Отзывы на книги автора «Павел Пепперштейн»

Здоровенная книженция, такой и убить можно. Эта первая мысль, которая возникает, когда держишь в руках "Русских детей". Шутка ли? 48 историй! Да еще с такой вкусной аннотацией! И вот тут-то кроется подвох. Потому что аннотация гораздо вкуснее многих текстов.
Честно признаюсь, брал из-за Идиатуллина и Фрая. Глупо, наверное, из-за двух рассказов покупать целый сборник, но была надежда на волшебство, на сказку, на светлые истории о наших детях. Не верьте аннотациям, ох не верьте!
Книга красивая, качественная. Да и сами рассказы ученическими поделками не назовешь. Все ж таки авторы не новички, дело свое знают. Так что тут претензия, скорее, к составителям. Я лично не углядел какой-то общей связки между текстами. Не считая, конечно, привязки (зачастую довольно условной) к детям.
Сразу скажу, в авторах, ради которых брал книгу, я не разочаровался. Остальное очень спорно. есть хорошие рассказы, есть плохие. Есть вызывающие недоумение - что они тут вообще делают? Так что оценка нейтральная. Но буквально в каком-то полушаге от негативной.

Не ставлю оценки, потому что не понимаю, что в таких сборниках оценивать. Мастерство составителя? Идею? Выбор авторов? Просто коротко упомяну тех, кто впечатлил, пожалуй.
Действительно хороший рассказ вышел у Фрая, прекрасная Кучерская, трогательные отцы Шаргунов и Рубанов, Старобинец, извините за шаблоны, держит марку. Кто-то написал страшно, кто-то смешно и узнаваемо, кого-то перелистнула почти сразу, но вот из 48 историй тронули и задели лишь три, но как!
Сколько света у Татьяны Москвиной! Это мое первое знакомство с ее текстами и постыдно хочется остановиться, потому что вдруг остальное хуже? А так - действительная машина времени, то, зачем мы вообще читаем худлит, спасибо.
Обрыдалась над рассказом Романа Сенчина, узнавая себя и знакомые жизни, вот до соплей, извините. Как будто отверткой провернули, очень больно. Примерно то же сделали несколько лет назад "Елтышевы" и, кажется, мы уже имеем готового для истории современника.
И Виталий Сероклинов, который короткими такими "Пряниками" сказал всё, что хотел сказать целый толстенный сборник. И если вы над "Пряниками" не плакали, сердца у вас нет.

И в целом - мне было бы не стыдно, если б этот сборник перевели на другие языки и знакомились через него с тем, что в руслите современном происходит. Пока же он справляется с этим для нас.

Рассказы скорее про взрослых через призму детства. О том, какие мы с детьми и благодаря детям. О том, как рядом с ними оживает в нас наше детство. Какие мы, когда не просто абстрактные взрослые, а вполне определённые мамы, папы, дяди, тети... воспитатели, учителя, психологи... - свидетели таинства детства.
Отцы и отцовство. Очень ценный взгляд "изнутри". Особенно полезно почитать тем, кто считает, что "отец не так важен в жизни ребёнка" или "отцу не так важен ребёнок, как матери". Приверженцам подобных "теорий" почитать стоит, вдруг поможет...
К тому же под обложкой собраны рассказы современных писателей и эта книга хорошая возможность с ними познакомится.
Пиши-читай. Е. Российская

Прочитал "Весну" Пепперштейна еще 3 года назад. Я давно ждал от него чего-нибудь новенького, ведь 4 года прошло с публикации "Военных рассказов" и "Свастики и Пентагона". Я даже, честно говоря, обрадовался тому, что в книге было 460 листов, для сравнения, в Военных рассказах было двести с лишним листов, а в Свастике и того меньше. Каково е было мое удивление, когда в содержании сборника я обнаружил названия уже давно написанных автором произведений и изданным в предыдущих сборниках. Это касается и Яйца из сборника "Диета старика", Около Молока, Приготовление к оргии, День рождения Гитлера, на этот раз переделанный в триллер ( хотя Пепперштейн и оставил в нем фразу "Кошурка, е*аный в рот, Котофан!"), и еще ряда текстов. Больше того, всю основу, скелет "Весны" и составляли эти самые старые произведения. Было несколько новых, произведений. В частности, опять несколько текстов про колобка, и пресловутого следователя Курского. Мне больше всего понравился рассказик Но, одновременно Пепперштейн их разбавил очень маленькими текстами, похожими на притчи или на анекдоты, что-то вроде : "Почему самовар блестит? Потому что его чистят незримые силы этого мира...." Не знаю, для чего это нужно было? Коммерческий ход? Желание переиздать старые тексты, видя в них сверхактуальность? Вообще, моет быть он исписался? "Пражская ночь" разочаровала ведь тоже, как и его рэпы... И самое главное, чему восхищался, писавший восторженную рецензию Лев Данилкин? Наверное так, в оглавление посмотрел, да описание прочел, и готово! Но, мне понравился рассказик под название "Май" - кажется эо что-то новое, во всяком случае, в рассказе Пепперштейн перечисляет название всяких модных нынче групп. Рассказ потрясный! Этакий Маоистский бунт в зажравшейся "Новой России"

Увлекательный аттракцион разгадывания, какую из новелл написал Павел Пепперштейн, а какую - нейросетка, вскормленная его текстами, к десятому рассказу превращается в невыносимую пытку. Вязкая субстанция топит автора, а с другой стороны - безжалостно обнажает его приемы, пародирует, ехидничает, притворяется... От всего этого тексты настоящего ПП (внимательный читатель их без труда определит) будто растворяются в идиотском субстрате, теряют всё, что в них было ценного, становятся частью какого-то зыбкого студня, который к тому же "пытается проснуться". Спи спокойно, не просыпайся.

Всегда ускользайте.
Джулиан Барнс "Глядя на солнце"

Три сложных объемных постмодернистских романа случилось прочесть за последние несколько месяцев. Не от любви к постмодерну, это ж такое явление, столкнувшись с которым впервые, говоришь: "Больше никогда, я себе не враг". Зачем тогда брала? Ну, во-первых, я сорока, хватаю все блестящее (красивое, необычное, модное), потому "Дальгрен" Дилэни, который вышел в конце прошлого года в переводе Анастасии Грызуновой.

Во-вторых играю, порой не без приятности, в литературные игры. Потому "Трилогия лорда Хоррора" Бриттона (будь он неладен). В-третьих - и главных, когда медленный яд постмодерна впервые проник в тебя, ты уже отравлена, детка, и сколько не трепыхайся, ноги однажды сами понесут в то место, где можно это достать. Просто потому, что в лучших образцах иной уровень сложности и внутренней связности при внешней повествовательной расхлябанности и бессюжетности. О "Мифогенной любви каст" слышала как об очень стоящей книге, да все не срасталось. Вот случилось.

Кстати о сюжете, с которым тут много лучше, чем можно было бы ожидать. Смотрите, начало войны, спешная эвакуация оборонного завода, в ходе которой инженер Востряков, пытаясь спасти белый рояль из Дома культуры, уговаривает своего друга, парторга Владимира Дунаева погрузить его на машину с недоупакованным в спешке оборудованием - на ближайшей станции они нагонят состав и инструмент не достанется фашистам. Но планам не суждено осуществиться, прямо на них выдвигается колонна танков, грузовик при развороте опрокидывается, под весом незакрепленного рояля. Вострякову удается взобраться в кузов следующего, в то время, как Дунаев гибнет.

После войны, терзаемый чувством вины за гибель друга, находит в детдоме его дочь и удочеряет ее. Жизнь налаживается, но в шестнадцать лет девочка начинает получать странные письма: "Я твой папа, я не погиб, а стал волшебником", - едва не доведшие Вострякова до нервного срыва. Впрочем, они прекращаются так же внезапно, как начались, девушка благополучно заканчивает институт и, вместе с мужем, тоже геологом, постоянно пропадает в экспедициях, ее дочь живет у приемного деда. С шестнадцатилетием девочки история повторяется. Опять письма, на сей раз от деда-волшебника.

На этом слой современности надолго, почти до самого конца, прерывается повествованием о том, что на самом деле случилось с парторгом Дунаевым, который, вы уже догадались, не погиб, но переместился из нашей реальности в некую "промежуточность", где обрел сверхспособности, посредством которых намерен содействовать борьбе с фашистами. По сути, это и составит содержание книги, обрамляющая история условной реальности пройдет по самой кромке, основной объем отдан похождениям Колобка-Дунаева в сказочной реальности, которой мне не хочется называть галлюцинаторной. Ну. хотя бы потому, что в галлюцинациях, как правило, отсутствует связность и содержательная емкость (нет, не на личном опыте, читала Сакса).

Итак, очнувшись, парторг находит, что заблудился в сумрачном лесу, где жизнь течет по проппово-кэмпбелловым законам волшебной сказки: герой получает вызов и должен ответить на него, пускаясь в путешествие, сражаясь со многими врагами, обретая волшебных помощников, терпя поражения и празднуя локальные победы: путь героя – чудовищ фигачить, брать сокровища, строить капища. Он герой не потому, что качок и боец, а потому что не может иначе.

Особенность здешнего мифопространства в предельном, во всех отношениях, хардкоре: натурализм, плотскость, бестрепетное обращение к табуированным темам, виртуозные манипуляции с обсценной лексикой (с предпочтением отдаваемым мужскому и женскому половым органам и термину для совокупления). Против опасений, это не ведет к десакрализации, скорее на глазах читателя происходит перемещение на иной качественный уровень сакрального - "перещелкивание" в романной терминологии. Когда прежде запретное приоткрывает на мгновение глубинный смысл, лишь с тем, чтобы окончательно захлопнуть створки: понял что-то, ухватил? Радуйся. Разжевывать здесь никто не будет.

Структурно действие выстраивается в соответствии с наиболее значимыми сражениями Великой Отечественной, в которых парторг в своей шаманской (паром торгующей) ипостаси пытается содействовать красной армии, но в начале, не пройдя должной инициации, раз за разом терпит поражение. Однако после Сталинграда, поднаторев и заматерев, идет на прорыв и действует с уверенным мастерством. Параллельно дунаевской эпопее и как его, в достоевском смысле, двойник, во втором томе появляется немецкий офицер Юрген фон Кранах. Эта фигура мне не до конца ясна, но он придает роману дополнительную непростоту, отражая дунаевскую славянскую сказочность в зеркале западноевропейской культуры.

Лексико-семантический слой соединяет шокирующую непристойность с высочайшей поэтикой прозаического текста, филигранными стилизациями в соседстве с довольно посредственного качества стихотворными включениями - в них, как в роде буриме, зашифрованы послания оракула Советочки, помещенного в голову героя по типу Метиды, заключенной в голове Зевса. Разгадывание пророчеств сопряжено с непременным гаданием по внутренностям слов и сложным переплетением семантических связей.

У книги высочайшая степень референтности к литературным источникам, главным образом к авторской сказке, героини которой, во главе с Алисой (персонификацией Синей - роковой любви и основного врага героя), участвуют в войне, всякая со своей атрибутикой. У Дороти, например, заводной Тото и красные башмачки. Очень сложная, часто немыслимо красивая, еще чаще омерзительная, местами дико смешная сказка. Чистое ментальное наслаждение, хотя сильно не для всех.

Хороший роман, но и пример того, как не надо писать роман (начиная с середины примерно).
Я вообще думаю, что самая радикальная форма текста сегодня - это реализм. И именно потому реализм сегодняшний радикален, что он не может быть реализмом для всех... Каждый реализм реалистичен для.. реализуемого эту реальность реалиста... Вот из чего надо исходить. И это будет конечно несколько другой - одновременно сверхреалистичный и сверх индивидуальный реализм. Реализм со своей ("моей" -авторской) внутренней стороны, увиденный. "Увиденный" и "переданный". Не переигранный, а дышащий, живой. Реализм, базирующийся на парлептипном, или прото парлептипно подходе к (форматируемой) событийности (нарратива).
И в этом случае уменьшится (как раз) количество использованных в канве повествования слишком отвлеченных и плохосшитых (то есть практически необработанных) фрагментов заготовок-текстов, взятых автором, очевидно, из своих закромов-черновиков.
Из хорошего: в книге, в то же время, много очень достойных мыслепотоков и словесных оборотов. Тонких переходов и настоящей прозаческой поэзии.
Из плохого (резюмируя вышесказанное): вымученно-искусственное вытягивание-наполенение объема (касательно второй половины книги).

Конечно, ожидания – исключительно забота читателя, но мои оказались благополучно погребены под гремучей смесью всего подряд.

Кино, близнецы, стрельба, предсказания, цыгане (не настоящие и немного настоящих), Республика Радости, какие-то киллеры, какие-то алкоголики, Майкл Джексон, Америка, яхты, немецкие офицеры… И регулярно посреди текста кого-то еbут. Ну из песни слов не выкинешь, что я сделаю, раз автор стремится разбавить общую художественность суровой прозой жизни.

Общий сюжет вроде как какой-то и есть, но за ним точно сюда идти не надо — настолько тонко он размазан по всей книге и завуалирован историями каких-то рандомных людей в самые неприглядные моменты жизни.
Честно: я не поняла, зачем это написано. Рассказать историю? А какую, собственно? Создать свой мир? Ну кхм, не надо, спасибо.

Больше всего похоже на гигантский такой поток авторского сознания, где он играет словами, регулярно подтасовывает как шулер и мечется как жонглёр. Наверное, из желания поразиться слогом и обширностью авторского мастерства перетекать из одного в другое и можно почитать. Что называется, «книга не для всех». Сложно сказать, кто эти таинственные не все. Вероятно, какая-то интеллектуальная элита. К которой, признаться, не очень-то тянет. Всё-таки за красивым фасадом хотелось бы и приличное задание, а не подвал с багажом сотни сомнительных личностей.