Читать книгу «Разговоры с живым мертвецом» онлайн полностью📖 — Павла Владимировича Рязанцева — MyBook.
image

Дитя похорон

1

«Я проснулась.

Я лежала на спине, и течение медленно несло меня головой вперёд. Мой взгляд упирался в своды тоннеля. Плеск тёплой воды звучал как голос. Голос успокаивающий и родной. Небольшие волны иногда накатывали на тело; казалось, что это поглаживания.

В конце тоннеля был яркий, очень яркий свет, но мне и так было хорошо. Я чувствовала, что пока не готова, что ещё рано… Мне так хорошо… Я повернула голову набок и слегка выпятила губы вперёд, словно целуя кого-то, кто мог бы плыть рядом со мной. Забавно, в ту же секунду крохотная волна накрыла мою щеку, словно целуя в ответ. Я провела пальцами по животу и груди – волны тут же стали биться о моё тело (может, в воде живёт какой-то чересчур игривый дух, ммм?), разливая теплоту волнами. Мурлыча от удовольствия, я готовилась снова упасть в объятия сна…

Вдруг волны участились, а течение ускорилось; я проснулась окончательно. Разнервничавшись, уже не могла спокойно лежать на спине, поэтому пришлось активно бороться со стихией, дабы удержаться на плаву. Вода больше не казалась такой уж тёплой и приятной.

Из глубин тоннеля несся поток высотой до самого свода, грозясь утопить меня. Но Смерть – это та мать, к которой всегда можно прийти погостить и нельзя опоздать, ибо она вечно ждёт с распростёртыми объятиями. Поэтому за секунду до того, как вода должна была врезаться в меня, я задержала дыхание и нырнула.

На свет!»

2

В моей руке две розы,

Я иду на могилу.

Небеса плачут, они грустны,

И я пускаю слезу с ними.

Вокруг меня только кресты;

Никого, кроме ветра.

Всё будто во сне… –

напевал подросток, сидя в плохо освещённой и почти не проветриваемой комнате перед экраном компьютера. Впрочем, будь освещённость и циркуляция воздуха лучше, ничего бы в корне и не изменилось.

Который раз

(который год)

он развлекает себя созданием одних и тех же персонажей в редакторе какой-нибудь игрушки. Вернее, одного и того же, лишь изредка экспериментируя. Игры тоже не отличаются разнообразием. Десятки раз – одно и то же…

Сколько бы минут ни уходило на детали, всё всегда сводилось к женщине с бледной кожей, длинными чёрными распущенными волосами и светло-серой радужкой глаз; иногда глаза были голубые, а на одной из щёк появлялся шрам, но первое «не канон», а второе – необязательное, почти случайное нововведение. Чем мрачнее, тем лучше.

Есть ли у этой дамы прототип? Пожалуй, есть. В детстве гик3 обожал персонажа Кристины Риччи в кинодилогии про семейку Аддамс (позднее он примет и других актрис в сём амплуа, но это позднее). При просмотре второй части она для него раскрылась во всей красе.

(Джоэл Гликер, везучий же ты гад!)

Впрочем, к чему ограничиваться вымышленным персонажем? Жизнь тоже знает толк в извращениях.

Она никогда не истязала и не мучила его. Нет, как такое можно было подумать! Она же милая и беззащитная девочка (так мама, папа и тренер говорили – может быть, даже сами верили в это). Скорее так: он был единственным мальчиком в лагере, которого она не попыталась побить или как-то иначе обидеть, остальные так или иначе получали, младше ли они её или такие же (тем, что постарше, она просто выносила мозг, формально не вступая в конфронтацию). Почему? Может, потому что он сам никогда не обижал её? Звучит логично. Мама с папой ещё в детсадовском возрасте научили, что слабых обижать нельзя.

(Объяснить, чем определяется эта слабость, или сказать что-то в духе «умей постоять за себя» забыли, но ничего страшного: на карате же зачем-то отдали, в лагеря вот отправляют – это ведь так работает! Ведь правда?)

Но разве кто-то кроме двух-трёх парней-одногодков к ней приставал? Он такого не видел, значит, такого не было. Логично. Может, потому что они виделись несколько лет кряду, и она успела к нему привыкнуть? Но тогда почему страдают те, кто видится с ней не только в лагере, но и 2-3 раза в неделю на занятиях? Нелогично.

(Джоэл Гликер, везучий же ты гад!)

Он видел, как она с удовольствием пинала одного из десятилетних (ей на тот момент было лет 15-16) братьев-новичков, поглядывая на второго. Тот стоял и ничего не делал.

(Да что с вами со всеми не так? Да что с ТОБОЙ не так?!)

«Запинываемый» вёл себя странно. Вроде бы и «ай-больно, ай-ай-ай», всё как положено, а вроде и улыбался, зажмурив глаза.… Это что, игра такая?

А было ли что-нибудь из этого на самом деле, или всё это – плод излишней впечатлительности? Спустя несколько лет, думая о том случае, уже двадцатилетний, но едва ли повзрослевший «подросток» мог лишь представить себя, застывшего с выпученными глазами и пялящегося на… что-то. Что-то, что отбрасывает на стену пляшущие тени.

И звуки… Глухие звуки ударов и какие-то вялые наигранные вопли:

– Ай…а-ай…

Персонаж готов. Осталось вписать в строку имя. И снова, в который раз – Тёмная Анна. Почему такое имя? По той же причине, по которой сам он – Символист. Просто нравится. Захотелось.

В какой момент жизни «нравится» и «захотелось» перестают быть весомым аргументом?

3

«Не знаю точно, сколько я пролежала без сознания, но если яркий свет в конце тоннеля, по которому я плыла, был от солнца, то в момент моего пробуждения небо уже алело в закате.

Первые минуты после «рождения» были поистине ужасными. Стоило мне прийти в сознание и открыть глаза, как отвратительные ощущения от воды в желудке, лёгких и носоглотке едва не отправили меня обратно в небытие, на этот раз – навсегда. Наверное, нечто подобное чувствовали жертвы пыток, жертвы того проклятого «позорного стула». Я перевернулась на бок, скрючилась и, приподнявшись на одной руке, с широко раскрытыми от тихого ужаса глазами попыталась исторгнуть из себя воду. «Пожалуйста… хватит… я больше не могу», – билось в моём мозгу; я почти слышала собственный голос, измученный, плачущий, словно молящий о пощаде. В какие-то мгновения хотелось умереть, лишь бы это закончилось. Только бы умереть…

В конце концов, полегчало. Дышать стало проще, давящая изнутри тяжесть сошла на нет; я могла видеть и осознавать происходящее. Голова ещё была налита свинцом, но я всё-таки поднялась. Надо осмотреться и понять, что произошло, а главное, что делать дальше.

Я в овраге; то, что раньше было тоннелем с высокими сводами и с чистейшей тёплой водой, оказалось смрадной канализацией. Выбравшись из оврага, я обнаружила простирающийся до самого горизонта осенний лес. В свете умирающего солнца корявые ветви без листьев уже напоминали костлявые лапы неких фантастических тварей

(где я такое видела?),

а потрескавшаяся кора и дупла в стволах вызывали ассоциации с посмертными гримасами ужаса и боли на лицах людей, столкнувшихся с чем-то по-настоящему жутким.

(ДА ГДЕ Я МОГЛА ТАКОЕ УВИДЕТЬ?!)

По уму, чтобы выйти из леса, следовало идти вдоль трубы, ибо я и представить себе не могу, как бы провела ночь тут. С заходом Солнца придёт холод, исторжение канализационной воды из тела уже привело к голоду и жажде. В лесу вполне могли водиться опасные дикие звери. Мне всё ещё было плохо, но уже не хотелось умирать. И всё же я пошла вглубь леса. Не знаю почему. Я ощутила, что там что-то есть. Даже не знаю.… Иногда люди идут на поводу каких-то внутренних, не понятных никому импульсов, рискуя свести на нет миллионы лет эволюции и ставя под сомнение собственную разумность. Такие люди зачастую погибают в страшных мучениях.

Либо остаются единственными выжившими».

4

Нет лица у моего отражения

По ту сторону сна…

Кроме Тёмной Анны, Символист создавал и других персонажей. Редко, но всё же. Чаще всего женских

(на них приятнее смотреть… не смущайся, это нормальное проявление сексуальности),

но пару раз он пытался создать себя. Получалось не очень. Не то что бы темноволосая «бледняшка» всегда выходила идеально, но такие вещи как форма носа, губ или небольшое отклонение в длине подбородка в данном случае и не играли весомой роли. Она – это Образ. Важны общая концепция и отдельные детали. А вот когда пытаешься изобразить себя, сталкиваешься с тем, что себя-то и не знаешь. Хоть ежесекундно смотрись в зеркало, подбирая нужный разрез глаз, определяя расположение прыщей и тому подобное!

В конце концов, ему это надоело, и он придумал ещё пару концептов, образов. Оригинальностью они не блистали, но он мог ассоциировать себя с ними. Нелюдимый и обросший тёмный эльф-некромант

(прячущийся за спинами реанимированных голодранцев),

повелевающий сильнейшей нежитью. Или волк-одиночка, справляющийся со всеми и вся своими силами

(боящийся опозориться перед командой).

Это стало происходить всё реже, так как никаких положительных эмоций в этих персонажей никогда не вкладывалось. Они лишь констатация факта

(что ты урод и изгой с руками, растущими не из того места!),

что Символист не может принять себя.

5

«Волки. Сама не заметила, как оказалась в месте расположения стаи. Я попятилась назад, но слишком поздно: меня заметили. Десять зверей спешно поднялись на лапы и двинулись ко мне. Те, что поближе, были готовы совершить рывок, стоило мне отвлечься хоть на секунду; остальные подбирались сбоку, намереваясь окружить меня. Я понимала это, но что можно предпринять? Под ногами были лишь опавшие листья, прикрывавшие корни, и холодная земля.

Солнце окончательно скрылось за горизонтом. Теперь глаза волков горели жёлтым пламенем. Отступая, я не следила за тем, куда ставила ноги, и в любой момент могла споткнуться о корни и рухнуть на спину на потеху этим собакам. «Всё. Эта девочка кончилась. Было вкусно. Несите новую».

«Хоть бы глаз выцарапать какой-нибудь из этих мразей», – подумала я и уже приготовилась принять последний бой. Страха больше не было, ему на смену пришла решимость. Тот, кто не волен делать выбор между жизнью и смертью, всё ещё может уменьшить свою боль, продав жизнь подороже.

Во тьме вспыхнула ещё одна пара глаз. Вспыхнула и тут же погасла. Мгновение спустя рядом с почти обошедшим меня с левого бока волком возник силуэт какого-то животного. Прежде чем волк успел среагировать, существо резко дёрнуло передней левой лапой. Волк, не издав ни звука, завалился на бок. Силуэт убийцы растаял и тут же появился возле следующей жертвы. Всё повторилось. Затем ещё раз…

Третий успел взвизгнуть перед смертью, тем самым привлёк внимание оставшихся. На две или три секунды обо мне забыли, и этого было достаточно, чтобы замахнуться и изо всех своих сил нанести ближайшему ко мне волку удар локтем по макушке. Кости черепа хрустнули и поддались, я даже, казалось, ощутила локтем склизкое месиво мозгов, расползающееся под нажимом. Старая школа психиатрии всё ещё актуальна, ведь её целью никогда и не являлось исцеление, лишь извращённое удовольствие для господ, которых по привычке называли врачами. Кстати о господа́х…

Четыре волка бросились туда, где стоял мой спаситель. Судя по очертаниям, это была кошка. Очень большая чёрная кошка (мне показалось, что она мерцает в темноте). Оставшиеся два волка, находившиеся от неё дальше всех, рванули ко мне. Успешно проведённая лоботомия пробудила во мне уверенность в собственных силах. Я даже не стала искать на земле какого-нибудь подручного средства, просто уверенно пошла навстречу пуделям-переросткам.

Когда один из них подбежал достаточно близко и собрался прыгнуть на меня, я ударила наотмашь. Удар пришёлся животному в морду справа, костяшкой пальца я ощутила желеобразную субстанцию глаза. Видимо, на меня прыгнул совсем уж молодой волчонок, не весивший и трёх десятков килограмм, так как от удара он отлетел метров на пять. Но было не до того, чтобы думать об этом. Второй волк приближался.

Он уже прыгнул, на замах времени не было. Всё, что пришло в голову – это ткнуть в разинутую пасть собаки руку и затолкать как можно глубже.

Клыки посекли кожу на предплечье в процессе погружения руки и вонзились в плечо, но из-за бушевавшего в крови адреналина боль казалась несущественной. Скорее, она меня даже возбудила. Псина сучила передними лапами по воздуху, не способная достать до меня когтями, и вращала глазами в бессильной злобе.

О, да…

Я начала раздирать пищевод ногтями. Тело пса забилось в конвульсиях, из глубин заткнутой пасти послышался скулёж. Я смотрела в звериные глаза и видела в них слёзы. Он молил о пощаде, даже будучи неспособным подумать об этом.

Оглядевшись, я уверилась, что сражение подходит к концу: кошка, целая и невредимая, уклонялась от выпадов остатков стаи с такой грацией и изяществом, что можно только позавидовать. Её редкие, но точные удары приходились в шею или глаза. Мой малой лежал в отключке неподалёку. Один из четырёх бросившихся к кошке зверей лежал мёртвый, ещё один скулил и тёр лапами морду где-то в сторонке. На меня он даже не смотрел. Смотреть было уже нечем.

Скулёж ослеплённого пробудил было во мне жалость, но перед внутренним взором тотчас возникла картина: моё истерзанное тело потрошат и пожирают эти величественные и благородные создания; на то, что когда-то было моими волосами, стекают слюни; по тому, что когда-то было моей кожей, ползают щенки. Этот образ пробудил совсем другие чувства. Я сама стала чем-то первобытно-жестоким, не обременённым узами морали и сострадания.

С волками жить – по-волчьи выть, не так ли?

Я вонзила пальцы в стенки кишечника и прорвала его. Волна отвращения подкатила к горлу, но я подавила её. Закусив губу и взглянув на обречённого зверя с непроизвольной издёвкой, я ухватилась свободной рукой за его верхнюю челюсть и попыталась рывком развести руки. Собачий визг звучал вперемешку с барабанной дробью моего собственного сердца.