Глава 2. Лица с фотографий

К странному привыкаешь. Аномальное и мистическое становится привычным, а затем обретает рациональное объяснение. Подобное случилось и с мигренью, мучавшей Вику с ухода Евгения из квартиры, а если учесть предвестников недуга, то, пожалуй, с самого пробуждения. Сколько естественных, органических причин нашли, придумали, нарисовали этой боли… Вика попыталась отвлечься от неё, переключить внимание на насущные проблемы (а их всегда хватает, один Евгений чего стоит), но они меркли на фоне отзвуков бездны… или космической музыки… или адских песнопений, кто их разберёт. Вещи иного порядка, иного масштаба, характера. Нечто запредельное заскучало и устремилось в подлунный мир. Вернее, пока не устремилось, а только вежливо постукивало в дверь: вдруг чувствительные люди сами откроют. Дьявольское коварство и человеческая галантность.

«Хочешь, чтобы я прекратил шуметь? Приди и попроси с уважением».

Это было бы смешно, если бы Вика росла в любой другой семье. В семье, в которой в чертовщину и мистику всерьёз верили бы только дети и, пожалуй, совсем уж древние старики, а взрослые… Взрослые бы шутили, вспоминали страшилки, рассказанные у костра в оздоровительном лагере или в деревне, убеждали бы себя и окружающих, что всё ограничивается фантазиями, и всегда ограничивалось. Но вышло иначе.

Вика понятия не имела, чего ожидать и ожидать ли вообще чего-нибудь; редкий метеор достигает земной поверхности, как и редкий толчок влияет на что-либо, помимо показаний сейсмографа. Она просто ощущала нараставшее напряжение и страдала, как подстреленная дичь страдает от дроби в теле. Дар, не подкреплённый практикой и экспериментами, обернулся проклятием. Сердце без брони стало подушкой для булавок. Вика отчасти жалела, что не общалась с Матерью на эту тему: та чувствовала не меньше, но умела игнорировать «спам-звонки».

«Увеличение астрального пениса! Вам одобрен кармический кредит! Горячие суккубы в двух измерениях от вас!»

Опыт, чтоб его.

Клонило в сон. Пресловутая удалённая работа, предмет мечтаний офисных хомячков, вгрызлась в быт, как минога, и высасывала силы, становясь стилем жизни, убогим и нездоровым. Грань между жизнью и механизмом её поддержания размылась: из лейки душа почему-то выпадают осадки, а тревел-блогеры с выпученными глазами вещают об атмосферном давлении и движении воздушных масс.

Закипел чайник. Вика залила кипяток в косушку с брикетом доширака и специями. Запах и вкус почти не ощущались. Есть расхотелось, жить как будто тоже. По крайней мере, не в мире, где болит голова. Даже пожаловаться некому. Бесконтрольное чтение мыслей не способствует социализации.

Эстету в мире какофонии хочется оглохнуть.

Остатки кипятка заполнили чашку. Не то чтобы Вика любила зелёный чай, но с ним была связана одна история. В детстве Вике попалась толстенная книга какого-то английского писателя, и в ней был рассказ «Зелёный чай». Прочитав его, Вика втайне от всех заварила и выпила целый чайник. Результат превзошёл самые смелые детские ожидания, однако внятно описать увиденное ни в тот день, ни в последующие она не смогла. Разум бережётся от травм.

Человек сочетает в себе тягу к саморазрушению и отчаянный страх смерти. Каждая секунда жизни – это выбор между дыханием и удушьем, терпеливым ожиданием поезда и падением на рельсы. Бессчётное количество развилок, в которых чаще выбирают жизнь. А иногда хочется пойти по другой дороге, зная, что всегда можно остановиться и вернуться назад.

Только бы хватило воли.

«Разбуди меня в четыре-двадцать. – Вика легла на диван и поставила пустую чашку на пол. – Разбуди…»

Сил поднять свешенную руку не осталось. Потолок превратился в месиво, а затем почернел, как и всё вокруг.

***

– Мя-а-ау-у…

Пульсирующая боль перетекла в ритмичные порывы сквозняка. Или в пульс, биение огромного сердца, вынутого из-под рёбер, но продолжавшего жить. Подлокотник под затылком никуда не делся, но обивка из экокожи почему-то пахла гарью… или же воздух пропитался этим амбре, как кремационная печь. Не успев разомкнуть веки, Вика уже кривила лицо.

Зато голова не болела.

– Мяу?

О свешенную руку потёрся пушистый бок. Мимолётно улыбнувшись, Вика разлепила веки. Над головой нависло тусклое небо обугленного мира. Опустив взгляд, Вика обнаружила и обладателя пушистого бока. Это кот, знакомый с младенчества светло-рыжий кот с тонкими белыми полосами, едва отличимыми от проборов. Жёлто-зелёные глаза смотрели на Вику по-человечески доброжелательно; уголки кошачьих губ были натянуты в подобие лёгкой улыбки, не той, что приписывают чеширским котам наравне со способностью исчезать и говорить загадками.

«Из меня тоже такая себе Алиса».

Вика улыбнулась коту. Язык бы не повернулся назвать усатую морду мордой, настолько она родная.

– Ултар. Ты опять нагадил мимо лотка?

– Мяу, – просто ответил кот и прикусил Викино запястье.

– Ох, старый гадёныш. – Вика свесила ноги с дивана и, приподнявшись, упёрлась ладонями в колени. Ултар отпрянул. – Даже с того света достучишься.

– Мя-а-ауу! – Улыбка на морде стала шире, взгляд кота лучился бахвальством.

– Ну и что теперь? Мне идти за тобой?

– Мя, – кивнул Ултар и отбежал. Вика встала рывком.

Оглядевшись, обнаружила себя на островке линолеума посреди моря пепла, почти слившегося с горизонтом. Из этого «моря» торчали «скалы» обгоревшей мебели, и лишь с одной стороны оно упиралось в огромную чёрную стену. Туда-то и семенил Ултар.

Мелко потряся головой, Вика шагнула в пепел. Ступня скрылась в нём по самую щиколотку, но нашла опору. На ощупь скошенное дно напоминало кафель, вздувшийся от сырости. Шагать по нему без обуви оказалось неприятно и даже больно, однако кот, выжидавший посреди серых хлопьев, казалось, неудобства не испытывал.

– Мяу! – Ултар качнул головой и выразительно зевнул на свои же следы.

– Ох, сейчас-сейчас. – Вика перешагнула на протоптанный котом путь. Случайно или нет, но плиты на нём ощущались не такими скошенными, и, пожалуй, идти по ним было не столь болезненно.

Коротко кивнув, Ултар развернулся и засеменил дальше. Вике ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, как барже за ледоколом.

Чёрная стена приближалась быстрее, чем должна бы, но Вика старалась не думать об этом. По большому счёту её мысли занимали только две вещи: не упустить Ултара из виду и не наступить на острый угол. Вряд ли здесь, где бы Вика ни находилась, есть пластырь и антисептик.

Ултар исчез в серых клочьях прямо перед стеной, которая вблизи оказалась не такой уж монолитной. Это был перекрёсток трёх коридоров; под копотью на стенах проглядывались обгоревшие обои. Последние метры, или даже десятки метров, до перекрёстка Вике пришлось пройти самостоятельно. Посему, едва достигнув безопасного островка, Вика опустилась на четвереньки от боли. Преодолев в такой позе ещё полметра, Вика села и, давясь слезами, осмотрела стопы. Серые, залитые кровью, они напоминали извалянные в кострище куски красного, недожаренного мяса.

«В жизни не надену каблуки, хоть убейте».

– Мяу, – раздалось из недр левого коридора. Из-за поворота высунулся Ултар. Он глядел на Вику со стоической печалью няньки, вынужденной сопровождать несмышлёныша в его опасной забаве.

– Что же ты так со мной?

Отдышавшись, Вика рывком встала на ноги и тут же вскрикнула.

До ее ушей донеслось жалобное мычание. Глаза кота влажно блестели.

– Я дойду… дойду…

Коридор петлял. Ступни Вики тяжелели и немели, будто превращались в старые потрескавшиеся подошвы. Отпечатки с каждым шагом становились всё более блеклыми.

«Теперь у дьявола есть мои отпечатки».

– Не могу. – Вика обессиленно опустилась на четвереньки. – Зачем ты так со мной? Неужели больше некому… больше некому…

Ултар подбежал: тыг-дыг, тыг-дыг – и, остановившись вплотную к Вике, старательно облизал ей щёки.

– Мяу!

«Давай же! Мы почти на месте!» – словно увещевал он.

– Лучше бы ты пятки облизал, шерстяной, – прохрипела Вика и подняла голову.

Коридор обрывался, впереди зиял дверной проём без двери, а за ним – просторный зал. Проползав несколько метров с задранной головой, Вика так и не различила потолка, взгляд упирался в угрюмое серое небо. А под ним – бескрайнее каменистое поле. Впрочем, не пустое.

Боком ко входу в двух десятках шагов от него стоял банкетный стол. Внушительный размер указывал на возможность размещения тридцати-тридцати пяти персон, однако приборов, блюд и подносов на нём хватило бы лишь на шестерых человек… и небольшое животное.

К запаху гари примешалась вонь палёной плоти.