный характер, четвертый, вполне местного значения, был припутан к этим трем вопросам без явной связи.