Сцена 19

Я смотрел на тоненькую пачку писем и думал, что, если бы я был в прошлом филателистом, то, наверное, задыхался бы от восторга и счастья. Каждый конверт был украшен, как минимум, четырьмя проштампованными марками. Но в прошлом мое увлечение филателией захватило только детство и ограничилось покупками ярких марок и блоков далекой страны Бурунди в местной Союзпечати. Блеклые марки с изображением холодных английских королев меня никогда не привлекали.

«Ну, что? Покопались в грязном белье, переходим на новый уровень мародерки? Копаемся в личных делах?» Мой внутренний адвокатом только хмыкнул и ничего не сказал, а я открыл первое письмо.

Письмо было от матери де Клера и написано было, естественно, на английском языке. Надо сказать, что именно язык окончательно убедил меня, что окружающий меня мир – это не розыгрыш. В прошлой жизни английский я знал хорошо, даже очень хорошо. Но здесь, в этом мире я просто думал на этом языке. Мне резал слух английский язык фрау Бергман, я слышал акцент Уолша, подмечал маленькие ошибки Циммермана, которые он делал, когда волновался. Такое не подделаешь. Это было внутри меня. Вот и сейчас я смотрел на текст письма, написанный черными чернилами и явно железной перьевой ручкой, и не думал над значениями слов, грамматикой и прочее. С пожелтевшего листка письма я сразу выхватывал смысл предложений, погружаясь в личные дела и прошлое человека, в тело которого я попал.

Это письмо было в самом низу, и я начал с него.

«Милый сын, Энтони,

Прошло почти шесть месяцев, с того момента, когда ты вместе со своими товарищами по 5-му ее королевского величества гусарском полку отправился в далекую Индию. Передо мной до сих пор стоит картина, как какой-то юноша с палубы уходящего корабля машет платком, тем кто остался на земле благословенной Англии. Почему то, мне кажется, что это был ты.

Несмотря на то, что именно я настояла на твоей службе в армии, мне так без тебя одиноко. Но я успокаиваю себя тем, что эта служба просто необходима любому благородному человеку, а тем более тебе, тому, кто в свое время займет место лорда, главы графства Херефорд.

Надеюсь, что у тебя все хорошо, ты служишь доблестно, как и полагается английскому аристократу. Уверена, что ты уже завел себе друзей среди таких же, как и сам благородных юношей. Помни, мой дорогой сын, что эта дружба будет тебе опорой в дальнейшей жизни и пропуском в высший свет.

Расскажу тебе забавную ситуацию с нашими соседями. Не знаю, помнишь ли ты лорда Диспенсера? Он как-то заезжал в наше именье вместе со своей покойной женой (прими господи ее душу и отпусти ей грехи большие и малые). Он после смерти своей жены помутился рассудком и вот уже 12 лет не покидает своей усадьбы. И даже не хочет знать своих ближайших родственников. Недавно к нему приезжала его родная сестра, чтобы показать ему своего малолетнего сына. Так вот, он не стал с ними даже разговаривать. Вместо него с ней общался его управляющий, наглый и невоспитанный тип, который предложил им свою помощь в размещении в ближайшем городе. Я все это знаю, потому что леди Клара, сестра этого сошедшего с ума лорда, заночевала у нас. Мы с ней проговорили всю ночь.

Меня расстраивает, что пока я не получила от тебя ни одного письма. Это, наверное, вызвано какими-то сложностями с твоим обустройством на новом месте. Вместе с тем, прошу тебя взять за правило и писать мне письма не реже одного раза в месяц. Думаю, что написание писем станет для тебя одной из возможностей отдохновения от трудной военной службы.

Буду рада получить от тебя вскоре письмо и узнать, что у тебя все хорошо.

Любящая тебя, твоя мать, леди Оливия Де Клер,

Херефорд, 12 октября, 1857»

Прочел письмо, хотел как-то съязвить по поводу прочитанного, но не стал. Внутри у меня появилось какое-то сложное чувство. Что-то неприятное, тоскливое и отталкивающее в «одном флаконе». Это чувство явно досталось мне по наследству от прежнего хозяина. Ладно, читаем дальше.

«Милый сын, Энтони,

Получила от тебя письмо, в котором ты сообщаешь, что вышел в отставку. Что это значит? Я ничего не понимаю. Мне казалось, что ты на хорошем счету у полковника Брэмса. Ты сам писал мне, что тебя повысили до капрала. Что произошло? Ты пишешь, что сам подал рапорт об отставке. Но почему? Ведь все так хорошо складывалось. И потом, мог бы посоветоваться со мной! Возможно, я не знаю каких-то нюансов армейской службы, но я бы навела справки через своих добрых знакомых и что-нибудь тебе присоветовала бы. 

Извини за сумбурное начало. Я его набросала сразу же как прочла твое письмо. Увидела, что письмо от тебя и обрадовалась. Но после прочтения расстроилась. Но, с другой стороны, твоя отставка означает, что ты скоро вернешься домой. Два месяца назад с казначеем вашего полка я отправляла тебе деньги, думаю, что ты их уже получил. Дела у нас в графстве идут хорошо. Хотя вилланы, как всегда, ленятся, и доходы от продажи зерна и шерсти могли бы быть и получше. Но год выдался хорошим. Никто из арендаторов не разорился, и все вовремя заплатили причитающуюся нам ренту. Поэтому я и смогла отправить тебе задержанное мной ранее содержание. Уверена, что этих денег с лихвой хватит тебе на расходы по возвращению в родной Херефорд. 

Думаю, что дома тебя будет ждать сюрприз! Я уже начала подыскивать тебе пару, воспитанную девушку, которая сможет обеспечить тебе семейное счастье. Думаю, что к твоему приезду у меня уже будут какие-то варианты. (здесь неумело, но узнаваемо нарисовало стилизованное сердечко).

С нетерпением жду твоего возвращения. Представляю, как ты возмужал. Как увидят тебя твои потенциальные женушки, так все и обомлеют от восхищения. Таковы уж все женщины. Нам бы только, чтобы мужчина посерьезнее был, да в военной форме.

С наступающим тебя рождеством и до скорой теперь встречи.

Любящая тебя, твоя мать, леди Оливия Де Клер,

Херефорд, 12 декабря, 1859».

«Да, вот так и бывает. Хочешь рассмешить небеса, расскажи им о своих планах», – подумал я и взялся за следующее письмо.

«Милый сын, Энтони,

Получила от тебя письмо, которое одновременно обрадовало и расстроило меня. Обрадовало тем, что ты жив и здоров и не забываешь о своей матери. Расстроило меня то, что ты по всей видимости не собираешься в ближайшее время возвращаться в Англию, иначе зачем тебе было вновь поступать на военную службу. Последнее меня особенно расстроило и озадачило. Мне совершенно непонятно зачем надо было бросать почетную службу в армии ее королевского величества Великобритании, чтобы потом поступать на службу к какому-то генералу Фримонту. Может ли это благоприятно отразиться на твоей карьере после того, как ты вернешься в Англию? 

У нас многое говорят про эту войну, в которую ты ввязался. Наши соседи довольны, так как из-за вашей войны зерна и шерсти из Америки стало поступать меньше, и цены на эти товары выросли. Твое содержание я перестала тебе направлять, как только узнала, что ты вышел в отставку. Но я теперь размещаю его в надежном банке Backhouse’s Bank of Darlington (Его мне порекомендовал один мой хороший знакомый в Лондоне). Всеми этими деньгами ты сможешь воспользоваться сразу же, как вернешься домой.

Удручает, что приходится писать на какой-то центральный Почт Амт в Нью-Йорке. Как мне объяснили, в этом учреждение мое письмо будет там лежать до тех пор, пока ты не придешь туда и не заберешь его. Как это неудобно! У человека твоего происхождения должен быть свой дом и соответственно постоянный адрес. Впрочем, он у тебя есть. Это – Великобритания, графство Херефордшир, усадьба Херефорд. Помни об этом.

Любящая тебя, твоя мать, леди Оливия Де Клер,

Херефорд, 12 марта, 1862».

«Война, про которую она пишет – это, наверное, Гражданская война». О ней мне было известно, что эта война унесла больше жизней американцев, чем все последующие войны. «Кровопролитная штука. И в ней де Клер выжил. Выжил, чтобы погибнуть от удара бутылкой виски по голове». В пачке осталось еще два письма. Читать было интересно. После нескольких дней без книг, без Интернета письма читались, как приключения Фандорина. Если бы не одно «но». Неприятные чувства от прочтения писем, которые мне транслировались эмоциями де Клера, становились все сильнее с каждым прочтенным письмом.

«Энтони де Клер,

После того, как вы оставили службу в армии ее королевского величества Великобритании только лишь для того, чтобы оказаться в армии этого непонятного государства (впрочем, совершенно понятного, там все бунтовщики, раз они воевали против войск ее королевского величества), я думала, что меня уже ничего не может удивить. Но вы, Энтони смогли. Поздравляю!

Из вашего письма я узнала, что вы нашли себе жену из числа местных дикарок. Я бы еще поняла, если бы вы просто привели эту дикарку в свой дом исходя из потребностей своей мужской пагубной природы. Но вы объявили ее своей законной женой в соответствии с законами САСШ. Что это законы такие, которые регистрируют совершено неподобающие браки?! А брак между британским лордом и чумазой дикаркой и есть неподобающий брак! Более того, вы набрались непонятной уверенности, что я буду рада видеть эту дикарку в своем доме, о чем написали в своем письме!

Нет, Энтони де Клер! Этого я не могу принять и благословить! Я была слишком мягка к вам и слишком снисходительна в оценках ваших поступков. Я не проявила ранее должной твердости в направлении вас на путь истинный. Но лучше поздно, чем никогда. Я отказываю вам в содержании и не приму вашего возвращения до тех пор, пока вы не признаете своих многочисленных ошибок и не расторгнете этот постыдный брак.

Желающая вас любить, но отказывающая вам в этом, по описанным ранее причинам, ваша мать, леди Оливия Де Клер,

Херефорд, 7 мая, 1864».

«М-да», – только и подумал я и взялся за последнее письмо.

«Дорогой сын, Энтони,

Я узнала про твое несчастье от мэтра Кросби. Он – партнер нотариальной конторы, с которой у меня были некоторые дела. Недавно мэтр вернулся из САСШ, где совершенно случайно узнал о твоей потере. Так как он знал, что я сильно обеспокоена твоей судьбой, то он передал мне все известные ему новости о тебе. Прими мои соболезнования.

Но теперь, когда препятствие между нами волею небес устранено, я думаю только о том, чтобы ты поскорее вернулся домой, чтобы я могла тебя обнять. Если тебе потребуются деньги на дорогу, напиши мне, и я незамедлительно вышлю их. Пишу на единственный известный мне твой адрес в САСШ, центральный Почт Амт, Нью-Йорк.

По-прежнему любящая тебя, твоя мать, леди Оливия Де Клер,

Херефорд, 10 ноября, 1870».

К тому моменту, когда я дочитал последнее письмо, меня ощутимо потряхивало от эмоций де Клера. Среди них преобладали ненависть, обида и злость.

«Под препятствием, которое устранено, она подразумевает погибшую жену де Клера? Этой леди Оливии явно не хватает либо ума, либо такта».

Я встал с кровати, подошел к мансардному окну, чтобы видеть небо и постарался дыханием успокоить, обрушившийся на меня шторм эмоций.

«Не понятно, если де Клер испытывал такие чувства от прочтения этих писем, то почему он их хранил?»

Немного успокоившись, я почувствовал, что проголодался.