МАЛЬДОНАДО

Четыре короля не захотели вас слушать.

КОЛУМБ

Но меня выслушали всемирно известные ученые. Тосканелли.

МАЛЬДОНАДО

И кто еще?

КОЛУМБ

Кто еще?

МАЛЬДОНАДО

Да. Тосканелли. Кто еще?

КОЛУМБ находит выход

Я прошу позволить высказаться моему поручителю.

МАЛЬДОНАДО

Он ученый?

ЭРНАНДО

Всемирно известный?

КОЛУМБ

Нет. Но это человек, который знает многое о земле. Не потому, что он долго о ней думал, но потому, что он ее видел. Это солидный человек, и он сопроводил меня сюда, потому что решил отправиться со мной в Индию. Позвольте… Бежит к загородке и вытаскивает на арену Пинсона. Вот Мартин Алонсо Пинсон, судовладелец и капитан из Палоса. Я прошу выслушать его. Мартин Алонсо, объясните этим господам, как обстоит дело с миром.

ПИНСОН

То, что говорит Христофор Колумб, чистая правда, милостивые господа.

ФЕРРЕР

Вы утверждаете, что земля – круглое тело, господин Пинсон?

ПИНСОН

Без сомнения. Это каждый знает.

ФЕРРЕР

Откуда?

ПИНСОН

Каждый знает. Каждый моряк. Приезжайте в Палос, сударь. Вы убедитесь в этом, взглянув на мачты любого корабля. Когда корабль удаляется, его корпус становится невидимым до самого клотика.

ФЕРРЕР

Чем вы это объясняете?

ПИНСОН

Вы не верите, сударь, что так оно и есть? Вы сами можете наблюдать это в любой момент. Корабль скрывается за морем, как за горой.

ФЕРРЕР

Значит, чтобы вернуться назад, он должен взобраться на гору?

ПИНСОН

Выходит, так.

КОЛУМБ

О нет.

ФЕРРЕР

Пусть уж говорит ваш поручитель. Он говорит, что корабль прячется за горой. Почему же он не сваливается с нее?

ПИНСОН

Да вот… не сваливается.

ФЕРРЕР

Давайте выясним это вместе. Брат Эрнандо, проявите выдержку и присядьте на землю во имя науки. Вот, господин мореход, перед вами круглое тело, такое же, как ваша земля. На макушке я нарисую Испанию. Рисует углем.

КОЛУМБ

Почему на макушке?

МАЛЬДОНАДО

Вы хотите сказать, сударь, что королева Испании не стоит ногами вниз?

ФЕРРЕР

Вот тут, на востоке, нос. Будем считать его райской горой с реками Евфрат, Тигр, Гион и Нил, а рот у нас будет индийским золотым морем; тогда Индия окажется как бы на затылке дона Эрнандо. Западнее.

ПИНСОН

Западнее.

ФЕРРЕР

Я посажу сюда вошь. Снимает вошь с мантии Эрнандо. Эта вошь пусть будет каравеллой и пусть она плывет на запад. Она отправляется в Индию. Она доползет до этой точки на затылке: до края света. Берет циркуль и описывает окружность на лысине Эрнандо. Что делает наша вошь? Разве она не упадет вниз? Ясное дело, упадет.

КОЛУМБ

Нет!

ПИНСОН

Нет. Она не упадет вниз.

ФЕРРЕР

Она не упадет вниз. Она попадет в Индию, на запад, да?

ПИНСОН

Да. Точно.

ФЕРРЕР

Почему она не упадет?

ПИНСОН

Она цепляется лапками за лысину.

ФЕРРЕР

А, вы имеете в виду вошь. А я говорил о каравелле. Вошь может ползти вверх, цепляясь лапками. Но представьте, что вместо вши мы поместим на эту голову кораблик из бумаги.

МАЛЬДОНАДО

Или королеву Испании? Она тоже пойдет вверх ногами? Вы это хотели сказать?

ФЕРРЕР

Кораблик. Я сказал, кораблик из бумаги. Упадет он вниз?

ПИНСОН

Нет.

КОЛУМБ

Упадет!

ПИНСОН

Упадет? Но ведь мы хотели плыть в Индию. Я защищаю ваше мнение.

КОЛУМБ

Пинсон! Каким образом кусок бумаги удержится на этой лысине?

ЭРНАНДО сидя на земле

Не перебивайте. Мне не позволили вас перебивать.

КОЛУМБ

Одно дело, когда я перебиваю человека, который несет чепуху, а другое дело, когда перебивают меня и начинают нести чепуху. У бумаги нет ног.

ПИНСОН

Это верно.

ФЕРРЕР

Итак, каравелла, постоянно плывущая на запад…

ПИНСОН

… упадет вниз.

КОЛУМБ

Чушь!

ПИНСОН

Колумб, согласитесь, у каравеллы тоже нет ног.

КОЛУМБ в бешенстве

Этот человек – осел.

ФEРРЕР

Ла-ла-ла, осел.

ПИНСОН

Колумб!

КОЛУМБ

Вы ничего не поняли. Даже самых простых вещей. Вы хотите стать моим другом, но вы меня чудовищно предали. Мой друг – осел. Какой позор! Закрывает лицо руками.

ФЕРРЕР

Ла-ла-ла. Пощипывает струны, напевает. Вот вам мой аргумент.

ЭРНАНДО

Аргумент, как же. Безбожное непотребство. Во имя науки злоупотребили моей головой. Только Священное писание…

МАЛЬДОНАДО

Отвечайте же: где окажутся ноги королевы Испании? В воздухе?

Слуги бросаются на арену и разравнивают песок.

ПИНСОН

Я еще не все сказал.

КОЛУМБ

Молчите уж.

ПИНСОН

Господа доктора назвали меня ослом. Человек, которого я глубоко уважаю, назвал меня ослом. Пусть так. Я верю, что земля круглая и что испанские суда найдут западный путь в Индию. Я заявляю во всеуслышание, что представляю все мое имущество в залог той доли расходов, которую возьмет на себя испанская корона, отправляя в путешествие моего друга Христофора Колумба. А больше мне сказать нечего. Уходит.

КОЛУМБ

Мартин Алонсо! Хочет бежать за ним, но Патильяс начинает речь. Это важнее.

ПАТИЛЬЯС

Господа доктора! Вы и ваш университет олицетворяете собой науку. В вашем лице наука опровергла Христофора Колумба. Поэтому не как ученый, но как слуга своей страны, имеющий владения в Каталонии и других провинциях, я хочу сказать несколько слов по поводу этого человека и его плана. Это ужасный человек и ужасный план. Наша эпоха и наша нация зиждутся на вере. Они зиждутся на вере в военное сословие. Они зиждутся на вере в ученое сословие. Они зиждутся на вере в духовное сословие. Наше бытие, господа, зиждется на том, что в нас верят. Если в нас перестанут верить, нам придет конец. Испания – это вера. Господин Колумб заявляет нам, что наука не спорит с верой. Но разве это так? Наука повсеместно травит веру, как охотник – медведя. Ныне лишь самые отдаленные углы остались прибежищем веры, а ведь совсем еще недавно она жила рядом с нами, в облаках. Нет, нет, господа, не дайте ввести себя в заблуждение: любая наука противоречит вере. И особенно география. География разрушает установленные от века границы стран, частей света и даже небес. Подумать только, этот человек, Колумб, делает землю шаром.

КОЛУМБ

Это не я.

ПАТИЛЬЯС

Вы и только вы. Мне известно, что есть наблюдатели, разделяющие ваше мнение на сей предмет. Мы не придаем этому значения. Вы же, напротив, хотите обучать матросов, моряков и лоцманов плавать на кораблях вокруг земли, будто это самая обычная работа. Если бы дело зашло так далеко, земля и вправду стала бы круглой. Но шар, господа, не стал бы стоять на месте. Он покатился бы и катился в пространстве до тех пор, пока не пробил бы небесный свод и не потряс вселенную. Этот земной шар я сравнил бы с кегельным шаром. В конце его пути стоят девять кеглей: триединый бог, троны, державы, архангелы, ангелы, императоры, короли, дворяне и дьявол. Земля есть кегельный шар неверия. Колумб вытирает со лба пот. Кто придает такую силу руке этого игрока в кегли – Колумба? Не тот ли новый дух, что распространяется по всему свету и находит одобрение у подобных ему всезнаек и авантюристов в трущобах приморских городов? Повсюду поднимают голову низшие, неблагородные, незваные. Повсюду кишмя кишат торгаши, горожане, они выползают из своих углов, все взвешивают и все измеряют. Взгляните, что творится в Италии. Торговля от моря до моря, от берега до берега; они воображают, что мир бесконечен, а их философы повторяют за ними эту чушь. Под благообразной маской разумного предпринимательства нам угрожает эпоха плебеев, индийская эра. Колумб вытирает со лба пот. Снимает мантию и вешает ее на барьер. В самом деле, речь не о том, круглая земля или нет. Речь о том, имеет ли право земля быть круглой. Речь идет об Испании. Мы живем в великое время, время триумфа. Мы завоевываем Гренаду, мы прогоняем мавров из их жилищ. Мы стерли с лица нашей земли иудино племя, распустили парламент и укротили города. День за днем поднимается к небесам фимиам костров во имя веры. Неужто все эти достижения должны погибнуть из-за какого-то нищего профессора, трех каравелл и шести тысяч дукатов? Вот вопрос, господа, который нам предстоит решить. Изабелла слегка хлопает в ладоши. Вся свита аплодирует.

ЭРНАНДО

Вы можете не беспокоиться, наше решение готово. Вынимает свиток и разворачивает его.

САНТ-АНХЕЛЬ

Позвольте. Позвольте и мне – всего несколько слов. С трудом поднимается, сопит. Я хотел бы, чтобы господин Христофор Колумб возразил что-нибудь на эту речь. Садится.

КОЛУМБ

Да, я хочу кое-что возразить. Пытается надеть мантию. Не может с ней справиться. Может быть, мои возражения покажутся сумбурными и неуклюжими. Ибо мой мозг тревожат тяжелые мысли, или, во всяком случае, такие, которые кажутся мне тяжелыми. Дон Ронко Патильяс и прочие господа говорили о вещах, о которых я никогда не думал, и вводили в науку доводы, которых я никогда там не искал. Мне самому удивительно, но я вижу эти вещи и понимаю эти доводы. Я думаю, что они действительно относятся к науке, и считаю, что мое противоположное мнение было бы поспешным. Сбрасывает на землю мантию, так и не сумев ее надеть. Для всех времен справедливо, что математическая истина не может подвергаться сомнению. И все же сегодня я увидел на двух примерах, что математика и открытие истины – это не просто разные слова для обозначения одной и той же вещи, как я считал до сих пор. Есть, оказывается, много способов прийти к верным заключениям и много видов математики. Существуют знания, которые не следуют из математики, и существует математика, которая не ведет к знаниям. Мой друг Мартин Алонсо Пинсон, которого я так несправедливо оскорбил, при полном математическом невежестве действовал совершенно правильно, а доктор Феррер со всей его математикой – ложно. И в этом мне необходимо разобраться. Похоже, что наука открывает свет лишь тому, кто стремится к свету. Математика нуждается в моральной опоре, которую я бы назвал волей к действительности. Или волей к познанию мира. Разглядывает Феррера. Дело в том, что математика как таковая не имеет власти над людьми. Указывает на ворота, куда ушел Пинсон, и продолжает. С другой стороны, перед нами постижение истины, вытекающее просто из верного отношения к предмету. Такие люди могут быть неправы, но это правильные люди. Я бы описал их так. Если я стою наискосок от дома, я вижу кривое строение с острыми углами, все именно так и есть, как я это вижу. Только размышляя, я начинаю видеть дом как куб с прямоугольными стенами. Но если человек стоит прямо перед домом, он не будет размышлять – и все же не может ошибиться. На одном месте человек умен, на другом – глуп. Я не знаю, в каком месте находятся ленные владения дона Ронко. Отсюда со всей очевидностью следует, что ни ум, ни образование человека не являются доказательствами правильности его мнения. Образование – всего лишь мастерок, с помощью которого можно возводить дома, а можно- стены вокруг ленных владений дона Ронко. Ученость уступчива, а сообразительность – всего лишь расторопная служанка.

ФЕРРЕР

О!

МАЛЬДОНАДО

Какая отчаянная дерзость!

КОЛУМБ

Теперь мне уже не так мучителен упрек в том, что я не справился со своей задачей, что наука меня отвергла. Да, я заранее согласился подчиниться суду ученых. Но только по одной причине: я их не знал. Удивление среди слушателей.

Каждый раз, когда эти господа давали мне понять, что я всего лишь неуклюжий иностранец, я вспоминал об одном обстоятельстве, о котором я обычно легко забываю, – о том, что мой отец был ткачом. А ткач – это такой человек, который лучшие годы жизни тратит на то, чтобы чесать шерсть, мыть шерсть, сучить шерсть, проверять сукно на прочность. Такой человек, мельком взглянув на сюртук, сразу увидит, пошла ли на него шерсть с лопатки, или всего лишь с хвоста или ног. Такой человек умеет различать короткие и длинные нити, или мериносовые – они хоть и короткие, но благородного качества.

ЭРНАНДО

Ах, ах! Ткач!

КОЛУМБ

И вот, стремясь сейчас расчесать нити моих мыслей, я многое себе уяснил. Мне ясно, откуда явилось почтение к испанским университетам. Я их не знал. Мне ясно, почему я оказался намного умнее, чем все эти люди. Мой отец учил меня, что честность ничего не стоит без смелости, а смелость ничего не стоит без честности. Он посеял в моей душе мощное чувство нового, и оно вызывается не высокомерием, но необходимостью. Он внушил мне бесконечное доверие к разуму, а под разумом я понимаю то, о чем говорил недавно. Это математика, соединенная с волей к постижению мира. Я понял из речи дона Ронко, что он не любит разума. Но я говорю: то, что разумно, достойно любви. Изабелла зевает. Вся свита тоже зевает. Дон Ронко поставил вопрос, должна ли земля быть круглой? Мое мнение: она должна быть круглой. Изабелла зевает. Вся свита тоже зевает. Ваше величество, я прошу вашего соизволения на смелое и справедливое дело. Будьте же хотя бы проницательной.

ЭРНАНДО

Отклонена. Ваша просьба уже отклонена.

ПАТИЛЬЯС

В самом деле. Отклонена. Прошу зачитать отзыв, господа.

ЭРНАНДО наконец-то разворачивает свой свиток для всеобщего обозрения

«Отзыв о Христофоре Колумбе из Генуи, данный тремя докторами университета в Саламанке. Февраль тысяча четыреста девяносто второго года. Христофор Колумб был испытан и выслушан. Он представил комиссии множество предположений под видом мудрости. Именем мудрости комиссия заявляет: Христофор Колумб пришел в противоречие со всей существовавшей до сих пор ученостью, поэтому он не мудр. Колумб в дурном настроении уходит. Спустя некоторое время слушатели, потеряв всякий интерес, покидают трибуну. Христофор Колумб собирается и впредь неосмотрительно распространять свои знания, следовательно, он не мудр. Он известен как грубый возмутитель спокойствия, и я осмелюсь добавить экспромтом, как ткач. Судя по этому делу, он прожектер и пустой фантазер. Он безответствен и думает сердцем. В его предложениях нет никакого смысла. Его предложения должны быть отклонены по соображениям учености, духовной нравственности и разума. Подписали: Доктор Эрнандо де Талавера. Доктор Амброзио Мальдонадо. Доктор Висенте Феррер».