С сюрпризами, артистами – из тех,
Кто только «сильных» мира развлекает.
И длительным помпезным торжеством
В одном из самых модных ресторанов.
 
 
Но, слава Богу, что Наинин лоск,
Не только был подарком от природы.
Её занятья йогой, и диеты,
И школа подиумов, что она прошла,
Не сделала жестоким испытаньем
Гремящий, долгий свадебный банкет.
И Глеб был с нею рядом неотлучно.
 
 
Его чуть напугал внезапный спад,
Заметный в настроении Наины.
Догадок он не делал никаких,
А спрашивать – тем более не думал.
За то, что согласилась стать женой
Ещё сильней любил «царицу моды».
 
 
Их свадьба в светской хронике событий
Полдня светилась красною строкой.
 
 
У подиума есть свой «Млечный путь»,
Сродни «Аллеи звезд» у Голливуда.
Туда попавшие – не гаснут уж вовек.
 
 
«И только, – думал Глеб ещё до свадьбы,
Придется мне изрядно напрягаться,
Чтоб бизнес мой доходный не провис.
И, чтоб все говорили: «Это Ухов!»,
А вовсе не «деляга, Шуйской муж».
 
 
Наина же сказала перед свадьбой:
«Я родичей из Томска не хочу.
Ты – шишка, да и я почти актриса,
Прислали три сценария смотреть.
Ты вводишь меня в новую среду.
И я должна быть легкой, без грузила.
Зачем тут мама и, тем более, отец?
Нужны они директорам концернов?
И лидерам от холдингов различных,
Кого мы „честь имеем“ пригласить?»
 
 
– Тогда – друзей из юношеских лет. —
 
 
– Одну лишь пару я хочу увидеть:
Лариса, и с ней юноша Григорий.
А к маме в гости съездим мы потом.
Не мучайся, любимый, угрызеньем,
Что в жёны взял невесту-сироту. —
 

* * *

 
– И даже Элтон Джон не очень нужен,
Глеб радовался мнению гостей —
Бальзам на сомневавшуюся душу.
Творящие веселье мастера,
И вправду – шоу-бизнеса адепты,
Настроили такую атмосферу,
Что свадьба ожиданья превзошла.
 
 
Глеб счастлив был той суетой общенья.
Друзей своих Наине представлял.
Ей не было нужды запоминать.
Она просматривала список приглашённых,
Без цели разбираться в именах.
А шумное застольное веселье
Она не разделяла никогда.
 

* * *

 
Молодожены поселились на Мясницкой.
Глеб в старом доме выкупил этаж,
Как думал – для семейного гнезда.
 
 
Но Шубиной была не по нутру
Зажатая машинами столица.
Ей нравилась свобода и простор.
А значит – стройка собственного дома.
 
 
За свадьбой наступил медовый месяц.
 
 
Глеб звал её поехать на Бали,
Её манила Старая Европа.
Поэтому они сошлись на том,
Что две недели будут на Канарах.
 
 
Глеб вспомнил мягкий бриз на Тенерифе,
И пляжи с вулканическим песком,
И вечное там время карнавала.
Рассказами он заразил Наину.
Ей снился рокот волн у диких скал.
 
 
– Представь, какой двусмысленный сюжет,
Мы едем отдыхать в испанский рай,
Царящий у подножия вулкана.
 
 
Я вспомнила: «что гибелью грозит,
Для сердца может смертного таить,
Неизъяснимые доселе наслажденья».
 
 
– Да, дорогая, остров из вулкана.
Вот взяться за него да раскопать.
Уверен, ископаемых там много.
 
 
– Не знаю дорогой. Тебе видней.
 
 
VIP зона отнеслась с большим вниманьем
К блистательной супружеской чете.
Но даму всё же что-то волновало.
 
 
Быть вечно в объективе сотен глаз —
В утраченной профессии Наины.
Но VIP персонам в зале для отлета
Обычно мало дела до других.
И, если кто-то вздумал проявить
К попутчикам малейший интерес,
Тем более – стремление к общенью,
То это уже явный «моветон».
 
 
Наина игнорировала стойко,
Навязчивость на ней застывших глаз,
Но это стало слишком откровенно.
Хотела уж, забывшему приличий,
Надменно его место указать…
Когда? Наина очень удивилась,
Увидев вдруг, что терапевт Васильев,
Не будучи представленным супругу,
Старался овладеть её вниманьем,
И, может быть, суметь поговорить.
 
 
– Куда, Артём Семёнович, летите?
Приветливо окликнула врача,
Как друга, с кем общение приятно.
– Глеб, это – господин Артем Васильев.
Ты помнишь про Швейцарию проспект?
Артём Семенович – всех этих вилл хозяин. —
 
 
– А я в Лозанну, – комментировал Артём.
И рад вас с новым статусом поздравить. —
Он что-то стал плёсти ещё про свадьбу.
Но вспомнив, где находится сейчас,
Спросил, куда летят молодожёны.
 
 
– Обратно на Москву без пересадок? —
И – ясно, что не праздный интерес.
– Ведь можно и удобно через Цюрих.
Я встречу вас, и вы бы посмотрели:
У нас отлично можно отдыхать. —
 
 
При этом протянул проспект отелей,
И сказывал, как много знатных русских
Любили очень отдых у озер,
И славили Швейцарскую Ривьеру.
 
 
– Какой располагающий субъект, —
Глеб сразу же припомнил в самолёте,
– Знакомы, будто, много тысяч лет. —
 
 
– Давай к нему действительно заедем.
Карибы – это южный вариант.
А в Альпах горным воздухом подышим. —
 

* * *

 
А дальше – так оно и повелось.
Чуть что – они в Швейцарию, на отдых.
 
 
Отель Васильева украсил склон горы.
Весь комплекс разной давности построек,
Так тщательно прописанный в пейзаж,
Дизайнер умудрился воплотить
Как собственное детище природы.
Со множеством различных, современных,
Технических решений всех задач.
Хоть выглядело всё предельно просто.
 
 
Наина же к Щегловой не ходила,
Ведь с Глебом рассудили полюбовно,
Что рано заводить теперь детей.
Наина ещё очень молода.
И, разве будет правильной идеей,
Пополнить ей отряд домохозяек?
С заботой о ребенке и семье?
Когда вокруг неё все бизнес-леди?
Саму её, Господь наш Вседержитель,
Умом и красотой не обделил.
 
 
Она пошла к Анжеле в турагентство.
Та – ездила на родину два раза,
Но возвращалась раньше, чем должна,
Настолько ей Россия стала домом.
Что часто у привязчивых натур,
Когда они друзьями обрастают,
И уж потом без них не мыслят жить.
 
 
– На Кубе стало все «американо», —
Анжеле нравилось о братьях вспоминать.
– Их четверо, кубаносов – подростков,
А старшего я нянчила сама.
Так все они Америкою бредят.
Луиса жалко, мог быть поумней.
Того гляди, и на иглу подсядет.
Марихуана там у них – простой табак. —
 
 
Наину мучила возможная бесплодность.
Но даже консультации врачей,
Не дали ей ответ про вероятность.
Лишь практика могла дать результат.
Глеб в бизнесе стремился преуспеть,
И, видимо – успешно получалось.
Они решили – ей не следует рожать.
Поэтому она предохранялась.
 
 
Анжела же советовала так.
 
 
– Пусть он в презерватив извергнет семя.
А ты его – с собою в туалет,
Когда пойдешь проделать гигиену.
И семя ты в себя перемести:
Узнаешь, понесешь ли ты во чреве.
Попробуй всё, пока ты молода.
А выйдет что – предохранялись плохо.
Что он отец – на то есть ДНК.
 
 
Наина слушалась, но в чреве не несла.
 
 
К Васильеву, в его пансионат,
Они старались чаще выбираться,
Прекрасный воздух, тщательный комфорт.
А тут она заранее узнала,
Что Глебу предстоит лететь в Берлин.
– Я думала – в Швейцарию поедем.
Два месяца, как не были мы там. —
 
 
– Ты, милая, звони и поезжай.
А я, как только кончатся дебаты,
Так сразу – в поезд, и в наш райский уголок. —
 

* * *

 
Наина Ухова приехала одна,
В пансионат «У психотерапевта».
Ей нравился Васильевский отель.
Артем Семенович встречал Наину в холле.
 
 
– Я дам распоряженье о цветах.
Сегодня розы или орхидеи?
Присядьте. Я вернусь и провожу. —
 
 
И с чувством, что приехала домой,
Наина утонула в мягком кресле,
Внимательно осматривая холл.
 
 
«Я где-то уже видела её —
Она застыла взглядом на девице.
– Но надо чуть косметику убрать,
Одеть её немножечко попроще. —
Вопрос никак не мог найти ответ,
Хоть Ухова не уставала думать.
 
 
Девица двинулась, пересекая холл.
Наина обратилась к ней с вопросом:
 
 
– Простите, а вы не были в Москве? —
Та, видимо, совсем не знала русский.
– Excuse me, but at Moscow, have you been?^[12]
– O, sorry I have never been at Russia^[13]. —
 
 
Наина думала: «И что девица врёт?
Ведь чувствует, что я её узнала».
 
 
– I beg your pardon – may be something else?^[14]
 
 
– Nein, Danke^[15], – и Наина утвердилась,
Что «там», «тогда», и с этим же лицом,
Она конкретно вспомнила кого-то,
Кто мельком серой мышкой приходил.
И, чтобы убедиться, уточнила.
 
 
– А, как давно работаете здесь? Как вас зовут? —
 
 
– My name is Marta^[16], работаю уже четвёртый год.
 —
Приход Васильева, исчезновенье Марты
Вписались в день, которым жил отель.
Наина сохранила удивленье.
 
 
Артем Семеныч выказал заботу.
– Вы отдыхайте, встретимся потом. —
 
 
– Я к вам зайду, когда пойду на ужин, —
Так холодно ответила она.
 
 
В апартаментах распускались орхидеи.
 

* * *

 
– Я не ошиблась относительно девицы?
Наина понимала, что Артём,
С огромной информацией событий,
Его уменьем разобраться в них,
Конечно, среагировал на Марту.
 
 
Васильев удивился на Наину:
Короткое из прошлого виденье
И всплыло, и нашло определённость.
Наина умудрилась просчитать.
 
 
– Вы четко распознали «хаусклининг».
И, может быть, поведаете – как? —
 
 
– Для русских, но не знающих Россию,
Для всех самонадеянных людей,
Не буду я пускаться в объясненья,
Что мы по прежним калькам, как всегда,
Сначала слово в воздухе напишем,
И доски к нему станем прибивать.
Иначе мы не строили заборов.
 
 
В поселке, где всего-то две дороги,
И ставят лишь фонарные столбы,
Приходит вдруг незваный «хаускипинг».
 
 
На личике – столичный марафет.
И бейджик – не бумажка на булавке,
А правильный промышленный продукт. —
 
 
– Что ж вы, когда во всем разобрались,
Её на месте не разоблачили? —
 
 
– Я на вопрос – вопросом: а зачем?
Пускай себе, что надо подчищает.
Что думать мне о глупости такой.
Сейчас же я взглянула и узнала.
И что она тогда для вас нашла? —
 
 
Артем Семенович внезапно снял очки.
Его глаза, утратив защищенность,
Придали выражение лицу,
Как будто бы у умной хищной птицы,
Спокойно ждущей гибели добычи,
Заведомо назначенной ему.
 
 
– Поверьте мне, что я, Наина Львовна,
Довольно небогатый человек.
Те деньги, что приносит мне леченье,
Так – курам на смех, или скажем – псу под хвост.
Наина, продаю я одолженья.
Вначале я недорого беру.
А после – так расплачиваться с гаком. —
 
 
– Так что же, и со мной такой же случай? —
 
 
– Ну, точно же такой, один в один. —
 
 
– Какая глупость! Что я натворила? —
 
 
– Спросили – я достал «Декапептил»,
Хотя он запрещен везде к продаже.
Вы дали эту гадость человеку,
Хотя мы применяем препарат
Сугубо лишь в судебной медицине.
И то – он быть не может применен,
Помимо добровольного согласья
На акцию химической кастрации,
Которое преступник должен дать.
Насильник его пишет от руки,
А судьи его только заверяют.
А вы же, кавалера на свиданьи,
Его стать импотентом обрекли. —
 
 
– Я ампул ему так и не влила.
Сказала же я вам – они разбились. —
 
 
– А это уж неважно никому.
Мне Марта принесла презерватив,
Там ДНК и ваши, и Володи.
На упаковке, что потом вернули мне,
Сплошные отпечатки ваших пальцев.
Убили вы покойного, иль нет —
Я в суд не собираюсь обращаться. —
 
 
– Так что же вы хотите от меня? —
 
 
Васильев не хотел спешить с ответом,
Но с точностью прочувствовал момент,
Когда молчание прервать необходимо.
 
 
– Хочу то я немного – миллион.
И – тёмное пятно на вашем прошлом….. —
 
 
– Гарантий нет, что через пару лет,
Вы снова к этой теме не вернетесь.
Вы сделали мне подленький сюрприз.
И сами рассказали, что ваш бизнес
Доходен, когда тайны пациентов,
Под явною угрозой разглашенья,
Вы им же предлагаете купить. —
 
 
Она задумалась, немного принужденно.
 
 
«Быстрее думай, гений от стратегий,
Чего склонилась гордой головой?»
Примерно так подстегивал Васильев.
 
 
– Вы знаете, что миллиона нет, —
Ответ звучал куда как убежденно.
Хоть губы и украсились улыбкой
Уверенной спокойной простоты,
Но сердце ощетинилось презреньем.
 
 
– Вы женщина замужняя у нас, —
Артем давил на болевую точку.
 
 
– Но денег я у мужа не беру.
Надеюсь, и в дальнейшем брать не буду. —
 
 
– Не надо денег ни просить, ни забирать. —
Сказал Васильев. Тут он замолчал,
Поднялся, походил по кабинету.
Решительно потом подсел к Наине.
 
 
– Не знаю, как возникли подозренья.
Я действовал предельно откровенно,
Когда свои вы сложные вопросы
Хотели с моей помощью решать.
Сказал вам о цене, и о проблемах.
Действительно, я Марту посылал,
Убрать неподходящие предметы
От бдительных и посторонних глаз.
Как знать про ваши трезвые мозги? —
 
 
– Зачем тогда трясти презервативом,
И пальцы на коробке вспоминать? —
 
 
– Наина, вы же мудрая особа.
А изредка – совсем, как детский сад.
Я просто допустил сгущенье красок.
Как вас, выходит, запросто поймать. —
 
 
– Так вы же цену за молчание назвали? —
 
 
– Цены я никакой не называл.
 
 
Хочу я миллион, а кто не хочет?
Я полагал, что с вами мы друзья,
И лишь потом, как врач и пациентка.
Вы с Глебом всякий раз для нас желанны.
Отстроитесь, и я приеду к вам. —
 
 
«И, что-то во мне возникли подозренья?
Всё нервы. Если высплюсь, то пройдёт».
 
 
– Пришлите мне чего-нибудь для сна. —
 
 
– Я лично приготовлю вам напиток. —
 

* * *

 
Наине нравилось, не выходя во двор,
Ходить по лабиринтам переходов,
Какими изобиловал отель.
Была там пара лестничных пролётов,
И круглая терраса, взгляд с которой,
Ей сразу полюбился в первый день.
Стена из очень толстого стекла
Была, по сути, как окно в природу.
Вплотную прилепился склон горы.
 
 
– Ты дитятко, Pulsatilla alpine? —
Наина обратилась к «сон-траве»,
Простушке Альп из белых лепестков
С доверчиво открытым жёлтым сердцем.
– Ты в благостной природе заночуй,
А мне со сном волшебник наш поможет. —
 
 
Тут, будто бы, совсем издалека,
Раздался звук, глухой и очень низкий —
Ночную песнь трубил альпийский рог.
Его мгновенно эхо подхватило
И скрылось с затиханием вдали.
Ну, что же, на сегодня всё, довольно,
А новый день уже стучится в дверь.
Она уснула, как успела смежить веки.
В часы её забвения в ночи,
Ей не привиделись ненужные картины.
Открыла утром ясные глаза,
Как вечером прикрыла на минуту.
 
 
С огромным удивлением узнала,
Что сладостный и благодатный сон
Хранил её примерно семь часов.
А тот бокал, что ей прислал Васильев —
Две трети райского напитка отпила.
 
 
Всё полнилось притоком юных сил,
Душа горела жаждою свершений.
 
 
«Волшебный, дорогой Артём Семёныч!»,
Единственно подумала она.
 

* * *

 
Текст занял с перерывами два дня.
Она прошлась по созданным страницам,
Увидела: придется много править,
Но это нужно делать не сейчас.
Насмешливый характер, между тем,
Написанное посчитал абсурдом.
Наина очень часто размышляла:
Абстрактное крыло литературы
Лишь может называть себя искусством
В бесстыдном прагматизме наших дней.
А все попытки жизнеописаний,
Как мастерски не строится сюжет,
Придется счесть лишь опытом подростка,
Который был мастак до сочинений,
Поэтому и нету в нем сомнений,
Что может лучше Гоголя писать.
Ведь он уже так много в жизни знает!
«Все взрослые – такой смешной народ!» —
Любила повторять Наина Львовна.
И, как бы горько ей ни становилось,
(Сама-то – не из ряда вон куда),
Но думала всегда, что жизнь – игра.
И нет в ней интереса без азарта.
 
 
Она увидела, что друг Натальи Балк,
Кликуши, проживающей под боком,
Приблизился к её входным дверям.
Как, впрочем, и должно было случиться.
 
 
Взглянула тут же на начало текста:
«Наина девочкой приехала в Москву….»
И вывела курсивом заголовок:
 
 
РОМАН для АБРА МОВИЧА. В стихах.
 
 
И не нажала – «Завершение работы».
Компьютер жил, хотя экран потух.
 
 
Звонок, как три удара кастаньет,
Не вызвал диссонанс в покое дома.
Сама Наина села в кресле в холл,
И с пульта, не спеша, дистанционно,
Лихому гостю открывала дверь.
В проеме появился силуэт.
 
 
Тотчас же с двух сторон прожектора
Его поймали, как певца на сцене.
От гостя шла уверенность в себе
И явная приветливость хозяйке.
 
 
– Вы в сумраке, меня терзает свет. —
 
 
– Должна же я увидеть, кто приходит.
Я рада вам. А где моя соседка? —
 
 
– Ей нездоровится. Я еду в магазин.
Могу вам захватить, вдруг что-то надо.
 
 
– Спасибо. Нам не надо ничего.
А вы за чем? Какие-то лекарства? —
 
 
– Да нет. Наталья выпила и спит.
А мне купить чего-то захотелось. —
 
 
Закатный свет усилил полумрак
Большого холла с высоченным сводом.
Но из-под купола на четырех цепях
Спустился вдруг диковинный светильник,
Как видно – несомненный раритет.
Завис он очень низко над столом,
Который, в окружении из кресел,
Смотрелся, как оазис среди тьмы.
 
 
– Мне хочется вас чаем угостить.
Вы, помню, побеседовать хотели?
Мои должны приехать через час. —
 
 
Для чая всё сыскалось под рукой.
Ему хотелось чёрный с бергамотом.
Она пила зелёный, как всегда,
 
 
– Мне помнится, Роман, что вы коллектор.
Агентство, или сами по себе?
 
 
– Агентство, всё от степени проблемы.
Вопросы разные, различен и подход.
Вам это интересно просто так,
А, может быть, конкретная работа? —
 
 
– Да что вы, я сейчас не о работе.
Сейчас мне интересны лично вы.
Вы – Абрамович. Что вы – родственник ему? —
 
 
– Кому – ему? Арону, или Лейбе?
А может, и кому-нибудь ещё?
Вы спрашивайте, чтоб я мог ответить. —
– Роман Аркадьевич. Кто он-то будет вам? —
 
 
Свет был не ярок, он высвечивал квадрат.
Хозяйка с гостем, будто бы на сцене,
Друг друга видели без игр полутьмы.
И давишное ощущенье силы,
Что парень на Наину произвел,
При свете совершенно не померкло,
А, может быть, усилилось ещё.
 
 
Но вовсе не атлет сидел напротив.
Роман, как посвященный каратист,
Держал заряд энергии в запасе,
Чтоб выплеснуть в означенный момент.
 
 
Отнюдь не рослый, очень складный, худощавый,
Не очень видный посторонний человек.
 
 
– Я сам не знаю толком, может дядя?
А тётка говорила, что отец.
В событьях невозможно разобраться. —
 
 
Наина выбрала одну из ярких книг,
Что были на столе небрежной стопкой.
 
 
– Взгляните – предпоследнее изданье, —
И гостю через стол передала.
 
 
– Хм, детектив, – и он взглянул, кто автор.
– Я Катерины Рупской не читал.
Какая-то, видать, подруга ваша? —
 
 
– Нет, я. Иначе скучно жить.
А Рупская – так это псевдоним. —
 
 
– И что же, уже много настрочили? —
 
 
– Четыре книги. Скоро будет пять.
А может – шесть, если о вас хотите. —
– Тогда я вам и вправду расскажу.
Писательнице будет интересно.
Но уговор – пока об этом не писать. —
 
 
– Я лишь тогда, даю вам слово, напишу,
Когда вы мне не просто разрешите,
А с просьбой обратитесь – написать. —
 
 
И он рассказывал такое – «уши вяли».
 
 
«Вот, Абрамович – он служил под Киржачем.
Так городишко, у Владимира под боком.
Родители его погибли рано,
Но в жизни не оставили дядья.
Сначала жил в Ухте, у дяди Лейбы,
Потом Абрам позвал его в Москву,
Где Рома школу среднюю окончил.
И вышел тут же воинский призыв.
 
 
Назваться Абрамовичем не сложно,
Родившись в те года под Киржачем.
Никто и не подумает придраться.
 
 
Представь себе – идет солдат в отгул,
А девки – уже ждут у караулки.
И крутится отгульная любовь,
А сколько из гулящих залетает?
Вот отпрыскам и ляпают порой:
«Да, что ты, ведь твой папа – Абрамович.
Лети ты в Лондон и добейся ДНК».
 
 
А тут ещё история другая.
В то время, у уже прошедших службу,
Был принят, что ли, «дембельский аккорд».
Солдаты, возвращаясь на гражданку,
Для части, что была родным их домом
В течение всех долгих двух годков,
Обязаны полезное что сделать,
Чтоб память о них долгая была.
И без «аккорда» по домам не отпускали.
 
 
И вот, Роман Аркадьич со друзьями
Должны очистить от деревьев лес,
Размером, что футбольная площадка.
Да что я – поле, целый стадион,
А может – просека для будущей дороги.
И от того, как быстро всё исполнят,
Зависело, когда их дембельнут.
Расчистят лес, и сразу по домам.
А где такие силы – напрягаться?
 
 
И вот, Роман такой придумал план.
Он поле раздербанил на делянки.
А возле части, полчаса ходьбы,
Совхоз животноводческий страдал,
Не зная, чем грядущею зимою,
Коровники удастся отопить,
И прочую домашнюю скотину.
Да и самим не светит околеть.
 
 
Когда Роман пожаловал с идеей,
Чтоб мужики делянки раскупили,
И лес с них заготовили себе —
Они не знали, как благодарить.
В три дня расчистили участок, словно плац,
Ещё деньгами кучу отвалили.
Он деньги на три части поделил:
Армейскому начальству, как и надо;
Ребятам, остававшимся служить,
И дембельской бригаде – на дорогу.
 
 
Романа Абрамовича хвалили:
«Какой, – все говорили, – светлый ум!».
 
 
– Так он уже тогда, мудрец безусый,