– Сашка избил одноклассника. Из-за чего, неясно, оба молчат. Но у того сотрясение мозга, может даже быть отслоение сетчатки. Так еще отец такой, кричал: «око за око», предлагал Саше сотрясение устроить. Нельзя было меня туда отправлять. Меня всю трясет.

– Тебе сообщение.

– Что?

– Посмотри сообщение.

Решетников представил, как Ольга открывает фотографию собаки, которая лежит в ветеринарной клинике.

– Ой, малыш. Как он? – голос Ольги смягчился.

– Будет жить, лаять и бегать, все как у людей.

– Петь, ну ты должен что-то сделать, мы так ни к чему и не пришли, я просто поругалась с ним, и все.

– Решу. Ты все, поехала?

– Да. Опаздываю, к ночи вернусь, тут только пробки собрались. Ну…

– Ладно, ладно. Езжай.

Решетников отключился и тут же услышал голос Даши:

– Там клиент нервный, а вы тут.

– Даша, найди-ка мне номер некоего Бондаря, отца одноклассника моего сына. Не слишком сложно?

Решетников снова вошел в переговорную.

Это была просторная, но довольно безликая комната, без окон, но с огромным стеклом в полстены, которое разделяло комнату пополам. Перед стеклом – стол, на нем микрофон, ноутбук и различные мониторы. Через стекло можно было увидеть вторую часть комнаты – куда провожали посетителей. Та половина была гораздо уютнее, в ней стоял кожаный диван, на столике – цветы в изящной вазе. Решетников сел за свой стол перед микрофоном и стал рассматривать посетителя, Сергея Маклакова – представительного мужчину лет сорока. Решетников нажал кнопку микрофона и произнес:

– Здравствуйте.

Мужчина слегка дернулся от неожиданности и поздоровался в ответ, не видя собеседника.

– Пожалуйста, расскажите суть вашего вопроса.

– Эта сука хочет алиментов.

При этих словах Маклакова начало немного трясти. Решетников молча ждал пояснения.

– Сейчас, сейчас поясню. Трясти начинает. Все. Готов. Значит, я был женат на одной стерве. Она якобы родила мне сына. Но это не мой парнишка. Я уверен на сто процентов. Он рыжий, что твой апельсин. Она мне лепила что-то про рецессивные гены, что у нее прапрадед рыжим был… в муках, тварь, рожать отказалась, эпидуралку ей подавай, хотела кесарить, ей про шрам рассказали, тогда уже решилась.

– Я правильно понял, что вы развелись?

– Я ей с этим парнишкой оставил дом. Две тачки. Там еще по мелочи всего, лишь бы отвалила.

Маклаков помолчал, явно занервничав от одного упоминания его бывшей жены.

– Как меня угораздило с ней связаться только… Короче, я ее упаковал, до свидания, думал, миром разошлись. Ага, сейчас. Она-то думала, что красавица такая… Думала, очередь выстроится, чтобы с ней и в горе и радости. А нет, дебилов не оказалось, еще этот парнишка рыжий, откуда? Ладно, дети не виноваты… Машину уже одну продала – бабки-то надо. Короче, заявляется два дня назад ко мне в офис. И требует алиментов. Много. Дала неделю подумать, потом в суд будет подавать.

Маклаков снова немного помолчал.

– Я сразу думал ее просто грохнуть. Было, не скрою. Но… Короче, что делать? Есть варианты? Эта тварь не отвяжется, доведет до греха. Если бы не парень…

План в уме у Решетникова сложился, еще когда слушал излияния Маклакова.

– Есть вариант.

– Ну-ка, – заерзал на диване посетитель.

– Можно сделать вас нищим. Якобы нищим.

– Это что, побираться надо?

– Нет, это в сравнении с тем, как вы сейчас живете. Жить будете скромно. Обшарпанная хрущевка на окраине, старая мебель… Ездить будете на старенькой «Ладе Гранта». Разумеется, без личного водителя. Хотя лучше на общественном транспорте ездить, тем более работа у вас будет сейчас неблагодарная, наездитесь.

– А что за работа?

– Ну скажем, доставщик пиццы. Алименты вы будете платить, но тысяч семь в месяц. С этого вашего скромного дохода.

– О, это круто, вот на такие деньги пусть покуражится, королева, – с довольной улыбкой сказал Маклаков и тут же спросил: – Только вопрос, все здорово, замечательно, но… а как она узнает?

– К бывшей супруге зарядим судебных приставов. Они якобы захотят ее имущество арестовать, вы же банкрот по легенде – она, разумеется, устроит скандал, а потом решит проверить сама.

– Круто. Какой чек у вас за это? – с довольным видом потирая руки, спросил Маклаков.

– Приятный.

– Я просто круто «на чай» оставлю, если все срастется. Я такой.

– Рад слышать, – ответил Решетников.

* * *

– Даша, – сказал Решетников после ухода Маклакова, – собери всех: режиссеров, сценаристов, художников, гримеров, конечно. С этим мужиком надо хорошо поработать гримерам, чтобы жирные волосы, помятый, опустившееся животное, мерзкое, ясно?

Даша быстро записывала в блокнот.

– Семен, – обратился Решетников к режиссеру, – ты с ним пройдись по ситуации, что и как ему говорить. Парни – повернулся от к сценаристам, – текста не надо много, пару крепких фраз.

Совещание прервал звонок от Жданова.

– Каналу очень понравилось ваше предложение, – с ходу сообщил тот.

– Мое предложение? – удивился Решетников.

– Перенести все в современность, написать новое «Преступление и наказание».

– Я не предлагал, я говорил, «если бы я писал».

– Ну мы так поняли, что, если вам позволим, вы возьметесь за экранизацию…

– Да я вообще не люблю Достоевского… Я пытался вежливо отказать. Вернее, вежливо отказал.

Но от Жданова не так легко было отделаться.

– Давайте так, вы подумаете, вот не сразу отказывайте, а подумайте. Это все-таки Достоевский, таких предложений мало.

– Согласен. Тогда мне надо посоветоваться… с Федором Михайловичем. Я сразу позвоню.

Отпустив всех, кроме Даши, Решетников спросил у нее:

– Успела найти информацию по Бондарю?

– Да. – Она протянула листок.

Решетников бодрым шагом направился к машине. Даша, стараясь не отставать, продолжала:

– Этого Бондаря зовут Олег Владимирович, суровый мужчина.

– Пьет?

– Нет.

– Хуже. Надо искать подход.

– Поняла, займусь.

– Умница. Как я буду без тебя? – Решетников вдруг остановился и обернулся к Даше.

– А почему без меня?

– Сколько у тебя уже, три недели, четыре? Триместр только начался, правильно?

Даша застыла на месте.

– Откуда вы знаете?

– Унижаешь начальство, Даша. Эх, не спасешься ты, Даша, не спасешься. А хотя через роды, может быть. Подход, искать подход.

Решетников сел в машину и поехал к Бондарю. Даша, как обычно, не подвела и быстро нарыла новую ценную информацию:

– Петр Сергеевич, я нашла подход. Этот Олег Владимирович все-таки пьет, но не все, любит текилу с лаймом. Не лимон, именно лайм. Вот такой человек. Спортсмен, имеется несколько сотрясений, так что аккуратней с ним.

– Если сработает, Даша, премия всему коллективу. Клянусь.

* * *

Спустя еще четверть часа Решетников уже звонил в дверь Бондарю, держа в одной руке бутылку текилы, а во второй – пакетик с лаймами.

Дверь открыл высокий крупный мужчина в домашнем спортивном костюме. Весовые категории явно были не в пользу Петра.

– Я отец Саши Решетникова.

Бондарь молча кивнул в ожидании дальнейших слов.

– Я не смог сегодня приехать в школу, делегировал жене, о чем искренне сожалею.

Бондарь снова молча кивнул.

– Полакомимся текилой? – перешел в наступление Петр, подняв руки с текилой и лаймами.

После паузы Бондарь кивнул в третий раз и посторонился, пропуская Решетникова.

Спустя несколько рюмок хозяин стал словоохотливее.

– Да мне самому неудобно, ты не представляешь, – говорил он. – Как твой моего ушатал? Стыдно. Сколько боксом занимается, и тут такое.

– Я, если честно, сам в недоумении, Сашка всегда тише воды, а тут подрался. Да еще и как. Отслоение сетчатки, жена говорила?

– Нормально все с глазом, сегодня врачи сказали, дома пока посидит, сотрясение же. А потом…

– А чего подрались, не в курсе?

– Да баба там была.

– Стас тебе сказал?

– Нет, этот молчит. – Бондарь снова разлил текилу по рюмкам. – Так дерутся только из-за баб. Едва оттащили. Там баба.

Они чокнулись и выпили.

– Жена говорила, вы заявление хотели подавать? – произнес Решетников.

– Было дело.

– Уладить бы нам этом вопрос.

– Можно и уладить.

– Давайте мы оплатим лечение Стасу?

– Какое лечение? Дома сидеть будет.

– И что, какие варианты?

– Сейчас допьем и пойдем дальше куражиться.

На этот раз кивнул Решетников, его такой вариант вполне устраивал.

Через час, уже изрядно захмелев, они вышли и уселись на спортивной площадке. Бондарь все говорил о том, что не давало ему покоя:

– То, что твой парень хохотальник моему начистил, даже правильно, а то уже совсем невозможно говорить стало. Возмужал, окреп, слова не скажи.

– У меня с Сашкой нормально, понимание есть, – ответил Решетников. – Я так думаю.

– Я ведь такой же закрытый был, но мой отец у меня и не спрашивал ничего. Результат даешь, и хватит. Но я же другой, я же интересуюсь его делами, что там, как там…

– А ты вообще в курсе, что у них за класс, дружные они там или… я просто как-то об этом ни разу…

– Нормальный вроде, но… Ты только не злись.

– А чего я должен злиться?

– Ну… Твой сын лох.

– Что?

– Только давай без этого, я не обидеть хочу, я от души говорю, надо знать.

– И что, мой лох твоего героя положил?

– От этого и тошно. Кто тогда мой теперь, если…

– Кто тебе это сказал про Сашку?

Бондарь ответил уклончиво:

– Ну я образно, не то чтобы прямо лох, но он такой сам по себе, учится хорошо, скрытный, тихий. Его ж и раньше доставали, но он молчал всегда, это я знаю – слушал разговоры Стаса по телефону, угорали все время с него. Почему он сейчас ответил? А наказал правильно.

После недолгой паузы Бондарь заявил, поднимаясь со скамьи:

– Драться хочу.

– Тебе пить нельзя, – сказал Решетников, видя, что Бондаря совсем развезло.

– Давай сейчас возьмем еще, и хватит. Чтобы наверняка, во всем надо доходить до конца, до сути.

– Нет, хватит уже. Хорош. По домам.

Бондарь, угрожающе насупившись, начал подступать к Решетникову:

– Слушай, может, с тобой подеремся?

– Не стоит.

– Почему? Реванш, отцы за детей. Давай.

Неожиданно Бондарь занес кулак, Решетников едва успел увернуться, говоря:

– Ну хватит, хватит.

– Да че ты, никаких заявлений. Разберемся и забудем.

Решетников начал отступать спиной, снова уворачиваясь от удара.

– Угомонись, Олег Владимирович.

Но Бондарь разошелся не на шутку и еще раз попытался нанести удар. Воспользовавшись тем, что Бондарь едва стоит на ногах, Решетников ударил в ответ и закрепил успех, заехав пошатнувшемуся Бондарю в челюсть. Тот упал навзничь и замер, бормоча:

– Вот это позор… твою мать…

Решетников подошел к поверженному и протянул руку, которую Бондарь принял.

«Пожалуй, инцидент можно считать исчерпанным», – подумал Решетников по дороге к своему джипу.

* * *

Вернувшись домой, Петр первым делом осмотрел себя в зеркало. Все-таки Бондарь его задел – на скуле виднелось небольшое покраснение. Решетников подошел к комнате сына и постучался.

– Я ел, – послышался Сашин голос.

Решетников вошел в комнату, прошел к кровати, сел. Саша сидел за ноутбуком, на столе лежал открытый английский словарь с дефинициями.

– Я поел, – повторил сын, не отрываясь от монитора.

– Вы с ним что, девочку не поделили? – начал Решетников. – Ну теперь уже поделили. Она с тобой? Или пока вы дрались, пришел третий и увел?

– Ты пьяный, что ли? – Саша обернулся и внимательно посмотрел на отца.

– Встречался с отцом Стаса, говорили про случившееся. За что ты его?

– А Стас что сказал?

– Он тоже молчит, – ответил Решетников.

– Ну вот и я говорить не буду.

– Ты ему сотрясение устроил. Надо понимать, конфликт улажен или…

Саша досадливо нахмурился:

– Пап, хватит. Хорошо, когда ты трезвый, всем довольный.

– Мы должны поговорить.

– Слушай, давай я скажу маме, что мы поговорили, и ты успокоишься.

– Я хочу поговорить, потому что я хочу поговорить.

– Ты устал, тебе хочется спать, мне хочется побыть одному, давай разойдемся.

– Есть ощущение, что у нас нет с тобой взаимопонимания, – меланхолическим тоном проговорил Решетников.

– Слушай, но ведь все хорошо, мы приветливы, дружны. Чего ты копаться начал? Я тебе не расскажу ничего, потому что есть вещи, о которых не надо рассказывать. Личные. Это нормально.

– От родителей, особенно от отца, ничего нельзя скрывать.

– Слушай, отец, у тебя есть секреты?

– Нет! – Решетников даже головой покачал для убедительности.

– Врешь. Ты мне врешь. А я чего должен отвечать тебе правду? Пап, давай я буду заниматься.

Саша отвернулся к монитору. Видя, что сына не удается пронять, Решетников выдержал паузу и заявил:

– У меня есть другая женщина.

Саша, мгновенно забыв о своем занятии, резко повернулся к отцу.

– Что?!

Решетников вдохновенно продолжал:

– Мы с ней давно знакомы, но вот сейчас отношения… роман, короче. Мама пока ничего не знает, потому что… ну… может, и не надо говорить, на две семьи пожить, ты вон уже взрослый какой, папа тебе только мешает… ну вот я сказал тебе правду, теперь ты давай.

Саша внимательно смотрел на отца, пытаясь понять, лжет он или нет.

– Ну что ты врешь, а?

– Это правда.

– Нет! Женщину какую-то придумал, что за цирк?

– А как тебя разговорить?

– Никак. Может, раньше надо было начинать говорить, я бы привык, а может, я просто такой, что никак. Все нормально. Честно. Я не наркоман, у меня все нормально. Давай ты протрезвеешь…

Решетников грустно хмыкнул, встал и, слегка покачиваясь, вышел из комнаты.

Через 10 минут он уже крепко спал перед включенным телевизором, не видя, что транслируется интервью Марии Шульгиной.

– Я должна извиниться, – говорила она с виноватой улыбкой, не теряя при этом достоинства, – но в последнее время мне нездоровилось, и я была вынуждена пойти на этот поступок. Разумеется, я обещаю, что отныне буду сама лично присутствовать на всех гастролях. Спасибо. Еще раз спасибо.

* * *

Решетников же в это время видел совсем другие картины.

Он оказался в казино, причем не современном, а, судя по одежде посетителей и крупье, эпохи конца девятнадцатого века. Осмотревшись, он заметил за столом Достоевского – того зрелого Федора Михайловича, что знаком каждому по школьным портретам. Решетников присел рядом, не сводя с гения завороженных глаз. Наконец, набрался смелости и обратился к писателю. Но тот оборвал его отрывистым «Нет».

– Что нет? – слегка опешил Решетников.

– На все твои вопросы ответ: нет, – ответил Достоевский, не удостаивая Петра взглядом.

– На какие? Вы же не знаете, о чем я хотел спросить.

– Пришел благословение просить.

– Зачем мне ваше благословение?

– На экранизацию «Преступления и наказания».

– Я не хочу писать экранизацию.

– Хочешь. Не благословлю. Я паблик домейн, конечно, но нет. Уходи.

– А я назло напишу, – с вызовом произнес Решетников.

– Прокляну. Ты и так говнодел, а так и вовсе перестанешь писать. Даже эти твои алиби не сможешь сочинять. Такой позор. Ты так никогда не станешь великим писателем.

Решетникова раздражало, что писатель не желает на него смотреть.

– Я не хочу быть великим писателем.

– Не можешь, вот и не хочешь.

– То есть, если я перестану сочинять алиби, я стану известным писателем?

– Станешь известным говноделом.

– А можно другое слово использовать? – все больше раздражаясь, спросил Решетников.

– Нет, говнодел, нельзя. А чтобы стать настоящим писателем, нужно страдать и быть бедным. Быть бедным и страдать. Всего-то. А ты живешь в зоне комфорта, говнодел. Зачем тебе писать современную версию «Преступления»? Тебя это не спасет. Тебе очиститься надо через страдание и муки. Оставить свое это агентство, переосмыслить жизнь, переоценку сделать. Реновацию жизни произвести.

– Знаете что, Федор Михайлович, – вскричал доведенный до бешенства Решетников, – идите вы в жопу!

И тут Достоевский впервые за весь разговор повернулся к нему, посмотрел прямо в глаза и ответил:

– Там занято. Там ты.

* * *

Проснувшись ровно в восемь утра, Решетников выключил телевизор и набрал Жданова.

– Добрый день, Роман Викторович, я согласен писать.

– Да? А мы уже нашли автора.

– А если я скажу, что уже есть кое-какие наработки? Мне сегодня приснилось, как это все должно быть. Как Менделееву, все в карточках.

– Отлично. Пришлю договор на почту.

– Ждите бестселлер, – сказал Решетников и положил трубку.

Из размышлений об удивительном сне с гениальным писателем в главной роли его вывел голос Саши:

– Пап, ты спишь?

Решетников энергично подскочил с кровати.