В межсезонье

Костя приехал на выходные домой. Было около часа пополудни. Палило. Привокзальная пыль с непривычки обожгла горло. Времени было мало – полтора дня, он страшно устал после двух недель беспрерывной работы и с облегчением открыл знакомую дверь. Как и ожидалось, дом был пуст.

Отдышавшись и приняв душ, Костя плюхнулся в кресло и начал строить всевозможные планы. И через пятнадцать минут с огорчением уразумел, что попал в царство однообразно молчащих телефонов. С помощью забот и развлечений лето успешно выгнало из города многочисленных друзей и немногих подруг. Все разъехались кто куда. Он был ничем не связан, открыт для всего, но совершенно один.

Здесь Костя заснул. И пробудившись между девятью и десятью, понял, что вечер пропал. Ругая себя, он, тем не менее, оделся, вышел из дома и автоматически свернул в метро.

«Куда меня несёт?»

Постепенно он признался себе, что застревая на пересадках и меряя шагами полупустые вагоны, он движется на северо-запад, в малознакомую зелёную окраину, куда недели три назад совершенно случайно, довольно нейтрально и чуть ли не от скуки провожал некую милую ровесницу. Несмотря на нежный возраст, дева была остра на язык и достаточно забавна. И если уж совсем честно, она его за эти сорок минут заинтересовала настолько, что при прощании он начал намекать о встрече и получил уклончиво-положительный ответ. Но на просьбе о телефонном номере она вдруг запнулась – а может, у неё не было телефона? – и тогда он, будучи в лёгком подпитии, не удержался от краснобайства и не нашёл ничего лучше, чем сыграть в героя какой-то очень плохой книги:

– Я камешек в окно запущу, ты и узнаешь, что я пришёл.

– Попробуй, – что она, пьяных не видела? Помнится, даже улыбнулась и склонила голову набок, как будто приглядывалась. Да уж, опростоволосился. Был бы телефон, и то неудобно после такого хвастовства звонить. Или можно? Нет, он даже спросил, какой этаж. Пятый?

И было просто обидно признаться себе, что этот шальной и бессмысленный поход – всего лишь попытка заполнить неожиданно образовавшийся вакуум. Всё равно чем, всё равно зачем.

Выйдя из метро, Костя неожиданно оказался под уверенно моросившим дождём. Что-то сдвинулось в небе, пока он находился под землёй, и долгожданные бурые тучи выскочили невесть откуда и напали на полузадушенный жарой город. На мгновение Костя замер в нерешительности, но делать было нечего. Он шагнул из-под козырька и добежал до сиротливо беззащитной троллейбусной остановки. Улица была пуста. Он ждал. Дождь усилился, это уже был ровный ливень со всплесками ветра, полоскавшими лужи, и безнадёжное одиночество пряталось за каждым столбом, на мокрых газонах и пустой футбольной площадке; и были: ушедший в противоположную сторону трамвай и вечер, и никому не нужная свобода.

Около одиннадцати он прошёл к её дому через склизкий пустырь и стал высчитывать квартиру по балконам. «Вторая справа?» Укрыться было негде, наверху горел свет, пути назад не было тоже, а он уже приготовил себя к потушенным окнам, означавшим помилование, а не позор. И как в насмешку прямо напротив, у необитаемого пивного ларька, слабо отливала липко-коричневым цветом никому не нужная куча мелкой щебёнки.

Он зачерпнул сразу горсть, слегка приоткрыл пальцы и потряс рукой. Этот тяжеловат, мелкота высыпалась вместе с песком, и осталось штук десять вполне подходящих, ещё несколько сотен точно таких же лежали под ногами.

И подзуживая себя и боясь чего-то одновременно, Костя колебался минуты полторы, а потом, неуверенно размахнувшись, бросил раз, другой. Никакой реакции. Никто не открыл скрипучую раму, не закричал в возмущении. – «Вот сосчитаю до десяти, нет, двадцати, и опять брошу». – Опасаясь одновременно и запулить в молоко, и разбить стекло, он расстреливал камешки мелкими очередями, то и дело замирая и прислушиваясь. – «Попал?» – Звенело ли, нет? Дождь шуршал по листьям, деревья качались сообразно порывам ветра, и во всей вселенной не было больше ничего.

И тут из закрывавших первый этаж кустов по спрятанной асфальтированной тропинке выбежала, выпрыгнула, вынырнула она и бросилась ему на шею.

– Привет. Вот это дождь…

Их первый поцелуй был очень мокрым и настоящим.

– Я, как услышала, сразу говорю маме: это меня, – и совсем немодные спортивные тапочки на босу ногу открывали незащищённые тонкие лодыжки и поглощали влагу с неимоверной быстротой.

Через две минуты они были хоть выжимай и никак не могли оторваться друг от друга.

– Пойдем, прошвырнёмся. Представляешь, всё пусто.

– Да, здорово.

Он поднимал её на руки, как будто прикидывая, по плечу ли, и они снова целовались, и дождь обволакивал их, и лилось с неба, и плавали в этом море прошитые светло-серым туманом аллеи покинутого парка, и деревянная крыша, непонятно для чего поставленная прямо посреди казавшегося игрушечным леса, – просто можно где-нибудь сесть и прижаться, и держаться, крепко-крепко.

Вот такой дождь.

Костя довёл её до дверей. Прощание почему-то получилось немного скомканным.

– Ну, пока, у нас все старухи жутко любопытные.

– Так ночь же… Ну, привет… Я тебе напишу…

– Смотри не обмани… Я тогда отвечу.

Он шёл, давно уже не чувствуя падающих капель, чуть впереди или, он не знал, позади последнего троллейбуса, и был… Наверно, счастлив. И не любил её. Ни минуты, может быть, даже ни секунды, и отчётливо это знал. Да и она его (с чего бы?).

«Но зачем, зачем я сюда шёл?» – но счастливые никогда не знают ответов, и даже вопросы в их устах выглядят несколько странно.

Месяца через два они буднично, почти по-деловому, расстались. Впрочем, они едва ли были вместе. Хотя Костя успел ей написать целую кучу писем (пять или шесть). Он понял, что почти впервые в жизни испытал счастье – счастье, когда тебе выбегают навстречу в спортивных тапочках под проливной дождь после безнадёжного броска на горящий свет. И пытаясь её за это отблагодарить, почти полюбил. Почти.

Одного только Костя не понял. Ведь он воистину бесцельно пустился в путь – от одиночества и скуки, тоски и усталости – и нашёл, как ни странно, почти самые удивительные минуты своей, тогда ещё только начинавшейся юности, которая потом оказалась наполненной отнюдь не одними удачами. Чуть ли не от нечего делать он кидался мокрым щебнем в окно, чтобы помнить, что да – бросал, да – ночью, да – в дождь. А девушка в спортивных тапочках, почему она ответила на его полуночный зов? Ведь кто он был ей? Кто она ему?

И лишь спустя несколько лет до него вдруг внезапно дошло, что молод и не всегда счастлив был не один только он, что у закрытого окна – всегда два пленника, и что, возможно, ей тоже очень помогла память о том, как когда-то однажды она, в такую же ночь и дождь, второпях выбегала навстречу кому-то в ответ на слабый стук камешков о стекло.

Повторный брак

– …И я тоже женат. Пять, нет, шесть лет уже. А в сумме… Ты же знаешь, мы два раза женились. Нет?.. Ну, первый раз сразу после школы, как у всех. Чтобы никаких проблем с квартирами, родственниками и прочей ерунды. Я от неё без ума был, жил в полном тумане. Ничего не делал, как что – норовил домой и в койку. И конечно, экзамены завалил напрочь. Так что мне осенью – повесточка, и вперёд под знамена родины. Хотя я армии-то не боялся, ростом меня бог не обидел, да и прочее на месте, ну, в общем, я и не ошибся. А вот про что забыл: приписали-то меня во флот, а это, сам понимаешь, три года. И повезли не куда-нибудь поближе, а прямо на Тихий океан – один переезд почти две недели, да ещё карантин…

Очухался я после всего этого, и стало мне довольно тоскливо. Загнали меня поначалу чёрт-те куда – ни кабаков, ни даже магазинов. Но, знаешь, больше никаких проблем, наоборот, авторитет среди своих и уважение от начальства, тем более я там чуть не единственный был женатый. Да, скучал, конечно. Переживал тоже, и без бабы-то, да и так. К тому ж, она мне через полтора месяца – письмо. Мол, так и так, залетели мы с тобой, Васечка, жди, попросту говоря, потомства. Я обрадовался, конечно, ужасно. Мы ещё спорили, как назовём, а я думал, что под это дело мне и отпуск должны дать… А тут, как назло, поход боевой, понимаешь. Но должны были вернуться в срок, так что я не очень волновался. Она, как ей сказал, что писем пару месяцев не будет, помолчала и говорит: «Ничего, что поделаешь, потерплю». Связь-то, правда, была отвратная, я её и не слышал почти.

Ну а дальше, сам понимаешь, всё наперекосяк. Они говорят, сейчас-де бардак. Ха! Так ведь тогда ничуть не лучше было, только не знал никто. Бомбы, правда, на сторону не продавали. А может, продавали?.. С нашими орлами ничего исключать нельзя.

О чём я? Да, вызывают нас как-то раз на мостик и объявляют: дескать, в связи с усилившейся напряжённостью и так далее, вышел приказ о продлении боевого дежурства, но зато и о заходе в дружественный иноземный порт. Все: ура! – довольны, ибо никаких заходов у нас никогда не предусматривалось, а я думаю: так, нехорошо это, не успею я на роды, кисонька моя одна мучиться будет, страдать… Пошёл к замполиту, а он мне: дурак, ты ей такой дребедени привезешь из этой Хренландии, что она вмиг все невзгоды забудет, не говоря уж о долге перед отечеством. И я успокоился как-то, тем более что делать всё равно нечего.

В общем, мотались мы по дружественным и недружественным морям почти полгода. Я, правда, радиограммы слал всякие, но в ответ – ни черта. А мне связист говорит: не волнуйся, все её телеграммы, небось, на базе лежат, придём домой – учитаешься. И пришли. Пьянка была, конечно, страшная. Сам понимаешь, столько времени вдали от родины – положено. Ну, проспался я и пошёл за почтой. А лежит там письмо одно, коротенькое: мол, дорогой Вася, я тебя больше не жду и подаю на развод, к тому же полюбила я другого человека. Как в книжке – прости и до свидания.

Вышел я, а на крыльце ребята сидят и спирт разведенный глотают. Ну, я не глядя полбанки шваркнул разом и только тогда вздохнул.

И кажется мне, что сердце моё не бьётся. Слушаю, и действительно тихо. Руку на грудь положил – нету стука никакого, пустота. Как я тогда не умер, ума ни приложу. Но откачали – пьяных там хорошо навострились пользовать.

Ладно, три дня я сидел на камне и смотрел в дальнюю даль. А потом приходит бумажка разводная, которую подписать надо, не возражаю, мол. И одновременно в штаб меня вызвали. Что, как я теперь понимаю, был перст божий. Есть, говорят, запрос на ответственного матроса для перевода на особо важный участок службы. Как ты, значит, насчёт того, чтобы в город перебраться? Не возражаю, говорю. А они мне: что ты, дурак, до потолка не прыгаешь, это ж мы тебе специально, от души, будешь теперь в порту обмундированием заведовать. В море ни ногой, а взамен одни удовольствия и некоторый прибыток. Тем более ты человек семейный. Так точно, отвечаю. То есть служу родине и вечно предан. Спасибо, значит. И сразу пошёл, подписал бумажку, запечатал и отправил по указанному адресу.

Если б не этот перевод, я бы удавился, конечно. Серьёзно, удавился бы. Ух, как я её любил тогда, прям вспомнить страшно. И как представлял, что она с кем-то… Каменело всё во мне, обрывалось, хоть об стенку головой бейся. Иногда часами заснуть не мог, что мне – служба, не служба.

Но, кстати сказать, жизнь моя армейская превратилась в полную лафу: делать ничего не надо, только отчётность держать в порядке. К тому же склад, сам знаешь, та ещё лавочка. Там такие дела проворачивались – ого! Ну и мне кой-чего перепадало. И с одной стороны, втянулся я потихоньку во всё это, а с другой – слышал, как сотоварищи говорят: мол, Василий-то настоящий деловой человек, слово держит и никогда не заложит. А потом страсть во мне даже проснулась к этому самому бизнесу и стал я ночами выдумывать комбинации разные и возможности просчитывать. И ничего – неплохо получалось.

К тому же, тогда как раз реформы начались и кооперативы всякие. И вернулся я домой отнюдь не с пустыми руками, да. И даже с рекомендациями – куда пойти и в какую дверь постучаться. Поэтому проблем, как говорится, с трудоустройством никаких не было.

Денег мы тогда наделали кучу и не одну. А толку-то? Всем-то по двадцать с небольшим годков – не копить, тратить хочется. Так что кабаки я посещал часто. И девок мы там снимали, случалось. Только, сам понимаешь, какие это девки. Да я к тебе как раз заходил тогда, рассказывал. Какой я был – мрачный, говоришь? Наверно. Ведь такое дело, любил-то я её по-прежнему, даже адрес пытался раздобыть, тем более сказал мне кто-то, разошлась она со своим…

Но копал я вовсе без толку, тогда ведь в одночасье всё сдвинулось, люди стали со старых квартир съезжать, снимать, где ни попадя. Не уследишь… А потом закрутился я, и вспоминал о ней в редкие, как говорится, минуты отдыха, больше по ночам, конечно. Не судьба, думаю – ладно, прорвёмся, самое страшное-то уже позади. И как-то раз приятель мне говорит: надоело по этим притонам шастать, давай устроим в субботу приватный вечер с выпивкой и девочками, то есть дамами, коньяку купим, то да сё…

Я ему: что, значит, за дамы? Имеются ли, так сказать, конкретные предложения? Милка, говорит, у меня завелась, хочу её впечатлить по полной, но ты не волнуйся – у неё подруга есть близкая, и не уродина отнюдь, я сам видел, и нормальная такая баба, очень не против выпить в приятной компании. А остальное уж, дружочек, на твоё личное усмотрение. Ладно, говорю, усмотрю чего-нибудь.

Были у нас тогда ключи от квартиры одной. Мы её привели, как полагается, в порядок, бельё, тож, постелили чистое в обеих комнатах, жратвы набрали всякой, банок иноземных, и расставили в произвольном порядке по столикам. Как сейчас помню, долго их почему-то не было. Потом – звонок. О, говорит мой дружбан, вот и девочки. Я галстук поправил и пошёл открывать. И конечно, ты уже понял, она – та самая подруга и есть.

Стоим мы в прихожей и друг на друга смотрим. А приятель-то и не заметил ничего, сразу свою кралю на лежак поволок, без всякого, понимаешь ли, угощения. Стоим, значит. И я говорю: «Что, теперь уже в девочки записалась?» – А она молчит, глядит на мой, стало быть, галстук с французскими узорами. И спрашивает потом: «Ну как, сына поедем смотреть?» – «Поедем», – говорю. И поехали.

Ну, когда мы во второй раз расписывались, то это было совсем по-другому. На трёх машинах подъехали, чин-чинарём. Ребята нам столько надарили, я сам не ожидал, а она так вообще обалдела. И вот живём с тех пор. Уже второго родили. Я трёх хочу, правда. Да и четырёх не страшно, потянем. Дела только изматывают иногда, я ведь уже третью фирму открыл. И филиал в Ярославле. А ты-то как?

– Неплохо, – ответил Костя и искоса поглядел на рассказчика. Всегда странно, когда на не очень нужной вечеринке встречаешь кого-то из друзей детства. Даже и не друзей, а когдатошних знакомых. Кого лет десять не видел и не то чтобы очень скучал. Но уж лучше его слушать, чем пить без продыху.

«Вообще, надо сдерживаться, не маленький уже. Сидеть, слушать, кивать, молчать… Блюсти приличия и прочее. Не сбегать же из гостей оттого, что здесь… Что там… Тем более, что от себя-то и не сбежишь никуда – пей, не пей.

И похоже, он действительно верит, что это была счастливая случайность. Бывшая деревенская красавица встречает отставленного ею будущего миллионера. Гораздо вероятнее, что она это всё спланировала. Мужчины на такие штуки очень падки. Например, я бы на подобный трюк запросто купился. Заглотил бы и не поперхнулся».