Глава 2. Спасенный из вод

По мнению большинства исследователей Библии, загадка личности Моисея во многом кроется в тайне его рождения. На протяжении двух последних столетий целый ряд теологов, историков, психологов и мистиков пытались оспорить правдивость рассказа Пятикнижия о рождении Моисея. Вслед за уже упоминавшемся здесь с легкой руки Флавия Манефоном они обращались к версии о том, что на самом деле Моисей был по происхождению не евреем, а египтянином, еще точнее – посвященным в сокровенные тайны египетской мистики жрецом, вставшим во главе еврейских рабов и, по сути дела, и превратившим евреев в нацию.

Однако другие исследователи с не меньшей горячностью доказывали, что Моисей мог быть только евреем и приводили в пользу этой точки зрения не менее убедительные аргументы.

На страницах этой книги нам еще не раз придется сталкивать друг с другом лбами обе эти версии, а пока давайте последуем за библейским текстом и еврейскими преданиями, являющимися, как уже говорилось, по сути дела, единственными источниками об обстоятельствах рождения Моисея.

Осенью 2368 года от сотворения мира (1394 г. до н. э.), рассказывает мидраш, фараону приснился странный сон. Снилось фараону, будто он сидит на своем троне, а перед ним стоит какой-то старик и держит в руках большие весы. Вдруг старик протянул руку, схватил ею всю знать Египта и положил на одну чашу весов. Затем он извлек откуда-то ягненка и положил его на другую чашу – и ягненок перевесил.

Проснувшись, фараон велел немедленно позвать к себе советников, чтобы они истолковали ему это сновидение.

– Смысл сна ясен, – сказал великий маг и мудрец Валаам. – Ягненок – это символ еврейского народа, ведь евреи всегда были пастухами. Твой сон говорит, что угроза для Египта со стороны евреев возрастает, так что если мы не предпримем необходимые меры, то они разрушат Египет.

– Я думаю, твой первый советник прав, о божественный! – выступил вслед за Валаамом главный астролог фараона. – Звезды однозначно говорят, что недавно в земле Гесем был зачат мальчик, который принесет нашей стране неисчислимые беды. Я не могу понять, будет ли он евреем или египтянином – с этим вопросом связана какая-то загадка, но я точно знаю, что смерть к нему придет от воды.

Именно после этого, утверждает все тот же мидраш, фараон издал новый указ, согласно которому всех новорожденных мальчиков, независимо от того, родились они в египетской или еврейской семье, следовало бросать в Нил. А для того, чтобы никто из новорожденных не мог избегнуть этой участи, фараон велел провести перепись всех беременных женщин в стране и определить срок их беременности. Теперь Шифра и Пуа уже ничего не могли сделать – солдатам фараона была известна приблизительная дата, когда та или иная беременная еврейка должна была разрешиться от бремени, и вскоре после родов они врывались в дома и, если младенец был мальчиком, вырывали его из рук матери и бросали в воды великого Нила. Стон и плач стояли в эти дни по всему Египту, но никто не осмеливался нарушить приказ фараона.

Жена Амрама Йохевед также была внесена в эти списки и, согласно им, должна была родить ребенка весной. Но, вопреки всем расчетам, уже зимой, будучи на седьмом месяце беременности, Йохевед неожиданно почувствовала схватки, и, поспешив матери на помощь, Мирьям приняла у нее роды.

Так 7-ого числа месяца Адара 2368 года по еврейскому календарю (то есть в феврале или в марте 1393 г. до н. э.) в семье Амрама и Йохевед родился мальчик, которого родители назвали Еред-Авигдор, но которому предстояло войти в историю своего народа и человечества под именем Моисея.

Ребенок родился «обрезанным», то есть без крайней плоти^[18], и, разумеется, это немедленно было воспринято как знак Свыше.

Почти три месяца Йохевед удавалось скрывать сына от соглядатаев фараона, но с каждым днем пребывание младенца в родительском доме становилось все более опасным для его жизни. В любой момент в дом могли нагрянуть солдаты и спросить, где ребенок, которого должна была на днях родить Йохевед?

И тогда у женщины родился хитроумный план, как спасти – или хотя бы попытаться спасти – сына.

Зная, что дочь фараона каждый день окунается в Нил в надежде, что воды этой священной для египтян реки помогут ей излечиться от проказы, Йохевед взяла корзинку из тростника, обмазала ее красной глиной, соорудила над ней небольшой балдахин, и, положив младенца в корзину, осторожно опустила ее в воду – в заросли росшего на берегу Нила камыша, в нескольких метрах от того места, где обычно купалась принцесса. При этом Йохевед наказала Мирьям спрятаться неподалеку и пристально следить за корзиной, чтобы ее не унесло течением. И в тот же момент, говорит мидраш, главный астролог фараона поспешил к своему повелителю, чтобы сообщить радостную весть: звезды поведали ему, что потенциальный спаситель евреев только что был брошен в Нил, где, вероятнее всего, и найдет свою гибель.

Между тем, расчет Йохевед оказался верным. Утром, как обычно, дочь фараона появилась на берегу реки в сопровождении служанок. Услышав доносящийся из зарослей камыша плач проголодавшегося ребенка, принцесса велела своим служанкам отправиться туда и принести его. Служанки поспешили выполнить этот приказ. Спустившись в воду, они отправились в камышовые заросли, но вскоре вернулись оттуда с пустыми руками.

– О, госпожа! – сказали они. – Он обрезан. Это – еврейский ребенок! Его нельзя спасать – ведь это означает нарушить указ фараона!

Принцесса задумалась, но в это время из камышей снова послышался жалобный, словно молящий о помощи плач младенца, и сердце ее дрогнуло. Она сама направилась в камыши и вытащила из них корзинку. В тот самый момент, когда принцесса коснулась рукой корзинки, гласит еврейское предание, произошло чудо – она полностью излечилась от проказы, и все нанесенные ею этой болезнью чудовищные повреждения исчезли. Так что когда она вернулась к своим служанкам те поначалу ее не узнали – вместо уродливой прокаженной перед ними стояла писаная красавица.

Иосиф Флавий в своих «Иудейских древностях» утверждает, что дочь фараона звали Фермуфис, однако в еврейскую историю она вошла как Батья, что в переводе означает «дочь Бога». Все те же еврейские предания утверждают, что Батья дожила до глубокой старости, приняла иудаизм и вместе с возглавляемыми Моисеем евреями вышла из Египта^[19].

Едва увидев отличавшегося необычайной красотой еврейского младенца, Фермуфис-Батья мгновенно привязалась к нему и решила сделать своим приемным сыном – тем более, что своих детей у нее не было. Она же дала ему имя Мосе, звучание которого на различных языках варьируется. На еврейском оно произносится как Моше^[20], на английском это имя звучит как Мозес, на арабском – как Муса, на русском – Моисей.

Некоторые исследователи утверждают, что это имя имеет еврейское происхождение, являясь производным от еврейского глагола «лямшох» – тянуть, вытаскивать. Еврейское происхождение этого имени, говорят они, вполне логично: с одной стороны Моисей был сам вытащен из воды, а с другой – он как бы вытащил, вытянул евреев из-под ига рабства.

Однако все тот же Флавий настаивает, что будущий вождь еврейского народа носил египетское имя, означавшее «спасенный из воды»: «мо» на египетском языке означало «вода», а «усес» – «спасенный». По мнению же библеистов, этимология имени Моше-Мосе объясняется куда проще: «мос» на египетском означало «сын», и это слово входило в качестве составляющего во многие имена фараонов и их приближенных: ЯхМОС, ТутМОС, РаМСес, ПтахМОС и т. д. В тексте Пятикнижия также подчеркивается, что имя Моисей было дано ребенку дочерью фараона и имеет египетское происхождение.

Но мы отвлеклись, а тем временем спасенный Фермуфис младенец продолжал отчаянно плакать и требовать есть. Принцесса велела привести кормилицу, но мальчик наотрез отказался взять у нее грудь. То же произошло со второй кормилицей, и с третьей, и с четвертой, и тогда на берегу Нила как бы случайно появилась Мирьям.

– Напрасно, царевна, ты вызываешь всех этих женщин: если это еврейский ребенок, то он возьмет грудь только у еврейки! – сказала Мирьям.

«И сказала сестра младенца дочери фараона: «Не сходить ли мне позвать еврейскую женщину, чтобы выкормить тебе младенца?». И ответила дочь фараона: «Иди!». Пошла девочка и позвала мать младенца. Дочь фараона сказала ей: «Возьми младенца и выкорми, а я за это тебе заплачу.

И взяла женщина младенца и выкормила его. И вырос ребенок, привела она его к дочери фараона. И стал он ей сыном, и назвала она его именем Моше и сказала: «Потому что из воды я вытащила его»…» (Исх., 2:7-11).

Так и случилось, что до двух лет Моисей спокойно рос в собственном доме на руках своей матери, да еще и под покровительством принцессы Египта. Язык его матери – иврит – стал его родным языком, а Йохевед сделала все, чтобы привить сыну мысль, что он принадлежит к еврейскому народу, и если небесам было угодно спасти его от смерти, то только потому, что на него возложена некая миссия, которую он должен будет исполнить, когда придет время.

Сам факт, что Моисей был вскормлен именно молоком еврейской матери, имеет с точки зрения еврейского фольклора огромное значение: ведь согласно еврейской мистике молоко матери обладает, помимо всего прочего, особой эманацией, оказывающей решающее влияние на формирование личности человека. Не случайно Пятикнижие подчеркивает, что праматерь еврейского народа Сара, родившая Исаака в девяносто лет, сама кормила его грудью.

Впрочем, подобный взгляд на чудодейственные свойства материнского молока существует у многих народов – достаточно вспомнить расхожее русское выражение «впитал с молоком матери».

* * *

Почти все исследователи и популяризаторы Библии обращают внимание на поразительное сходство рассказа Пятикнижия о рождении Моисея с аналогичными легендами о рождении царей и вождей у многих других народов Европы и Азии.

Самой древней из них является, пожалуй, легенда о рождении аккадского царя Саргона, правившего около 2600 (по другим данным – 2350) г. до н. э. Согласно надписи, высеченной на его статуе, мать Саргона зачала его от неизвестного мужчины и, чтобы сохранить его рождение в тайне, положила младенца в осмоленную тростниковую корзинку и пустила ее вниз по реке. Эту корзинку нашел «Акки-ороситель» (по всей видимости, управляющий отводными каналами – П.Л.). Акки вырастил Саргона и сделал его садовником, а затем юношу полюбила богиня Иштар и помогла ему взойти на царство.

Тот же сюжет лежит в основе пересказываемой Плутархом значительно более поздней легенде об основателе Рима Ромуле. Согласно этой легенде, младший сын царя города Альба-Лонги Амилиус отобрал трон у своего старшего брата, а затем, чтобы лишить его мужского потомства, убил своего племянника, а его дочь Рею Сильвию обрек на безбрачие, сделав ее жрицей богиней Весты. Когда же Рея Сильвия все-таки забеременела от самого Бога Марса и родила близнецов Ромула и Рема, Амилус велел бросить обоих мальчиков в реку. Однако случилось так, что Тибр вышел из берегов, и слуги, которым было поручено утопить детей, оставили корзину с близнецами на отмели у подножия Палатинского холма. Здесь их и нашла волчица, привлеченная их плачем.

Дж. Фрезер в своей книге «Фольклор в Ветхом Завете» приводит еще несколько подобных легенд, в том числе, рассказанную в «Махабхарате» историю, как принцесса Кунти родила сына от бога солнца. Стыдясь своего греха, уложила дитя в корзинку и со слезами на глазах пустила его в воды реки Асва, которые вынесли корзину в Ганг. Здесь его нашли супруги из племени сута, которые его и вырастили, но при этом царственная мать продолжала следить за судьбой своего сына.

Фрезер отмечает, что если еще можно предположить, что древние евреи были хорошо знакомы с мифом о рождении Саргона и попросту переделали его на новый лад, то трудно допустить, что шумеры или евреи были знакомы «Махабхаратой», или что авторы последней были знакомы с семитской мифологией. Все эти легенды, по мысли Фрезера, возникли независимо друг от друга и были плодом народной фантазией, подчас рождающей у различных, отделенных друг от друга тысячами километров племен совершенно аналогичные сюжеты.^[21]

З. Фрейд в своем цикле очерков «Этот человек Моисей», по сути дела, не только поддержал эту мысль Фрезера, но и высказал предположение, что сам этот сюжет вновь и вновь появляется у разных народов именно потому, что имеет глубокую общечеловеческую основу, уходящую в подсознание человека: спасительные воды реки олицетворяют собой материнскую утробу, угрожающая младенцу опасность – страх перед отцом и т. д.

Фрезер же, понимая всю шаткость выдвинутой им теории случайных совпадений, в поисках исторических корней этого мифа обращается к древнему обычаю испытания водой.

«Существует мнение, – пишет он, – что в преданиях, подобных рассказу о младенце Моисее, брошенном в воду, мы имеем пережиток древнего обычая, когда для испытания законнорожденности ребенка его бросали в воду на волю судьбы. Если ребенок всплывал, его признавали законнорожденным; потонувший же объявлялся незаконным. В свете такого предположения может показаться знаменательным тот факт, что во многих из этих легенд рождение ребенка объясняется сверхъестественными причинами, причем некоторые циники склонны усматривать в них деликатный синоним незаконнорожденности…»^[22]

Правда, Фрезер тут же признает, что данное объяснение явно не подходит к истории о рождении Моисея, и все же пытается втиснуть его в эти рамки:

«Библейское предание не дает никаких оснований предполагать существование каких-либо сомнений в законнорожденности Моисея: но если мы вспомним, что его отец Амрам женился на своей тетке по отцу; что Моисей был отпрыском этого брака и что впоследствии еврейский закон стал признавать такие браки кровосмесительными, то мы, может быть, вправе предположить, что мать Моисея, бросая его в воду, имела для этого причины более личного характера, чем общий приказ фараона, относившийся ко всем детям мужского пола…»^[23]

И все же объективный исследователь должен признать, что история рождения Моисея явно не укладывается в прокрустово ложе аккадского, египетского да и всех прочих аналогичных мифов. Более того – она является своеобразным антитезисом этих произведений фольклора. Вспомним, что суть мифа заключается в том, что будущий герой или вождь обладает царским или божественным происхождением. Будучи брошенным в корзине в реку, он попадает в семью простолюдинов, но, став взрослым, узнает о тайне своего рождения, возвращается в царский дворец, чтобы предъявить там свои законные права на престол. В таком ходе событий есть своя «фольклорная» логика.

Однако ведь в истории Моисея все происходит в точности наоборот. Родившийся ребенок «не бог, не царь и не герой» – оба его родителя хорошо известны и принадлежат к угнетаемому и преследуемому народу. И появляется он на свет вполне естественным путем, без всякого вмешательства высших сил.

Благодаря же своему чудесному спасению, младенец оказывается в царском дворце, его усыновляет принцесса и, следовательно, он с раннего детства оказывается причастен к жизни знати, перед ним открываются самые широкие возможности, вплоть до того, что при определенном стечении обстоятельств он может взойти на трон фараона. Однако вместо этого Моисей предпочитает вернуться к своему народу и разделить с ним его судьбу.

Здесь уже, согласитесь, вроде бы нет никакой логики, но зато, как ни странно, история еврейского да и многих других народов знает немало случаев, когда тот или иной человек, узнав, что на самом деле он принадлежит не к тому народу, среди которого вырос, решал вернуться к своим сородичам, их религии и обычаям – даже если это было сопряжено с опасностью для его жизни, а порой и именно потому, что это было сопряжено с опасностью для жизни. Такой поступок можно объяснить и как изначально присущей человеку иррациональной тягой к своим подлинным национальным корням, так и врожденным благородством души, нежеланием и неспособностью наслаждаться всеми благами жизни, когда его братья по крови терпят лишения и страдания.

И последующая история жизни Моисея если и не подтверждает окончательно правдивости рассказа Пятикнижия о его рождении, то, по меньшей мере, свидетельствует о его удивительных человеческих качествах, делающих его (особенно с учетом той эпохи, в которой он жил) поистине выдающейся личностью.

* * *