Вокруг нас полно душевных благородных людей. Добрых, отзывчивых. Есть они и во власти, неправда, что там одни черствые люди. Неправда. Вот и наша райадминистрация озаботилась тем, как помочь людям, кому сейчас трудно в наше непростое экономическое время. Душевные, отзывчивые люди. Много они сделали хорошего, столько всякой помощи придумали. Вот даже знаете, о чем подумали, – о том, что социально незащищенным слоям нужно как-то и где-то подстричься бесплатно, не ходить же по городу заросшими, если нету денег. И неэстетично и портит внешний вид города. Здорово придумали, кто придумал это – благородный душевный человек.
Стали в райадминистрации раздавать талоны на бесплатную стрижку и обязали центральную парикмахерскую оказывать незащищенным эти услуги. Прекрасно придумали, это был порыв души благородных, неравнодушных людей.
Получила один талон, в том числе, Прасковья, мать троих малых детей. Хоть и трое детей, а все равно ж женщина, нужно выглядеть прилично. То-то! Пошла Прасковья, мать троих детей, в эту парикмахерскую. На входе сидит там такая дородная женщина, зовут ее Зина, распорядитель, по совместительству уборщица, сразу видно, что очень добрая, душевная. А дальше в коридоре сидят посетители, несколько человек. Прасковья дает Зине талон на бесплатную стрижку, та смотрит на него, но ничего не понимает. Видит только печать райадминистрации.
– Что это? – спрашивает Зина.
– Это… Ну, это – как-то неловко мямлет Прасковья. – Это талон на бесплатную стрижку.
– Что за талон? Как это бесплатная?
– Ну, это в районной администрации дали.
– В районной…. Сейчас спрошу у заведующей, – Зина кричит что есть мочи – Валентина Сергеевна! Тут женщина с каким-то бесплатным талоном пришла.
Валентина Сергеевна высовывается из окошка, что напротив.
– Что за талон? А ну дай сюда.
Она протягивает руку через коридор, дотягивается до вытянутой руки Зины, берет талон и несколько секунд с недоумением смотрит на него.
– Сейчас позвоню в райсовет, узнаю, что они еще там придумали – говорит она и прячется за окошком.
Любое дело, даже в высшей степени благородное, требует внимательности и последовательности в исполнении.
– Алло, райсовет? – Валентина Сергеевна говорит очень громко, ее слышат все в парикмахерской, а может быть даже еще и на улице – А что Вы тут нам прислали женщину с талоном каким-то на бесплатную стрижку?… А-а, теперь поняла, а то-то я смотрю. Значит, это для неимущих сейчас выдают. Ага, поняла. Значит, оказать услугу и оприходовать… Талоны собирать, и потом сдать. Хорошо! Сейчас все сделаем. Зина! – кричит она истошно, хотя Зина находится от нее в двух метрах. – Зина, значит, это сейчас бедным такие талоны выдают. Нужно подстричь женщину.
Прасковья слегка волновалась, но была рада прояснению ситуации.
Зина встала со своего командного пункта и повела Прасковью в женский зал.
– Нужно подстричь, подстригем… Девочки, – сказала Зина, когда вошла в зал – значит, по решению райадминистрации мы сейчас будем оказывать бесплатные услуги обездоленным.
Благородное дело никого не оставит равнодушным, дамский мастер Изольда слегка скривилась, дамский мастер Яна слегка удивилась, дамский мастер Карина никак не изменилась в лице.
– Кариночка, ты сейчас свободна, возьми женщину, – попросила Зина.
Кариночка усадила Прасковью в кресло, строго и внимательно, профессиональным взглядом посмотрела на нее и начала стричь. Как стричь, она не спрашивала, в бесплатные услуги такие вопросы не включаются. Прасковья смотрела на себя в зеркало, на лице ее даже были слезы от благодарности душевным и неравнодушным людям. Между тем, Кариночка почти закончила стрижку.
– Валентина Сергеевна, – громко крикнула она. – А на нищих лак выделяется, или так подсушить?
– Так подсуши, Кариночка, – прокричала Валентина Сергеевна, – убогие у нас будут идти без лака.
Как прекрасно, когда профессионально, быстро и четко решаются вопросы вспомоществования и благотворительности.
Прасковья уже выходила из парикмахерской, когда услышала голос Зины.
– Карина! Голодранцам мы белые простыни давать не будем. Вот есть одна фиолетовая, в следующий раз ее бери.
Душевные, благородные, неравнодушные люди!
Муж Марфы поехал на заработки в Италию. А що робити? Дитятко народилось, гроши потрибны, а во всей округе нигде никакой работы не сыщешь. Давно все поразваливалось. Только будки со сникерсами и марсами стоят. Есть, конечно, подсобное хозяйство, но це таке – щоб с голоду не помереть. Марфа с мужем недавно одружилась, два роки тому. Ох и веселая свадьба была, сколько было надежд. Но на все надежды и мрии нужны гроши, так уж жисть устроена. В округе, где Марфа с мужем живут, каждый четвертый – заробитчанин, где-то в Европе на стройках кантуется, а сюда гроши присылает и раз в году приезжает. Но то не беда – и в Италии живут люди, нешто не так?
Осталась Марфа одна с дитятком. Муж звонит, гроши приходят, жить можно. Конечно, грусть, что баба такая молодая и одна, без мужика. Но так и потерпеть можно, и не такое в жизни случается. Хочется, но не надо. Живет Марфа неплохо, дитину годует, за хозяйством смотрит.
Как-то всю работу по дому сделала, ребеночка спать уложила, села и начала скучать, тут – «тук-тук». Що таке? Кто там?
Это гость, с соседнего села Мыкола, участковый, он с Марфыным мужем в одной школе учился, в параллельном классе. Такой простоватый, крупный сельский мужик, внешне неприветливый, но в душе добрый.
– Как ты Марфа, тут сама живешь, як справляешься, не обижает ли кто? – спросил Мыкола, по-свойски снимая сапоги и пиджак.
– Да все нормально, живем по-маленьку, жду вот мужа, – ответила Марфа.
– Это правильно. Малый-то спит в той комнате? Добре. Ждешь – это хорошо. Трудно, конечно, одной, я знаю. Сделай мне чаю… Одной нелегко, мужик то в доме нужен, прибить вот что, построгать. О, вот у тебя дверца шкафа болтается, що я казав? А ну дай молоток… Сейчас мы ее на место приладим.
Мыкола уже освоился, прибил дверцу шкафа и уселся на диван пить чай. Марфа села на стул сбоку от дивана.
– Як работа, як справи? – спросила Марфа вежливо, из участия.
– Що работа, кручусь как белка. Столько всяких негараздов, за всем не уследишь. Развелось мелких нарушителей, ты их ловишь, пресекаешь, а их все больше становится. Рутина. – Мыкола развалился на диване, и как-то чаще стал поглядывать на Марфу и входную дверь. – Знаешь, Марфуша, я тебе скажу, стал чаще в последнее время задумываться, для чего я живу? Да, есть у меня жена, дети, работа, но що беспокоит, что как-то все известно наперед, не так как в юности, когда ты не знаешь, что тебя ждет… Таке враження, что рутина тебя засосала, радости нет, понимаешь Марфуша?
Марфуша вроде и понимала, но отчего-то напряглась. Больно сложная какая-то мысль. Мыкола, тем временем, продолжил.
– Для полного счастья одной обустроенности мало. Нужно какой-то волчок, чтоб крутился, что ли. Понимаешь? – Мыкола слегка придвинулся к Марфе. – Да, философия, воспитание – это все правильно, это добре. И я своих детей воспитываю правильно. Но ведь нужно, чтобы было что-то, о чем вспомнить, глядя назад, что-то этакое веселое, от чего, может, потупятся глаза, но взыграет сердце. Понимаешь, Марфуша? – Мыкола еще больше придвинулся к Марфе, а Марфа еще больше напряглась. – Жизнь коротка, да, Марфуша? Сегодня, может мы и зробымо что-то, что нам покажется дьявольским, а пройдет время, и будем памъятать это с весельем, разве нет? Как поется в песне, жизнь – это миг, между прошлым и будущим, так давай же не будем терять этот миг, пока он у нас есть.
С этими словами Мыкола сжал руку Марфы, резко потянул ее к себе, и попытался поцеловать ее в губы и очи. Марфа, однако, успела дернуться, получив смазанный поцелуй в нос, затем резким движением освободила захваченную руку и ей же огрела Мыколу.
– Пишов вон! – крикнула Марфа. – Сейчас всю деревню на ноги подниму.
– Что ты, что ты, Марфуша, – стал испуганно собираться Мыкола, – я же так, о жизни с тобой хотел поговорить, о смысле бытия. Не кричи, малого разбудишь.
Сердобольный Мыкола по-быстрому собрался и ушел со взглядом волка, которому не дали поживиться в коровнике. Марфа пришла в себя, зашла в комнату к сыночку, проверить, не разбудили ли его крики.
Недельки через две, только уложив сына спать и присев в кресло, слышит Марфа стук в дверь: «Тук-тук». Кто там?
Открывается дверь и заходит Любко, бухгалтер с сельсовета, тоже добрый такой мужик, только стеснительный и с красноватым лицом.
– Прывит, Марфа, не ожидала? – спросил Любко как бы с усмешкой, но и с опаской. – А где малой, а спит в той комнате… Не угостишь чаем?.. О, смотри карниз сейчас упадет… Дай мотолок. Сразу видно, мужика в доме нет… Ах Марфа, – Любко расположился на диване, а Марфа принесла чай и села на стуле, неподалеку, – какая текучка у нас, заела уже, мочи нет. Погряз я в этих формах, в этих дебетах и кредитах. А инструкций присылают из волости – не сосчитаешь. И все глупости какие. Соотносясь с этим инструкциями и шагу ступить нельзя, щоб какой норматив не порушить. Вот у водителя, нашего Степашки, колесо лопнуло третьего дня, так чтобы его по бухгалтерии провести, нужно ворох бумаг собрать, да еще в акте трех свидетелей предъявить.
Любко отхлебывал чай, сербая с расстановкой и знанием дела, а Марфа сидела, слегка сконфузившись. Было у нее легкое состояние дежавю. Любко, меж тем, продолжал:
– Да, все рутина. Домой придешь – тоже нет отрады, жена пилит, нужно то, нужно это. Для чего мы живем? Ведь должна быть в жизни какая-то цель, идея какая-то. – На слове идея Любко слегка придвинулся к Марфе. – Вот ты, Марфуша, небось тоже об этом думаешь, тоскуешь, я понимаю. Но нужно жить, а жизнь коротка. Не успеешь и оглянуться, а того – свищи… Должны быть в жизни какие-то радостные моменты. Как сказал писатель, прожить жизнь нужно так, чтобы затем не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ты согласна, Марфуша?
Любко еще придвинулся к Марфе, и вдруг схватил ее за руку. Марфа стала отбиваться, но Любко не отпускал, придвинулся еще ближе, попытался обнять Марфу.
– Марфуша, ну что ты, жизнь коротка, нужно ж… Щоб веселише.
Тут Марфа наконец освободилась от объятий Любка, и удачно попала ему по лбу. Любко пришел в себя, быстро оделся, и с извинениями ретировался.
«Що за мужики, що им надо?..що за негидныки? Как мухи на мед. Я вроде повода не даю. Я своему кажу, как приедет. Ох, скорей бы».
Прошла неделя. Все в заботах, сыночек, и тому подобное. Вдруг, как-то после обеда, стук. Кого еще несет? Еще какой воздыхатель?
На пороге зъявився Андрий. «Ну слава богу», – подумала Марфа. Андрий был студентом четвертого курса, младшим братом Марфиной подруги, приехал домой из областного центра на каникулы, жил по соседству, как-то даже починил Марфе телевизор. Очень спокойный, интеллигентный мальчик. От Андрия Марфа не ждала никаких неожиданностей.
– Хочешь чаю, – сама предложила Марфа.
Они уселись на диван.
– Как мама, чем занимаешься? – спросила Марфа, чтобы поддержать беседу.
– Мама нормально, а я отдыхаю, – начал зажатый Андрий. – Гуляю вдоль речки, по лесу. Отвык я от природы. А теперь как бы ошалел. В городе – не то, там пыль, грязь, там люди другие. Я даже скажу, там мысли другие, не такие как здесь, мелкие какие-то… Как место меняет человека… А тут гуляешь, созерцаешь эту красоту, вдыхаешь тут самую суть, и мысли такие дивные приходят на ум… О бренности всего сущего, о нашей мелочности, о том какие мы все котята, не понимаем зачем живем, не ценим каждое прекрасное мгновение, а ведь именно каждое мгновение так прекрасно.
Тут Андрий повернул голову к Марфе, и что-то загорелось в его взгляде. И, кажись, уже не был он так зажат, как в начале беседы…
– Жизнь коротка… – попытался продолжить Андрий.
– Ах вы ироды! Ах философы! Мыслители! Эйнштейны! Откуда такие вы все умные да прыткие взялись! – закричала Марфа. – А ну пишов звидcи!
Эти крики уже слышала вся улица.
О проекте
О подписке