После того, как на Старом мосту появилась растяжка с предупреждением зарвавшимся шоколадникам, наступило некоторое затишье. А затем события посыпались как из рога изобилия. Почти неделю о Воинах Кулака ничего не было слышно, но накануне выходных они снова дали о себе знать.
В пятницу, сразу после школьных занятий, воины построились в колонну, прошли маршем к средневековой крепости, расположенной на островке посреди города, и устроили торжественное построение на верхней площадке главного крепостного укрепления – башни блаженной Маргариты.
Крепость – основная достопримечательность нашего городка. С высоты башни блаженной Маргариты наш чудесный Мильхенбург виден как на ладони: черепичные крыши, утопающие в зелени, бульвары и улицы, ратуша и кирха, Старый и Новый мосты, перекинутые через блестящую на солнце ленту Реки, и дальше, дальше – сочные зеленеющие луга в окружении молчаливых гор…
Именно на башне, на верхней ее площадке, торжественно выстроился отряд Воинов Кулака.
Сначала перед строем, замершим по стойке смирно, выступила Доротея. И произнесла сдержанную, но страстную речь о гордости и чувстве собственного достоинства. Доротея не говорила ни о чем конкретно, она лишь напомнила о том, что гордость и достоинство – это главное, что составляет силу воина. Если воина обидели или тем более оскорбили, сказала Доротея, он не может жить спокойно до тех пор, пока не ответит обидчику. Воин не может ни есть, ни спать, ни радоваться жизни, пока обида не отомщена. Если, конечно, он настоящий воин, а не тряпка!
После учительницы слово взял одиннадцатиклассник Ласло Леман, недавно выбранный командиром отряда Воинов. Он высказался о подлости ударов исподтишка. О том, что одно дело – открыто, при свете дня, выйти на поединок и в честном бою помериться с соперником мастерством и силой. И совсем другое – творить гадости тайно, под покровом ночи, скрываясь и пряча свое лицо. Открытый поединок – это понятно. А тайные гадости – это недостойно и низко.
А последним выступил Курт Ридль – член Совета Воинов и правофланговый второго звена. Он произнес речь о товариществе и плече друга, которые так необходимы каждому из нас, и которыми стоит дорожить больше всего на свете. Особенно перед лицом тайного недоброжелателя, возможно, даже врага…
Построение кончилось тем, что воины подняли на флагштоке башни трехметровый флаг с изображением вафли на красном фоне – традиционный флаг Гильдии кондитеров Вафельного берега. В легком весеннем ветерке, тянущемся с гор, флаг расправился и стал виден со всех самых дальних концов Мильхенбурга. Он показывал всем, что вафли – несмотря ни на что – достойны того, чтобы царить над всем Мильхенбургом и даже его окрестностями.
– А вот это вообще зря! Ну точно зря! – морщась, как от зубной боли, сказал Рудольф.
– Почему это зря? По-моему, правильно! – не согласился Карл. – Пусть знают!
– Флаг на башне – это перебор! Это явный вызов!
– Вызов?
– Конечно! Крепость, ты сам знаешь, никому не принадлежит! Крепость общая! Шоколадникам не понравится, если над ней будет развеваться флаг вафельщиков.
Рудольф был прав: весь Мильхенбург делился на «нашу» и «не нашу» части, но крепость, расположенная в центре города, на острове посреди Реки, по молчаливому согласию горожан не относилась ни к Шоколадному, ни к Вафельному берегу, именно ради нее приезжала в наш город большая часть туристов, и заявлять претензии на крепость ни нам, ни шоколадникам никогда в голову не приходило. И вот теперь Воины Кулака развернули над крепостью флаг с изображением вафли. И это могло быть воспринято как вызов, как заявка на передел территорий.
– Ну и что? Подумаешь – им не понравится! – не согласился Карл. – Пусть знают! Да если как следует разобраться, крепость вообще стоит на нашем берегу!
И Карл был по-своему прав: формально говоря, крепость построена на берегу, который изначально был Вафельным. В этом месте города Река делает плавную петлю, и бастионы с башнями построили в излучине, на откосе, так, чтобы их с трех сторон защищала вода. И только потом, уже после окончания строительства, прорыли канал, который превратил полуостров в остров – так что укрепления оказались окруженными водой уже со всех сторон.
– Ну и что? Столетие за столетием крепость считалась общей! – сердито сказал Рудольф. – Скажи на милость, почему именно сейчас мы взялись пересматривать многовековую традицию?
– А пусть знают! Пусть не думают, что деньги дают им право быть людьми первого сорта! Нам на их шоколад – наплевать!
– При чем здесь вообще деньги? Какой еще первый сорт? – поморщился Рудольф. – И вообще. Кто дал мальчишкам право вывешивать на городской башне какие-то флаги? Мне кажется, тут есть повод вмешаться твоему Вильгельму.
Вильгельм – племянник Карла, сын его сестры. В нашем городке Вильгельм руководит гражданской полицией, той, что следит за соблюдением порядка на улицах. Серьезные преступления расследует криминальная полиция, а мелкие нарушения пресекает полиция гражданская.
– А что Вильгельм? Он – нормальный парень, он и сам считает, что шоколадников пора укоротить. На то, чтобы вывесить флаг, получено официальное разрешение – в связи с проведением недели истории городских вафель. Так что тут придраться не к чему.
Рудольф сокрушенно помотал головой: неправильно это, ой неправильно!
– И где только мальчишки нашли старинный флаг… Эта их Доротея – странная. Почему ее никто не остановит? Не доведет она нас до добра! Вот увидишь!
– Да брось ты! Всё правильно! И Доротея – молодец! Слава богу, что не все такие осторожные, как ты…
– Не нравится мне это! Совсем не нравится!
Это случилось на второй неделе знакомства Жюли и Жан-Жака.
Встретившись после занятий, они пошли в парк аттракционов на Шоколадной стороне – как тогда, в первый день знакомства. Но в середине недели народу было немного, аттракционы пустовали, и в парке оказалось совсем не так весело, как во время Шоколадного праздника. А главное, с Жан-Жаком в тот день с самого начала что-то было не так. Он казался напряженным, невнимательным, совсем не таким обаятельным, как раньше. Он совсем не шутил, перескакивал в разговоре с одного на другое, то и дело мрачнел, а потом вдруг неестественно смеялся. И всё время испытующе поглядывал на Жюли.
Они пару раз прокатились на карусели, стукнули молотом по наковальне, погоняли светящиеся круги по столу и решили, что это совсем не прикольно и нужно уходить куда-нибудь в другое место.
И когда, срезая путь, они шли заросшей тропкой к выходу из парка, Жан-Жак вдруг крепко обнял Жюли за талию, решительно привлек к себе и попытался поцеловать в губы.
Жюли отстранилась.
– Ты что? Что-то не так? – спросил Жан-Жак.
– Не знаю… – честно ответила Жюли.
Он опять потянул ее к себе и попробовал поцеловать еще раз. Жюли опять убрала лицо, а потом и вовсе освободилась из его объятий.
– Ты что? – удивленно повторил Жан-Жак.
Жюли пожала плечами.
– Что это ты – ни с того ни с сего? – спросила она.
– Как ни с того ни с сего? – обиделся Жан-Жак. – Мы с тобой встречаемся уже почти две недели!
– Ну и что?
– Как что? Получается, что я твой парень. А ты моя девушка. Или нет?
Жюли задумалась. Наверное, это так и называется – он ее парень, она его девушка. Но она как-то не думала о них с Жан-Жаком такими словами.
– Ты не думай. Ты мне очень нравишься! – заверил Жан-Жак, по-своему поняв ее сомнения. – Ты сразу мне понравилась. В первый же день. А я? Я что, тебе не нравлюсь?
– Нравишься. Но как-то всё это…
Они стояли на тропинке, среди зарослей сирени. Где-то за кустами и парковой оградой, всего в паре десятков метров от них, ездили по бульвару машины и ходили по тротуару пешеходы.
– Ты что, никогда не целовалась? – догадался Жан-Жак.
– Почему это не целовалась? Целовалась! Тыщу раз! – соврала Жюли.
– И что? – удивился Жан. – Тебе не понравилось?
Она посмотрела на его сухие, горячие губы.
– Почему не понравилось? Понравилось! Просто я не люблю вот так, на ходу.
– Так давай не на ходу! – предложил предприимчивый Жан-Жак. И принялся оглядываться в поисках скамейки. – Давай сядем куда-нибудь.
– Постой, постой! Это что, обязательно?
– Что?
– Ну, целоваться по темным углам?
Стекла его очков в свете низко стоящего солнца то заливались светом, то становились прозрачными. И Жан-Жак от этого был похож на вампира из фильма ужасов.
– Ну, если мы с тобой хотим встречаться как дети, то необязательно. А если по-взрослому… Тогда все целуются…
Он сказал это так убедительно, что Жюли невольно улыбнулась.
– Это ты сам придумал? – спросила она. – Или этому учат в школе на Шоколадном берегу?
Жан-Жак обиделся.
– Ну, знаешь! – он развернулся, чтобы уйти.
– Ладно, ладно, постой! Я пошутила. – Жюли поймала его руку. – Да стой же!
Он остановился.
– Ты правда считаешь, что мы должны целоваться?
– Конечно!
Жюли задумалась. Нельзя сказать, что мысль о поцелуях и обо всем прочем никогда не приходила ей в голову. Но что-то подсказывало, что им не стоит торопиться с этим. Жюли и так всё нравилось – видеть его глаза, слышать его голос, думать о нем… Ей было очень хорошо с Жан-Жаком – так зачем что-то менять и рисковать всё испортить? А вдруг всё станет другим и это другое ей совсем-совсем не понравится?
Конечно, если он настаивает, если это для него так важно, она не видит ничего страшного в том, чтобы поцеловаться. Подумаешь, проблема. Двадцать первый век на дворе, в конце концов. И она – вполне современная девушка. Вот только…
Заметив ее сомнения, Жан-Жак опять обнял ее за талию и упрямо ткнулся губами в ее губы. От его губ пахло недавно съеденной сосиской в тесте. Жюли услышала, как совсем рядом гулко бьется его сердце.
Но всё же она опять сняла его руки со своей талии и вернула их на место – к его бокам.
– Постой, постой, – сказала она. – Не так!.. Не сейчас… Не сегодня.
Она взяла его под локоть и потянула обратно – к людям, музыке, шуму, огням, аттракционам и веселью.
На следующий день в школе, на большой перемене, Жюли увлекла Стеллу в укромный уголок за пальмой в рекреации второго этажа.
– Скажи, ты целоваться умеешь? – спросила Жюли.
– Что?! – вытаращила глаза Стелла.
– Ну, ты целовалась с кем-нибудь по-настоящему?
Стелла смотрела на подругу так, будто прямо на ее глазах у той посреди лба вырос рог. Или гриб. Она ожидала от Жюли всего, чего угодно, только не этого.
– Ну ты даешь! С чего это ты?
– Нет, скажи! Мне правда нужно.
– Ну, целовалась…
– По-настоящему?
– Да.
– С кем это? Ты мне ничего не говорила!
– Ну, есть один парень…
– С того берега?
– Да.
– Я его знаю? Как зовут?
– Нет, ты не знаешь. Его зовут Фабрис. Мы познакомились на прошлой неделе.
– На прошлой неделе! И уже целовались! Вот это да!
Поймав любопытный взгляд Жюли, Стелла отвела глаза. А потом пожала плечами. Ну познакомилась – что тут такого? А рассказывать – как-то случая подходящего не подвернулось.
Впрочем, Жюли в данную минуту интересовала вовсе не романтическая история Стеллы. Ее волновали более практические вопросы.
– Ну и как это?
– Что?
– Ну, целоваться по-настоящему?
Подруга покачала головой. Ну Жюли, ну дает!
– Да как тебе сказать… Вообще-то круто…
Жюли кивнула. Она так и думала. Так и должно быть – иначе зачем бы вокруг этого поднималось столько шума?
– Слушай, ты должна меня научить. Мне нужно!
Стелла не поняла:
– Чему научить?
– Целоваться!
– Ты с ума сошла? Как это – научить?
– Ну так. Взять и научить!
Стелла опять мотнула головой: мир еще не видывал такой выдумщицы.
– Ну… Так не расскажешь… Надо губами… А потом… Нет, так не объяснишь.
– Ну так покажи!
– Чего?!
– А что? Возьми и покажи.
Стелла огляделась:
– Прямо здесь, что ли?
Жюли тоже посмотрела по сторонам. В рекреации шла обычная перемена. Кто-то куда-то спешил, кто-то возился с приятелем. Малышня, встав кружком, пинала ногами чей-то рюкзак.
– Не здесь. Пошли в гардероб. Там сейчас никого нет.
– Ну что ты опять придумала? Ненормальная! И вообще! Что за спешка? Потом нельзя, что ли? После уроков?..
– После уроков нельзя. После уроков я сразу убегаю.
В гардеробе и правда никого не было. Жюли увлекла Стеллу в самый дальний угол, за вешалки.
– А если кто увидит? – всё еще сопротивлялась Стелла. – Что про нас подумают?
– Никто не увидит, – сказала Жюли и подошла вплотную к подруге.
Стелла пожала плечами, вздохнула и отвернулась. Она некоторое время медлила, собираясь с мыслями и настраиваясь. Потом покачала головой, чуть нагнулась к Жюли, которая была ниже ростом, и поцеловала подругу долгим поцелуем, каким взрослый мужчина целует женщину.
Некоторое время Жюли стояла не шевелясь и не открывая глаз.
– Ну? – спросила ее Стелла.
– Круто! – сказала Жюли. – Я всё поняла. Нужно губами… А потом…
– Да. Ну а вообще – как тебе?
Жюли убежденно показала большой палец:
– Круто! – повторила она. И вытерла рукавом губы. – Очень круто!
После уроков Жан-Жак заехал за Жюли на скутере, и они поехали на окраину Мильхенбурга, к верхним шлюзам: местное телевидение в тот день сообщило, что туда, на разлив Реки, утром опустилась стая серых гусей, совершающая свой обычный сезонный перелет с юга на север.
Никаких гусей они не застали, стая уже снялась и улетела дальше по своему маршруту, но на разливе всё равно было очень хорошо – красиво, тихо, немноголюдно. Они оставили скутер на площадке возле домика смотрителя шлюза и пошли по берегу, по гравийной дорожке вдоль воды.
У Жан-Жака не было последних уроков, вместо этого он два часа гонял в футбол, его команда выиграла у соперников с хорошим счетом. Жан-Жак был оживлен, разговорчив и доволен собой. Он вспоминал то один, то другой эпизод сегодняшней игры, пересказывал их Жюли, и по его словам выходило, что он проявил себя молодцом и почти героем.
Жюли же, наоборот, очень скоро стала рассеянной, слушала Жан-Жака невнимательно, кивала невпопад и всё смотрела вдаль каким-то особенным взглядом, а глаза ее при этом загадочно мерцали.
Наконец Жан-Жак это заметил, начал сбиваться в рассказах, замолкать и приглядываться исподтишка к Жюли.
– Что-то в тебе новое… – сказал он наконец. – Не пойму что. Ты глаза, что ли, накрасила?
Жюли чуть не фыркнула. Глаза накрасила, скажет тоже! Вот балбес!
О проекте
О подписке