Глава 6

Кроваво-красное море яростно боролось с ярко-жёлтым песком.

Оно то накатывало, то отступало, перемешиваясь в нечто серое, и в какой-то момент я обнаружил себя стоящим на бескрайней стеклянной равнине.

Где-то в вышине пылал алый то ли рассвет, то ли закат, а ноги чувствовали идущее от земли тепло.

Казалось, что песок и огонь нашли компромисс в виде стеклянной прокладки, вот только периодически сверху падали огромные капли бурого огня, а равнина то и дело покрывалась сетью трещин.

Одна из таких трещин пробежала в опасной близости от меня, и я еле успел подхватить статую Толстого.

Иван стоял на одном колене, вытянув руки вперёд, а на его стеклянном лице было запечатлено неимоверное напряжение.

Умом я понимал, что всё это – скорей всего, плод моего воспалённого воображения, и что с Толстым ничего не случится, даже если он провалится в трещину.

Но внутреннее чутьё настойчиво шептало – ни в коем случае не допустить разрушения статуи!

Не знаю, сколько времени я находился со статуей Толстого – то уходил от огненных капель, то убегал от змеящихся трещин.

В какой-то момент я поймал себя на мысли, что сам готов прыгнуть в очередную трещину и попасть в жаркие объятья песка.

Но сдержался.

Если за себя я был уверен – не знаю почему, но я чувствовал, что окажусь на арене с Рив, то насчёт Толстого сильно сомневался.

Ну а бросать Ваню я точно не собирался.

Вот только силы медленно, но верно заканчивались, а я так и не знал, что делать дальше.

Сколько продлится сфера Толстого? Почему он превратился в стекло, а я нет? И что это за место?

Увы, но, сколько бы я ни всматривался по сторонам, вокруг не было ни единой горы, ни единого дерева или пещеры.

Лишь гладкая стеклянная поверхность, по которой то и дело пробегали узкие трещины, да блуждал какой-то огонёк.

Огонёк?

Я присмотрелся к дрожащей на севере искорке и задумчиво посмотрел наверх.

Огненные капли, падающие с неба, или расплёскивались огнём или оставляли после себя едва заметную оплавленную лунку.

Огонёк же… Он как будто плясал, да и вообще, был единственным признаком жизни на этой равнине.

– Ну что, Вань? – я вопросительно посмотрел на статую Толстого. – Сходим, проверим?

Стеклянная скульптура Толстого промолчала, и, расценив молчание, как знак согласия, направился на север.

Считать время я бросил, когда убегал от огненных капель и трещин, поэтому ориентировался исключительно на чувство усталости.

Когда становилось сильно тяжко, я замедлял ход и следил, чтобы не попасть в трещину или под огненные плевки.

Когда силы снова появлялись, то делал рывок, стремясь быстрее добраться до огонька.

О том, что будет, если огонёк окажется просто-напросто иллюминацией, я старался не думать.

Ведь в таком случае придётся разбивать статую Толстого – других вариантов выбраться отсюда я не видел.

Не знаю, сколько я шёл. С десяток часов или несколько суток.

Плечи покрылись ожогами от упавших в опасной близости Огненных капель, а мозг давным-давно отключился, поставив тело на автопилот.

Единственное, что во мне оставалось от разумно мыслящего человека – дикий страх наткнуться на пустышку.

И когда огонёк внезапно встрепенулся и стремительно полетел мне навстречу, я даже обрадовался.

Может, это местный страж, с которым придётся сразиться – пусть! Главное – хоть какое-то разнообразие…

Огонёк стремительно приближался, и чем ближе он подлетал, тем чётче я его видел.

Со стороны он был похож на… ифрита.

Нижняя часть тела представляла собой огненный вихрь, а выше пояса пламя превращалось в обнажённый мужской торс.

В левой руке ифрита пылал Огненный клинок, в правой… В правой он держал какой-то цилиндр.

Когда до ифрита осталось не более пяти метров, я аккуратно поставил Ивана на землю и шагнул вперёд.

– Привет? – дружелюбно протянул я, внимательно наблюдая за каждым движением ифрита.

– Это ты? – подозрительно прогудел живой сгусток пламени.

– Я… – признаться, от такого вопроса я изрядно опешил.

– Это правда ты? – недоверчиво уточнил ифрит.

– Правда, – подтвердил я.

– А раньше почему не пришёл?

– М-м-м, не мог.

– А если бы мог, то пришёл бы раньше?

– Пришёл бы, – подтвердил я.

От ифрита веяло одновременно и опасностью, и дикой надеждой, и каким-то облегчением.

– А он? – ифрит указал на статую Толстого кончиком меча.

– Он со мной, – нахмурился я. – Помог сюда попасть.

– Хм.

Ифрит молча завис передо мной, не обращая внимания на падающие с неба огненные капли.

Но нет худа без добра, трещины и капли будто бы стали обходить нас с ним.

– Будет сложнее, – предупредил он.

– Своих не бросаем, – я покачал головой.

– Вижу, – ифрит посмотрел мне прямо в глаза. – Раньше верил. Ждал. Долго. Потом устал. Разочаровался. Ненавидел. Сгорал от злости и ненависти. Почти выгорел от равнодушия. И разочарования.

Видимо, для него это была очень длинная речь, поскольку после этого ифрит замолчал и висел передо мной несколько минут.

– Но ты пришёл, – наконец-то подытожил он.

– Пришёл, – подтвердил я.

– Вритра не обманул, – ифрит посмотрел мне за спину, словно увидел там неизвестного мне Вритру.

Кстати, знакомое имечко…

– Как я могу тебе помочь? – спросил я, не выдержав повисшей тишины.

– Раньше хотел стать частью, – непонятно сообщил ифрит. – Сейчас хочу свободы. Помогу тебе – получу свободу. Тебе помогать не надо. Помогать надо мне.

Изъяснялся ифрит не очень понятно, но я его понял.

– Я готов, – кивнул я.

– Дары.

Ифрит продемонстрировал мне огненный меч и… шахматную фигуру.

– Доказательство!

Хм, интересно, какое доказательство ему нужно?

– Это же я… – я попытался немного схитрить.

– Ты, – ничуть не смутился ифрит. – Дары. Доказательство.

– М-да… – я задумчиво посмотрел на Огненный клинок и шахматную фигуру.

Единственное, что приходило мне на ум – показать ему в ответ рунный меч и… подаренную Кабулом чёрную пешку.

Вот только доступа к Пространственному карману у меня не было…

Машинально сунув руку в карман – скорее, по привычке, чем действительно ожидая найти там пешку, я с удивлением, нащупал рифлёную фигурку.

Чувство было странное – будто ты десять раз проверил карман в поисках ключей, и на одиннадцатый нашёл их в только что пустом кармане!

– Вот.

Я продемонстрировал ифриту пешку, и он довольно улыбнулся.

Улыбка была довольно жуткой, но эмоции довольства и тепла, хлынувшие от него дали понять, что я всё сделал правильно.

Ифрит молча протянул мне шахматную фигуру – хорошо сохранившегося чёрного слона и указал мечом на статую Толстого.

– Или он, или он.

– Или статуя или меч? – расшифровал я.

– Да, – подтвердил ифрит. – По-другому никак.

– Бог с ним, с этим мечом, – практически не раздумывая, ответил я. – Что дальше.

– Дальше? – задумчиво переспросил ифрит, поднимая взгляд в кроваво-красное небо. – Дальше домой.

Он с силой вонзил Огненный клинок в стеклянную землю, и во все стороны разбежались тысячи трещин.

Надеюсь, его дом не Огненное пекло…

Равнина дрогнула, в следующий миг, осыпаясь куда-то вниз, но мы остались висеть в воздухе.

Я чудом успел подхватить статую Толстого и даже не выронил подаренную фигурку.

Ифрит же, за секунду до землетрясения превратился в огненный вихрь, заключив нас в кокон из пламени.

– Жжётся, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как кожу начинает всерьёз припекать. – Ы-ы-ы!

– Терпеть. Яд есть нектар! – казалось, со мной говорит пляшущее со всех сторон пламя.

Я покрепче стиснул зубы и зажмурил глаза, но всё равно увидел, как на ослепительно жёлтый песок упала кровавая простыня неба.

Огонь вспыхнул, и я, потеряв точку опоры, полетел вниз.

– Ы-ы…

Всегда боялся высоты, но тут ужас только начал подкатывать к горлу, как что-то мягкое сильно толкнуло меня в ноги.

Выронив статую из рук – прости, Ваня – я машинально перекатился на бок, выполняя страховку, и тут же осторожно прищурился.

По глазам резануло яркое солнце, и я увидел… прислонившуюся к двухметровому обелиску Рив.

– Ты просто не представляешь, как я рад тебя видеть, – сообщил я Рив, поднимаясь на ноги. – Может, сегодня без тренировки?

Амазонка задержала на мне внимательный взгляд, но ничего не ответила.

В руках она вертела обычный кинжал, и то и дело посматривала на трибуны.

Раньше меня трибуны как-то не волновали. Они были как бы покрыты «туманом войны», что ли?

Оттуда шёл гул, изредка доносился звон монет и редкие яростные выкрики, но эмоций я не ощущал – так, шумовой фон.

Сейчас, присмотревшись к трибунам получше, я увидел, что «туман войны» отполз чуть дальше, обнажив первый ряд.

– Рома?

Замершего на каменной скамейке Дубровского я узнал с первого взгляда. Вот только он был какой-то… разбитый?

– Я сейчас, – предупредил я Рив и статую Толстого, после чего бросился к Дубровскому.

– Ты как Ром? – а вот теперь я совершенно точно ощущал присутствие толпы.

Огромная живая масса бушевала за туманом, и я чувствовал, что как только он развеется, на арену обрушится водопад человеческих эмоций.

Дубровский молча посмотрел на меня и дёргано вытянул руку вперёд.

Вблизи он выглядел ещё более странно.

Во-первых, его безостановочно била мелкая дрожь, во-вторых, по вытянутой руке сначала пробежал комок мышц, затем волна огня, которая тут же осыпалась ледяными снежинками.

Я не ас по Одарённым, но при взгляде на Романа складывалось впечатление, что ещё немного, и он лопнет от переполняющей его силы.

– Давай помогу, – предложил я, касаясь его руки.

Бдыдыщ!

Стоило мне прикоснуться к Дубровскому, как моё тело пронзила вспышка боли, а я пришёл в себя в пяти метрах от каменного ограждения арены.

– Ого, – прошептал я, покосившись на Рив.

Амазонка молча пожала плечами и принялась чистить кинжалом ногти.

Я же, упрямо сжав зубы, пошёл к Роме.

Семь раз. Я смог подойти к нему семь раз.

Трижды меня било током – я не знаю, как по-другому назвать пробегающую по мне молнию.

Дважды прилетали огненные оплеухи, и после каждой мне приходилось отлёживаться на песке несколько минут.

Один раз меня провибрировало так, что я долгих десять минут валялся, пытаясь собрать мозги в кучу.

Было такое ощущение, будто меня нашинковали на тысячу маленьких форточников, хорошенько потрясли в миксере, и как попало склеили назад.

Ну а последний раз мне и вовсе прилетел ментальный удар такой силы, что я чуть не ослеп и впал в какой-то транс.

Видел своего учителя по литературе, который вместо того, чтобы проверять тетрадки и вести уроки, дрался с огромным скорпионом.

Видел нашего ОБЖешника с физруком в самой гуще настоящей войны.

Видел парящегося в баньке гнома, эльфа, который швырял в белок шишки и человека, драящего палубу.

Видел мчащего на велосипеде паренька, который, казалось, не замечал летящего на него грузовика

Видел какую-то группу людей, цепочкой поднимающихся по заснеженной горе.

Видел хромого археолога, с азартом счищающего песок с огромной плиты.

Видел внушительную фигуру космодесантника, который стоял на какой-то площади, а в него летели гранаты.

Видел выходящего из военкомата расстроенного парня с сумкой красного креста наперевес.

Видел… Бамц!

Прийти в себя мне помог брошенный Рив кинжал.

Не знаю, как она сумела так его метнуть, но кинжал врезался мне в лоб рукоятью, моментом вернув в здесь и сейчас.

– Спасибо, – пробормотал я, потерев место ушиба.

Интересно, сколько ещё таких сеансов нужно Дубровскому, чтобы справиться с поглощённой силой?

И как долго он будет сидеть в этом… месте?

На секунду задумался, где же мы всё-таки оказались, но поспешно прогнал эту мысль прочь.

Вдруг это всё вымысел, и происходит у меня в голове, а никакой Рив не существует?

Не-не-не!

Я зло помотал головой, сжигая непонравившиеся мне мыслишки. Даже думать об этом не хочу!

Но и к Роме идти не хочу…

Я посмотрел на трибуны, на подрагивающую фигуру Дубровского и вздохнул.

Серьёзно, добровольно подвергать себя таким издевательствам… Это в разы хуже, чем артефакт Толстого!

И ладно этот фанатик антимагии более-менее привычный, но мне этих семи раз хватило за глаза…

И вообще, если бы не Рив, так бы и залип на всплывающих предо мной отрывках из жизни совершенно незнакомых мне людей.

Ну, кроме учителей, конечно.

Как, кстати, они-то оказались здесь? Или не здесь…

Так!

Я мотнул головой, избавляясь от нахлынувшего сумбура мыслей.

Так!

Те люди – сейчас неважно. Спасение мира – сейчас тоже неважно. Важно лишь одно – как-то помочь Дубровскому и вытащить отсюда Толстого.

Хм…

Я задумчиво посмотрел на стеклянную статую, смакуя пришедшую в голову мысль.

Почему бы мне не использовать Толстого, который с детства прокачивает магическую устойчивость с помощью садистского артефакта?

Вряд ли будет хуже…

Со стороны Рив послышался смешок, словно она прочитала мои мысли, и я вопросительно посмотрел на неё.

В ответ амазонка безразлично пожала плечами – мол, твои друзья, сам думай, что делать – и достала откуда-то ещё один кинжал.

На мгновенье мне стало стыдно – и вправду, я что хотел только что переложить ответственность за принятие решения на девчонку?

Снова очистив ум от набежавших мыслей, я подхватил статую Толстого и решительно потопал к Дубровскому.

Мне показалось или от Рив повеяло одобрением?

Так или иначе, я донёс статую Толстого до Дубровского и аккуратно подтолкнул её вперёд. Так, чтобы они соприкоснулись.

Дзанг!

Где-то вдалеке лопнула струна, и я на всякий случай сделал шаг назад.

Дубровский задрожал, сливая в Толстого избыток энергии, а по статуе Толстого пробежала первая трещинка.

Хм, может быть, это была не такая уж хорошая идея?

Я только было потянулся к статуе Толстого, чтобы прервать контакт, как неожиданно сзади повеяло опасностью, и я дёрнул голову вправо.

Бдзинь!

Кинжал попал в лопатку Толстому и, не в силах пробить стеклянную броню, отскочил в сторону.

Хм, стеклянную ли?

Эту мысль я уже додумывал на бегу.

Рив, казалось, доставала кинжалы прямо из воздуха, и с какой-то смесью интереса и сочувствия, кидала их в меня.

Фшух! Шух! Фьють!

Сверкающие полоски стали свистели вокруг меня, и я, вместо того, чтобы помочь своим друзьям, вынужден был смещаться всё дальше и дальше.

Рив словно специально отгоняла меня от парней, метая ножи с каждой секундой всё быстрее и быстрее.

Я крутился как белка в колесе, чудом уклоняясь от летящих в меня кинжалов, зато понял эмоции амазонки.

Интерес Рив заключался в том – сколько я продержусь, а сочувствие… Наверное, из-за появления на арене Дубровского и Толстого, мне будет больнее?

Мысль мелькнула и ушла, а тело продолжило смертельный забег по арене.

Фшух! Фьють! Шарк!

Я уже не просто уклонялся – бежал по арене, изредка даже отбивая кинжалы голыми кулаками.

Было и вправду больно – ножи, несмотря на Стальное тело второго ранга, резали кожу как тёплое масло!

С каждой секундой клинки летели все быстрее – куда там пулемётной очереди паладина! – и попадали всё чаще.

И с каждой секундой ран на мне становилось всё больше.

Тут царапина, там по касательной, здесь в последний момент успел подставить предплечье…

Про руки и говорить было нечего – на них не осталось живого места.

И я с каждым шагом ощущал, как вместе с кровью из меня физически вытекают силы.

Я успел сделать полный круг, когда Рив, с опаской покосившись куда-то на верхние трибуны, швырнула сразу дюжину ножей.

От половины я уклонился, изогнувшись немыслимым способом.

Добрая треть оставила после себя лёгкие и даже незначительные раны.

Парочку я успел отбить окровавленными кулаками, а вот последний…

Последний вонзился мне прямо в живот.

Машинально повиснув на статуе Толстого, я попытался вздохнуть, но не смог.

Попытался шагнуть в сторону Рив, но… не мог!

«Обычно на этом моменте меня выкидывало из сна…» – мысль была хоть и своевременная, но пугающая.

Как будто этого было мало, кровь, льющаяся из моих многочисленных ран, попала на статую, и Толстой задрожал сильнее, чем Дубровский.

А ещё Иван, не выдержав моего веса, начал заваливаться набок, и их контакт с Дубровским разорвался.

Кранк!

По статуе Ивана пробежала трещина.

Кранк!

Прежде, чем упасть с Толстым на землю, я успел почувствовать затылком взгляд Рив.

Бдзанг!

В момент падения стекло статуи треснуло, а вместе с ним треснул и весь мир.