Глава вторая

Наши дни.

Жаркий огонек уютно потрескивал в камине, наполняя просторную комнату теплом и светом. За окном, сквозь морозные узоры, можно было разглядеть разноцветные новогодние гирлянды, щедро развешанные по деревьям у дороги. Так было по всему центру города. Люди куда-то спешили: спешили на работу – доделать годовой отчет, принять последних в этом году пациентов, развезти оставшиеся посылки и письма. Спешили домой – наряжать дом, квартиру, елку или… жену. Готовить салат, горячие блюда и десерты. Закупать оптом подарки, чтобы всем хватило, и никто не чувствовал себя обделенным. Всем хотелось праздника. Люди жили в предвкушении чего-то загадочного, волнующего и очень приятного.

Среди этой предпраздничной суеты, в комнате с камином, царила тихая и спокойная обстановка. Два человека, два старика сидели в удобных, резных креслах ручной работы, у небольшого стола; перед ними была шахматная доска, искусно вырезанная из дерева, с такими же резными фигурками. Худой, словно сидящий на строгой, многодневной диете, седовласый старик, казалось, напряженно думал над следующим ходом. Его оппонент, плотного сложения, одетый в опрятный шерстяной костюм, немного устаревшего, но все еще добротного покроя, пыхтел курительной трубкой. Пронзительно-серые глаза, лукаво смотрели на доску, оценивая ситуацию.

– Не хочешь меня поздравить? – дед в пиджаке надсадно кашлянул, поднеся ко рту платок. – Кстати, тебе шах!

Кащей – а это был он – не глядя сделал знак пальцем. Из затененного угла комнаты выскочил маленький, бородатый человечек, подбежал к стопке поленьев у камина, схватил одно объемное полешко и кинул его в огонь. Пламя затрещало с новой силой. На потолке комнаты заиграли причудливые тени. Человечек убежал так же быстро и тихо, как появился.

– Ваш Новый год не имеет для меня никакого значения. Ты знаешь.

– Забыл! Эх ты… – протянул старик в пиджаке. – Прорубь, зима, два окоченевших мальчика. Уж ты-то должен помнить!

– Да-да. Припоминаю… Вам мат, юноша! – Кащей убрал вражеского слона и поставил на его место ферзя, сковав короля противника.

– «Припоминаю!» – дед зашелся кашлем. – Я каждый год, как второй день рождения праздную! Холод терпеть не могу с тех пор. Особенно воду ледяную. Бр-р!

– Славь своего Бога, что хоть что-то можешь чувствовать, – наставительно шелестел голосом колдун, – это наибольший дар, после свободы воли, который у вас есть. Незаслуженно.

– Годы прошли, – усмехнулся Тихон Анатольевич, – а ты все такой же – ни капли самоиронии. Как ты живешь?

– День за днем, – Кащей махнул ладонью, фигурки взлетели вверх и встали на доску, каждая на свое место. Будто были примагничены.

– А я вот думаю, размышляю каждый год, примерно в это время: что было, если б вы с Баюном меня не нашли тогда? И холодею от страха.

– Экзорцистам не положено испытывать страх, – конь резво прыгнул через пешку.

– Страх, как и другие эмоции – это то, что отличает нас, от таких как вы. И от животных. Мы боимся, мы не знаем, когда уйдем в мир иной, о котором понятия не имеем, и мы живем. Не так долго как вы, но более полно. Каждый эпизод по-своему ценен и неповторим. И тем богаче и здоровее человек, чем больше у него таких неповторимых, ярких моментов в жизни. Тем больше он человек. Жизнь – череда замечательных моментов, сцена для героических поступков! Хоть и сама является лишь моментом для кого-то.

– Что же дал тебе риск, погибнуть ради человека, которого ты даже терпеть не мог? – Кащей поднял свои слабо мерцающие глаза на хозяина квартиры.

– У меня был выбор, ты прав, – Тихон пригладил редкие, непослушные волосы на голове, – я выбрал – и не жалею. Я не знаю, как тот паренек распорядился своей жизнью. Каким он стал человеком. Пожалуй, повторись такая ситуация, я бы вновь так сделал. Я мог и хотел так сделать! Выбор делает нас теми, кто мы есть. Делает людьми. Или нелюдями. Тебе-то что? Играл бы с другим упрямым стариком!

– Ты хотя бы стараешься выиграть. Безрезультатно, конечно, – колдун втянул воздух острым, крючковатым носом, – но каждый раз используешь другой подход. Словно есть хоть малейшая вероятность того, что ты сможешь выиграть у стража Лунного чертога из Подземного Мира.

Тихон усмехнулся в пышные усы:

– Знаешь что? – он уверенно вывел ладью на середину поля. – Однажды, я это сделаю!

Глаза Кащея едва заметно замерцали зеленым огоньком. Он не собирался рассказывать Тихону, что тот самый Володя, мальчик, едва не утонувший в проруби, не дожил и до двадцати лет. Однажды, он поспорил на весьма крупную сумму денег с другими ребятами, что успеет перебежать рельсы прямо перед самим поездом. Проспорил.

Неведомый бородатый человечек вновь подбросил полено. А за окном начался снегопад, как в тот раз. Как в тот год.

Глава третья

Тихон открыл глаза. За окном было еще темно. Он посмотрел на потолок: недалеко от угла комнаты расползалось мерзкое желтое пятно. «Осенью чинил крышу, – с досадой подумалось ему, – и вот опять…» С кряхтением перевернулся на другой бок. «Почему Андрей не звонит? Полгода ни слуху, ни духу!»

Дети Тихона Анатольевича давно разъехались по городам, и, даже, по другим странам. Внуки уже подросли, но они почему-то редко виделись. Андрей – его старший – говорит, что вокруг него, какая-то странная аура: кажется, что все хорошо. С ним тепло и приятно, и, в тоже время, как-то неспокойно. Будто встретил доброго старого друга, он тебе рад, улыбается, но ты знаешь – у него при себе заряженный пистолет и стреляет он очень метко.

Звонок будильника прервал грустные мысли. Тихон медленно сел, опустил ноги на пол и зашарил ими в поисках тапочек. Только тут до него дошло, что звенел не будильник, а смартфон на прикроватной тумбочке. Он натянул на нос очки – номер не был ему знаком.

– Слушаю! – он окончательно растер слипшиеся ресницы.

–Вы? Это я… Вы не знаете… Я мама Алеши!

Тихона прошибло плохое предчувствие. Ему редко звонили с хорошими новостями. Что ж, он сам выбрал такую жизнь.

– Да, здравствуйте! Что у вас случилось?

– Он… он, – в трубке послышался плач. – Понимаете, я и к доктору, и к психиатру… Ничего! Не помогают ни таблетки, ни порошки. Бесполезно все это!

Женщина снова заплакала. Тихон потер переносицу.

– Когда это началось?

– Уже с полгода. Сначала думали – придуривается, шутит. У них так принято сейчас, у молодежи. Пранкеры, кажется, называется. Вот. Сейчас совсем невозможно: то фекалиями стены измажет, знаки какие-то рисует; то кричит целый день на непонятном языке, я не понимаю его! Совсем! Знакомая – фельдшер, сказала, что это латынь. Латынь! Не знаю уже, что и думать. Мужу моему, знакомый с работы, номер какой-то дал, телефонный. Мы позвонили – там дали ваш номер, и сказали, что нужно верить. Я ничего не понимаю!

В трубке послышались рыдания.

– Постойте, я понял! Женщина! Как вас зовут?

– Анжелика!

– Вот что, Анжелика, расскажите подробнее, он – сильный парень?

– Не очень. Был, не очень. Недавно, дядю Славу своего, за плечи поднял, и откинул в другой угол комнаты! Больше центнера так легко поднял, как сумку с продуктами. И материт всех! Такие проклятия на родных кричит – передать страшно!

– Понимаю, понимаю. Он крещеный? Священника приглашали?

Дама помолчала. Затем всхлипнула и продолжила:

– Нет, не крестили. Как-то не до того было. Все работа, переезды…

– Стало быть, парень ни во что не верит. А занимается чем?

– Болтался, паразит, с разными. И из полиции вызволяли, и аварии устраивал. Пьяный…

Старик покачал головой.

– Где он сейчас?

– Пришлось… – женщина снова готова была разрыдаться, – правда, он хороший мальчик, поверьте!

– Он дома?

– Дома, да. В своей комнате. Мы с мужем…мы привязали его к кровати.

На том конце разразилась настоящая истерика.

– Я понял вас, Анжелика! Вы слышите? Давайте так: диктуйте ваш адрес, а я навещу вас послезавтра.

– Да? А вы сможете? То есть, я хотела сказать, вы приедете и что-то сделаете? Вы нам поможете?

– Бог поможет. Я приеду, держитесь и ничего не бойтесь – оно крепчает от страха людского.

– Поскорее, я прошу вас, сил уже никаких не осталось!

Женщина продиктовала свой адрес. Тихон нажал на отбой и глубоко вздохнул:

– Что, покой нам только снится? – весело спросил он вслух и тряхнул головой. – Неужели Еремей снова не согласиться?

***

На следующий день, Тихон Анатольевич пришел в церковь. Отец Еремей уже заканчивал службу. Только заметив его, приходской священник помрачнел. Они вышли во двор, и зашагали по скрипучему снегу.

– Когда ты угомонишься? – проговорил тучный Еремей. – Я говорил тебе, что это незаконно?

Тихон кивнул.

– А ты что?

– Двух чертей после того выгнал. Такого пинка им дал – ты б видел!

Священник перекрестился три раза, и прочел молитву:

– Тихон, Тихон! Боюсь я за душу твою. А если помрет, не дай Бог, кто из них? Тебя по судам затаскают. В колонии, с твоим здоровьем – билет в один конец!

Старик сощурился, глядя на золотые купола церкви. Еремей покачал головой. Прошло несколько минут, прежде чем молчание прервалось.

– Архиерей не даст своего одобрения. Он и раньше тебя недолюбливал, а теперь…

– Всех любить надо! – почему-то у Тихона Анатольевича было замечательное настроение. – А то ведь, несерьезно: этого люблю, того недолюбливаю. Он ведь понимает, что я делаю?

Еремей качнул окладистой бородой.

– Такие дела отлагательств не терпят. Архиерей, еще месяц будет все «за» и «против» взвешивать. Люди ведь, в самый последний момент со мной связываются. Если вообще какие-то меры принимают, – Тихон заложил руки за спину. – Есть тип людей, которые предпочитают не замечать, что происходит с их родным человеком, или близким другом. Мол, само пройдет! Представляешь? И человек этот погибает в страшных мучениях.

Снег искрился на солнце, слепя глаза. Они подошли к высоким резным воротам.

– По-христиански это?

– Все так, Тихон. Прав ты, конечно! – священник посмотрел ему в глаза. – Да и ты пойми: нет других, таких же, как ты. Шарлатанов – пруд пруди; настоящих профессионалов – днем с огнем. Да еще политика эта, не для людей вовсе, и бюрократия… сам понимаешь.

– Бывает такое, когда не просто сложно, а невозможно переносить процесс физически и психологически. Видел когда-нибудь беса, с тебя ростом?

Священнослужитель споткнулся на ровном месте. Большой крест на его груди звякнул цепочкой.

– Я их вижу, тварей этих. Говорил тебе, и повторю: мы не одни. И то, что ты там читаешь, в зале, имеет большую силу. Напиши архиерею задним числом, придумай что-нибудь.

– Посмотрим. Что еще с тобой, неугомонным делать? А сила молитвенного слова, и без твоего экзорцизма известна!

– Но, только я это использую, здесь и сейчас, и буду продолжать, пока живу. Люди слабы. Пороку легче поддаться, чем свет в себя впустить. Ты примешь исповедь?

Священник повернулся к нему:

– Я после твоих откровений, спать не могу целыми днями!

– Попробуй спать по ночам! – Тихон Анатольевич задорно подмигнул старому знакомому.