Глава 4

При взгляде на состояние двоих нанятых Кутшебой помощников на лице Чуса отразилось глубокое недовольство. Яшек всё еще хлюпал носом и бормотал что-то об уважении к жизни, а Грабинский даже в своем лучшем костюме, которому, к слову, было около десяти лет, и с двумя револьверами на поясе выглядел, по мнению слуги, хуже, чем сам Кутшеба. В придачу ко всему, едва прибыв в форт, этот человек сразу потребовал водки и стал всех убеждать, что по крайней мере одна из повозок должна быть загружена исключительно алкоголем.

– Мой господин прислал меня расспросить об успехах. По правде говоря, господин Кутшеба, я не знаю, что ему ответить.

– Всё идет идеально.

– В самом деле?

– Этот хныкающий юноша – живой амулет. Он третий сын. Когда он попадает в беду, само небо опускается, дабы ему помочь.

– Это я понимаю. Сомнения вызывает у меня личность другого вашего коллеги.

– Я не знаю лучшего стрелка. Я предпочту его целому отряду военных. А в придачу ко всему, он очень умный и находчивый человек.

– Прошу простить меня за это замечание, но он производит впечатление немного… неопрятного человека.

– Это только потому, что я целых два дня не пил! – Грабинский посчитал нужным вмешаться. – Поэтому у меня и руки трясутся. И сосредоточиться трудно.

За всю дорогу Кутшеба не согласился зайти ни в один паб, опасаясь, что напуганный Яшек втянет их в неприятности. Поэтому они поспешили в Краков (Кутшеба и Грабинский ехали на одном коне) и по дороге заглянули только в домик Грабинского. Как оказалось, не за водкой, которой не осталось ни капли, а за оставленными револьверами.

– Ты изменился, – сказал Кутшеба, наполнив три рюмки, как только угрюмый Чус оставил их одних на вилле марсианина. Первую рюмку он всунул всё еще обиженному Яшеку, вторую поставил перед Грабинским. Инспектору мало было одного глотка. Он еще не успел отставить рюмку, как уже потянулся за бутылкой.

– Всё изменилось, – бросил он. Забыв о правилах приличия, Грабинский поднес бутылку ко рту и опустошил ее. Он выдохнул, как человек, который испытал мгновение счастья. – Меня лишили должности сразу же после нашей последней встречи. Нет, нет, – он замахал руками. – Это не твоя вина. Меня сюда сослали. Как смотрителя. Только подумай, что делать смотрителю на станции, через которую проезжает один поезд в сутки?

– А Хелена?

– Хелена выходила замуж не за смотрителя, а за инспектора третьего класса с высокими шансами на продвижение. Она нашла другого, того, кто не упустил своих возможностей.

– Мне жаль.

– А мне уже нет. Есть еще бутылка?

– Тебе так много нужно?

– Сынок, скажу тебе правду. Это для меня почти что ничего. Я уже три года пью чертово молоко. После него я вижу мир в цветах, названий которых даже не знаю, да и руки перестают трястись. Обычная водка – скверная замена.

– Прости, но спрошу…

– Пригожусь ли я тебе?

– Да.

– Два-три глотка чертова молока в день, и я отстрелю яйца комару. Либо литр водки утром, в обед и на десерт.

– Ты умрешь от такой дозы.

– Умру я точно от пули или от ножа, если буду трезвый. Потому что тогда достаточно и трех провинциальных бандитов, чтобы сделать со мной то, что им захочется.

– И чего же им захотелось?

– Я надоел их главарю. Чёртово молоко стоит больше, чем может заработать смотритель станции. Я немного играл, немного мухлевал, и однажды мне чуточку не хватило везения.

– Я могу с ним поговорить.

– Не надо. Просто возьми меня с собой в этот свой поход. Либо я не вернусь из него, либо вернусь с деньгами и совсем в другое место. Меня тут даже работа не держит – меня выгнали два дня назад. Итак, куда мы отправимся?

– Далеко.

– Кого еще ты ищешь?

– Еще одного помощника. Как только завербуем его, по пути остановимся в Лежайске, купим дюжину големов, этого будет достаточно. Из них получатся такие же хорошие носильщики, как и солдаты.

– Хороший план. Я выпью за его успех.

* * *

То ли Грабинский выпил мало, то ли пил не вполне честно, но они не остановились в Лежайске и даже не двинулись в его направлении.

Новаковский, не моргнув ни одним из своих многочисленных глаз, знакомился с новыми людьми. Он вежливо поздоровался с Яшеком, который так нервничал, что не смог выдавить из себя ни слова, и со слишком болтливым Грабинским. Бывший железнодорожный инспектор постирал и погладил костюм, подрезал слишком отросшие на висках волосы, побрился и выглядел настолько прилично, что, по мнению Кутшебы, был пьяным в стельку. Он вежливо разговаривал с марсианином, рассказывал, какой у него опыт, и хвастался, что знает несколько марсианских словечек. Он хорошо держался на ногах, и у него не дрожали руки, когда он демонстрировал, как искусно владеет оружием. Даже Чус был впечатлен, хотя подозрительность всё еще сквозила в его взгляде.

– Големы нам не понадобятся, – сообщил им Новаковский, к разочарованию Кутшебы. – Если речь идет о силе огня, то уверяю вас, что у нас будет все необходимое для успеха нашей миссии. Роль носильщиков, в случае необходимости, могут выполнять члены экипажа «Батория».

– «Батория»? – Кутшеба не был уверен, решится ли марсианин выбрать именно этот транспорт. Когда он услышал о нем впервые, тень в его душе многозначительно зашевелилась. Он втайне надеялся, что Новаковский примет именно такое решение. Он приложил к этому все старания, но все же сомневался.

– Действительно. Я не рассказывал вам об этом. Быть может, я просто покажу его вам сегодня вечером? Я не собирался скрывать это от вас, просто всё указывало на то, что я не смогу им воспользоваться. Но ситуация изменилась. Изменились и планы. Уверяю вас, к лучшему. Сколько еще вам нужно времени, чтобы завербовать остальных членов команды?

– Вопрос в том, сколько людей вам теперь нужно.

– Экипаж «Батория» насчитывает четырнадцать человек. Каждый из них может, в случае чего, послужить стрелком. Поэтому их вам точно не нужно искать, тем более что вместе с «Баторием» мы заполучили еще и Мочку.

– Мочку?

– Вы познакомитесь с ним сегодня вечером. Так сколько людей вам еще нужно?

– В такой ситуации только один.

– Вы успеете к завтрашнему вечеру или это потребует больше времени?

– Мне кажется, или ситуация кардинально изменилась?

Новаковский какое-то время не отвечал. Наконец вздохнул и кивнул очень по-человечески. Слишком по-человечески.

– Прошу меня извинить. Если я полагаюсь на вас, а уверяю, это так, то должен сообщать вам обо всём. Да, ситуация изменилась. Вчера в Краков прибыл некто, работающий на человека, в котором я вижу конкурента. Поэтому я хочу выдвинуться как можно скорее. Последние сутки я старался изо всех сил, чтобы добыть для нас «Баторий». По правде говоря, вполне возможно, что я его как бы украл. Так что есть риск, что его законный владелец может предъявить мне претензии и испортить нам все дело, если мы не выдвинемся как можно скорее.

– Вы его «как бы украли»?

– Вам действительно нужно всё знать?

– Это помогает.

– Хорошо. Тогда я всё объясню вечером.

* * *

Полюсы силы в Кракове определялись не только положением сторожевых башен, охранявших город во время войны, но и более старыми местами, отведенными богам или духам много веков назад, задолго до того, как на Земле вообще кто-нибудь мог подумать о вторжении марсиан. Когда язычники насыпали Курган Крака, неподалеку от которого осел Новаковский, марсиане завоевывали другие планеты, не думая, что когда-нибудь им придется прибыть и на Землю.

Веками насыпались и другие курганы, а самый старый из них был возведен для дочери Крака, княжны Ванды.

Нелегко было до него добраться. Теоретически восточная башня, которая защищает Первые Кадровые Врата, охватывает восточные окраины города, однако в деревне Могила первенство удерживали другие энергики. Там произошло что-то странное. Наверное, мифобомба, направленная в те места, самовольно поменяла курс и вместо того, чтобы разверзнуть ад вокруг кургана Ванды, ударила в другое место, посреди урожайных полей, с которыми не были связаны никакие легенды, где почти не селились люди. Вместо того чтобы, как большинство мифобомб, пробудить человеческие души и добыть из них энергию веры, которой могли бы воспользоваться марсианские боевые боги, готовящиеся к десанту, мифобомба пробудила нечто своеобразное, чего не ожидал никто.

Казалось, будто энергия пыталась открыть двери в другой мир. Земля истощилась за несколько минут, высохло большинство деревьев в окружающих садах и посадках, а люди сгорбились и забыли о своей прежней жизни. Они бросили работу, уселись возле своих домов и смотрели вдаль, бормоча что-то о приближающемся конце. Когда божественный десант, наконец, прибыл, вместо того чтобы черпать энергию из разбуженной веры, они столкнулись с бесконечным маразмом. Боги, совсем как люди, захирели. Уменьшились, почернели, превратились в демонов с красными глазами, светящимися под черными фуражками. Они брели по полям в своих кожаных плащах, докучая таким же мрачным коренным жителям, не причиняя им, впрочем, никакого вреда. Как люди забыли о своей жизни, так и боги забыли о своей миссии. Как выяснилось позже, они стали удивительно похожи на красных комиссаров, однако в 1916 году никто и мысли не допускал о начале Вечной Революции.

Их до сих пор можно встретить. Со временем они одичали и стали еще опаснее. Они странствовали, таская за собой целые ватаги обращенных в собственное подобие людей. Пойманных неудачников либо вербовали, либо сжирали. Они все еще светились странной могущественной энергией и мешали появлению традиционных божественных алтарей. Здесь не росли мрачные опасные леса, даже звери очень нехотя забредали сюда. Команде Кутшебы пришлось путешествовать по вымершим землям, где пейзаж разнообразили только мрачные заросли сухих деревьев, насыпанные во время войны валы и руины старых домов и форпостов.

Среди этой пустыни существовал только один оазис зелени, окружающий Курган Ванды, который противился странным энергикам и одряхлевшим богам.

Вместо того чтобы поехать на машине, Кутшеба, к нескрываемой радости Чуса, выбрал лошадей. Он взял с собой все еще обиженного Яшека и Грабинского, который сейчас был пьян в стельку. Благодаря алкоголю бывший комиссар железной дороги держался в седле ровно, имел острый глаз и твердую хватку.

Путники не выпускали из рук карабинов, которыми снабдил их Новаковский. Изготовленные в немецкой части Республики Наций, на заводах, принадлежащих одной из присвоенных марсианами мануфактур, они представляли собой новейшее изобретение оружейной инженерии. Их магазины вмещали по тридцать патронов, дальность составляла четыреста метров, а карабин мог выстрелить и сто раз в минуту, если бы только стрелок успевал его перезаряжать. Посеребренные пули (по словам Новаковского) способны сразить даже бешеного зубра, что могло пригодиться, если им придется идти сквозь Вековечную Пущу.

Кутшебу совсем не удивило, что во время тренировки на стрельбище лучше всего стрелял Грабинский. Он всаживал все пули в центр мишени, независимо от того, делал ли одиночные выстрелы или опустошал магазин очередями. В стрелковых умениях Грабинского было что-то сверхъестественное, хотя сам он утверждал, что все это только вопрос практики.

Кутшебе новые карабины не понравились. Он высоко оценил их силу огня, однако, несмотря на показательное выступление Грабинского, критично отнесся к меткости. Он предпочитал свой старый карабин Браунинга, однако вынужден был согласиться, что при встрече с черной ватагой скорострельное марсианское оружие, безусловно, будет более уместно.

– Время для нашего похода подходящее? – спросил Грабинский, когда, не побеспокоенные демонами, они углубились в Могилу настолько, что видели уже зеленеющий над коричнево-серой местностью курган. – Кажись, там по несколько раз в год пробуждаются какие-то кельтские духи.

Яшек инстинктивно перекрестился. Его жест озадачил Кутшебу. Действительно ли он был связан с христианством или просто заучил дома этот жест как один из многочисленных охранных знаков? В самом христианстве не было ничего плохого, однако там, куда они ехали, этот жест был очень нежелателен.

– Нет здесь никаких кельтских духов, – успокоил он Грабинского. – Разве ты не знаешь, что марсиане пробудили не настоящих богов, а только то, во что верили люди? Тут никто не помнит о кельтах. Пробудилась только Ванда, которая оберегает это место.

– Я это знаю, сынок, – петушился Грабинский. – Я что, не знаю азов? Я спрашиваю об этом, потому что разные ученые тут топтались и могли внести свои коррективы.