4

Тропа, которую они выбрали, вела вдоль песчаного обрыва. Кони ступали бесшумно и неторопливо. С неба всё так же таращилась полная луна.

Внизу зеркальной змейкой сверкала Пестрянка. Её воды ещё не замёрзли, но кое-где на поверхности был виден первый ледок.

Ахти подышал на замёрзшие руки.

– Не обгоняй меня, – велел Фархад. – Пусть твой конь держится позади. И правь подальше от края.

– Я хорошо езжу верхом, – оправдался мальчик. – С ним впервые такое. Наверное, почуял какого-то зверя в лесу.

– Конь болен, – сказал лекарь. – У него сбивается дыхание и не видит левый глаз.

– Что?

Ахти прислушался и действительно заметил, что дыхание у Верзилы неровное, тяжёлое.

– Как вы догадались?

– Когда мы шли вровень, он никак не реагировал на Бомбея. Не пытался его обогнать.

– Значит… Значит, он тоже… – В горле мальчика что-то булькнуло, глаза защипало.

Фархад резко остановился, приложил палец к губам:

– Тс-с. Слышишь? Там.

Он указал рукой вниз, туда, где светлел берег, и парень заметил трёх всадников, неторопливо движущихся в обратном от них направлении. Один из них держал горящий фонарь, другой – короткое, блестевшее в темноте копьё.

– Отсюда они нас не увидят, – прошептал лекарь. – Но могут услышать. Поэтому держи рот на замке.

Они взяли чуть вправо, чтобы обойти нежданных путников. Когда снова свернули в лес, Ахти спросил:

– Кто они такие?

– Возможно, наёмники, оставшиеся от отряда Гончих. Или какие-то другие охотники за головами. Как они мне надоели! Всё время патрулируют вдоль границы. Выспрашивают, разнюхивают. И холода им не помеха.

– Что им нужно?

– Нелюдей нынче отлавливают и продают за хорошие деньги. А наших с тобой общих знакомых ждут с распростёртыми объятиями. Потому что они признаны государственными преступниками.

– Государственными? Но какой страны?

– Любой, граничащей с бывшим Таурусом, – мрачно усмехнулся Фархад.

* * *

Тойво встретил их на дворе с зажжённым фонарём.

– Одна из свиней околела, – объявил он. – Я вижу, господин бедуин решил пожаловать лично. С чего такая честь?

– С того, что следующим после свиньи можешь быть ты, – ответил лекарь, спешиваясь. – Как давно животное умерло?

– На закате она ещё хрюкала.

Фархад кивнул, поманил пальцем мальчика.

– У меня в торбе лежит специальный костюм – достань его. А я пока займусь инструментами. И мне нужен свет, – добавил он, обращаясь к хозяину трактира, – много света.

* * *

Сначала Фархад осмотрел Ахти, Лемпи и Ку-Ку. Мальчик оказался полностью здоров, у остальных, кроме старых болячек, никаких признаков болезни не выявилось.

После осмотра лекарь облачился в странные одежды и вышел на улицу. На голове у него был колпак, скрывавший лицо, шею и грудь. Тонкая сеточка на уровне глаз позволяла ему видеть предметы вокруг. На руках были надеты перчатки до локтя из тонкой кожи.

Тойво присвистнул:

– Говорят, так в ваших краях одеваются бабы.

– Ты легковерен, друг мой. Меньше слушай сплетни.

Трактирщик почесал шею, придумывая новую колкость:

– Разве бедуинам можно трогать свиней? Да ещё и мёртвых?

– Человеку многое можно, если это идёт во благо другим, – легко парировал Фархад. – К тому же я не бедуин.

Он велел Тойво посветить и подошёл к дверям сарая:

– Остальные пусть ждут снаружи.

Они вошли внутрь и не появлялись так долго, что зрителям пришлось вернуться в трактир.

* * *

– Ты боишься этой заразы? – спросил мальчик, наливая Лемпи её традиционную вечернюю порцию персиковой настойки.

– Я? – Лемпи нервно хохотнула, покрутила в руках стеклянный стаканчик, один из немногих уцелевших в «Мамочкином приюте». – Я переболела ветреницей и «дамской удачей», пятнушкой и слюнявкой. Про «феечкины слёзки», думаю, и упоминать не стоит. Её нет только у дев и евнухов. Все эти вишенки я съела ещё в молодости, а косточки выплюнула. Боюсь?! Да в моём теле просто не осталось места для этой дряни!

Она отставила в сторону стакан:

– Что-то сегодня не хочется.

Медленно погладила живот:

– Ну что они так долго? Может, уже сами околели?

Дверь отворилась, и в трактир ввалился усталый Тойво, голый по пояс. Выглядел он так, будто искупался в поилке для скота.

– Тебе стало жарко, милый? – выгнула бровь Лемпи.

Трактирщик одарил её взглядом, которым провожал самых шумных гостей в своём заведении.

– Лекарь окатил меня какой-то вонючей жидкостью из ведра, – объяснил он. – Сразу, как мы вышли из сарая. А прежде добавил в воду какого-то голубого порошка – до сих пор глаза щиплет.

Он подошёл к стойке и, не смущаясь присутствующих, снял и выжал мокрые портки, бросил их на пол. Достал с полки старую полинявшую скатерть, завернулся в неё и сел у огня.

Следом за ним вошёл Фархад, он уже переоделся в чистую одежду – длинную шерстяную рубашку до пола, такого же небесного цвета, как и его тюрбан. Снял с широкого пояса бутылочку с какой-то жидкостью, капнул на ладонь и растёр. По трактиру разнёсся пряный аромат.

– В вашем диком крае не принято омывать руки, ноги и чресла, – задумчиво проговорил он. – Оттого вы так много болеете.

– А ещё мы не сжигаем хорошую одежду, – пробурчал Тойво, стуча зубами.

– Дух болезни любит обитать на вещах. Великий Абдуалим первым заметил, что лекарь в грязном белье может навредить больному, особенно при сечении.

– При чём? – не понял Ахти.

– Он так называет свои мясницкие занятия, – объяснил Тойво. – Только инструменты у него никудышные, как будто он собрался резать мышь, а не свинью.

– Важен не их размер, а острота.

– Лемпи, – подала голос Кукушка, до этого как будто дремавшая у печи. – Угости чем-нибудь лекаря. В леднике оставалась зайчатина.

– Благодарю этот дом, – поднял руку Фархад и поклонился. – Но ваш гость имеет обыкновение не есть мясного. Даже в растительной пище я довольно-таки привередлив. Поэтому не утруждайте себя.

Тойво пожал плечами:

– Как знаешь.

– Так что, лекарь, – позвала старуха, – черничница это али мыльный сап?

– Ни то, ни другое.

– Тогда что же?

– У этой болезни нет названия. Она поражает дыхательные мешки, портит глаза и может помутить рассудок животного.

– А у них есть рассудок? – скривился Тойво.

– Безусловно, – кивнул Фархад.

– И ради этого столько суеты? – спросила его Лемпи. – Стоило ли ехать в такую даль? Да ещё и на ночь глядя? Ради болезни, у которой и названия-то нет…

Лекарь грустно улыбнулся, помял острую бородку, провёл ладонью по бритым щекам.

– Стоило. Эта болезнь пришла с той стороны реки.

Фархад сел на корточки и извлёк из холщового мешка тёмный округлый предмет. Об пол стукнулось что-то твёрдое.

– Ёлки волосатые, – выругался Тойво. – Что за привычка тащить к моему трактиру всякую пакость?

– Никак кусок угля? – сощурила подслеповатые глаза Ку-Ку.

– И верно, похоже на камень, – согласился Фархад. – Только это свиное сердце. Я не видел ни одной болезни, которая бы творила подобное.

– Убери это с глаз долой и вымой пол! – проворчал трактирщик.

– Этот экземпляр не опасен, – сказал лекарь. – Я очистил его от скверны, и на ощупь этот орган действительно напоминает простой кусок угля.

Ахти подошёл ближе и рассмотрел застывшее сердце.

– Значит, и с нами так будет?

Фархад пожал плечами:

– Время покажет. Не всякое заболевание передаётся от животных к человеку. Но раз болеют и свиньи, и козы, и кони – возможно всё.

В «Мамочкином приюте» повисла тишина. Только потрескивал огонь в очаге да за окном подвывал ветер.

– Ладно, – медленно проговорил Тойво. – Наш трактир и не такое переживал. Выползем.

Никто ему не возражал, но и кивнуть – никто не кивнул.

5

Уходя, Фархад пожелал здравия всем обитателям «Мамочкиного приюта» и обещал заехать через неделю.

Однако ни на будущей неделе, ни через две недели никто не приехал. Обстановка на границах Глухолесья неожиданно изменилась: в сторону бывшей Исполины потянулись войска.

Пехота топтала сапожищами пожелтевшую траву на заросшем тракте: шли копейщики в плоских шлемах и мечники с круглыми щитами. Впереди ехала лёгкая кавалерия. Нарядные стёганые плащи никак не спасали солдат от холода – лязг, исходивший от войска, вполне мог быть связан с постукиванием тысячи зубов.

Тойво, Ахти и Лемпи стояли на крыльце и глазели на громыхающую по дороге колонну.

– Экая невидаль, – кривился хозяин таверны. – Вороны и стервятники слетаются на мертвечину и делят обед!

Состав армии и правда выглядел разношёрстно.

Похоже, все мелкие государства, соседствующие с бывшим Таурусом, объединились, чтобы растащить по кускам тушу могучего левиафана.

На северо-восток шли бледные высокие гессианцы. Медленно качался лес гизарм^[3] и копий. Выцветшими казались не только их лица и доспехи, но и хоругви серо-болотного цвета. Профессиональные отряды гессианцев шли молча, без песен и разговоров. Только скрип и лязг металла стоял над трактом.

– У них, наверное, и дети по праздникам сидят на скамьях с кислыми минами, – заметил Тойво.

– Праздники? Какие у них праздники! Да у них и детей-то нет, – хохотнула Лемпи. – Кузнец собирает гессов из железных обрезков.

Странно было видеть в составе этой колонны, напоминавшей свинцовую тучу, разряженных в пёстрые одежды конников. Их многочисленные одежды поверх кольчуг пестрели разноцветными узорами; из шлемов, напоминавшие совиные уши, торчали пучки перьев. Смуглые и узкоглазые норанбатырцы, в отличие от своих молчаливых союзников, всё время перекрикивались, улыбались кривозубыми и щербатыми ртами и жевали какую-то чёрную ягоду. К их сёдлам были приделаны короткие луки, сабли и топорики. От криков и топота у Ахти заложило уши, а запах коней, пота и немытых тел чувствовался ещё задолго до появления конников. Лучше бы им не ходить в разведку!

Кривоногие и заплывшие жиром, степные соседи Тауруса происходили от племён великих кочевников. Но за многие поколения они потеряли былую мощь, осели в захваченных городах, разжились, обрюзгли и теперь больше напоминали толпу ряженых пугал.

– Чтобы гессы якшались с пернатыми – этого я ещё не видел, – ухмылялся Тойво. – Видать, плохи дела и у тех, и у других. И посмотри, как вышагивают, будто Глухолесье – их территория.

– Глухолесье ничейное, – сказал Ахти. – И всегда было ничейным.

– Верно, парень! – хлопнул его по плечу трактирщик. – Дело говоришь!

Замыкали шествие отряды мечников и арбалетчиков. Рослые, плечистые воины, в плащах с меховыми воротниками и вышитым дубовым листом на спине, черноволосые, с мужественными подбородками и тёмными глазами, они шли бодро, пели низкими голосами песню, и все как один косились в сторону трактира, словно кто-то дал им команду «Равнение на Лемпи!».

– Дубогорцы… – вздохнула она. – Славные ребята и крепкие. Но мозги у них и впрямь деревянные.

А воины лыбились, подмигивали, посылали воздушные поцелуи и пели:

 
Кабы встретил я девчонку,
Всё с веснушками лицо,
Взял её бы за ручонки
И отвёл бы на сенцо…
 

Конец у песни был до того похабный, что даже Лемпи зарделась. Для Ахти это явление было таким же редким, как цветущий папоротник или конь с крыльями.

Глазеть дубогорцы глазели, однако никто из воинов и командования не остановился и не приблизился к дверям «Мамочкиного приюта». То ли им было приказано идти на северо-восток без остановки, то ли в армии прослышали о трактире на окраине леса, в котором завелась неизвестная болезнь.

Солдатская песня отгромыхала и растворилась в морозном воздухе. Топот пяти сотен шагов стих, а трое зевак всё ещё стояли на крыльце и смотрели на свежие следы, оставленные сапогами и копытами на тракте.

– Не так уж их и много, – пробормотала Лемпи. – А всё равно жаль, что никто не вернётся назад.

«Почему?» – захотелось крикнуть Ахти. Но он не крикнул. Только по спине пробежали мурашки.

6

Зимнее свинцовое небо, будто пытаясь вразумить и остановить двигающееся в сторону разлома войско, разродилось внезапным снегопадом.

Трое суток падали на землю белые хлопья.

Ахти вышел из трактира и увяз по пояс.

Разгребая снег деревянной лопатой, мальчик пробрался через двор к воротам конюшни и вошёл внутрь.

Первое, что он услышал, – тяжёлое дыхание коня-гиганта.

Голиаффэ, как назвал коня лекарь, выглядел скверно: большущая голова опущена, живот раздут, бока и шея мокрые, как будто он проскакал много часов галопом.

– Что с тобой, друг? – Мальчик сделал шаг вперёд, хотел протянуть руку и коснуться зеленоватой шерсти, но тут услышал за спиной шипение.

– Не вздумай его трогать!

Старуха Ку-Ку, стояла за его спиной, в белой арке ворот, сгорбленная и костлявая, как сама смерть, – только косы в руках не хватает.

– Я… Мне нужно ему помочь.

– Поздно, – сказала она пророческим, не терпящим возражения тоном. – Неси длинную верёвку. Отведём жеребца в лес.

– В лес? Но зачем?

Она не ответила. И снова Ахти всё понял сам.

* * *

Он весь вспотел, пробираясь через сугробы. Хотя на ногах были надеты плоские короткие лыжи, идти по лесу всё равно было тяжело.

Позади в снегоступах шагала Кукушка. Она не отставала, и Ахти удивлялся, как проворно она передвигается по лесу. Старуха вела на верёвке коня Гаспара, он следовал за ней на расстоянии пяти шагов, и по тому, как двигал головой и ушами, видно было, что жеребец полностью ослеп.

Гигант шёл медленно, тяжело, и, хотя проваливался, снег не доходил ему даже до брюха.

Тяжёлое дыхание скакуна эхом разносилось по лесу.

– Нам ещё далеко?

– Токмо дойдём до поляны.

Мальчик вытер красный нос, тоскливо посмотрел на сумку, которую старуха перевесила через плечо.

– Ку-Ку?

– Что?

– А как мы его… Ну…

– Выбирай сам: или привяжем к дереву, а там своё дело сделают волки, или твоей рукой.

Ахти замялся:

– Волки… Они ведь тоже могут разнести заразу.

– Могут.

– И будут его терзать.

– Будут.

– Тогда… Ку-Ку?

– Ну?

– А можешь ты? – мальчик заглянул в сощуренные глаза старухи, прикрытые толстыми веками.

– Боисся? Лучше придумай, что ты скажешь его хозяину.