Роман для Абрамовича
Криминальная драма. Бурлеск (от итал. burla – шутка).

 
«Не презирай младого самозванца;
В нём доблести таятся, может быть….»
 

А. С. Пушкин «Борис Годунов».

 
Обычно Глеб копался в интернете,
В то время пока опытный шофер
Выруливал могучий «Мерседес»
С размеренною плавностью движенья.
Тем утром он скользил по новостям,
И в ужасе застыл на странной строчке.
 
 
«Глазам не верю. Как это она?
Нет, Ольга Ведунова, вот – на пляже.
Все в панике. Компания друзей.
Четыре СМИ, надежные обычно.
Аркадий же, как будто болен был,
Его уже лечили больше года».
 
 
Конечно, Ведуновы – общий круг.
Не скажешь, будто семьями дружили.
Они на раутах порой пересеклись.
И там о чем угодно говорили,
Ценя такие светские беседы,
За истинно широкий кругозор.
 
 
Их бизнес был в различных областях.
Что множило все области охвата,
Как частных, так и всяких общих тем.
А главное, что были адекватны.
И в бизнесе не гадили другим.
 
 
Супруга Ведунова, эта Ольга,
Всегда с ним находилась неразлучно.
Но ей хватало такта и ума,
Быть рядом, но на грани приближенья,
И попусту ему не докучать.
 
 
Её пленила царственность Наины.
Им нравилось болтать по телефону,
Выкраивая в день хотя бы час,
Не с тем, чтоб осуждать всех и порочить —
Они делились взглядами на жизнь,
Как это ни звучит высокопарно.
 
 
А год назад пошли такие слухи,
Что, мол, Аркадий бедный умирает,
Врачи диагностировали рак.
И, правда, если кто-то мельком видел,
Все сказывали: «безнадёжно плох.
И высох, как больной анорексией».
 
 
Тут Ольга повезла его в Израиль,
В Швейцарию лечиться повезла.
 
 
Оттуда он явился в лучшем виде,
Хоть был, как при болезни, очень худ.
Из глаз совсем исчезла обреченность,
Готовился приняться за дела.
А Ольга, видит Бог, была здорова.
 
 
Что дернуло их ехать на Бали?
Да просто за компанию с друзьями.
Аркадий был не в тягость никому,
А Ольга от всего оберегала.
На следующий день обратный рейс.
И Ольга умерла вчера на пляже.
 
 
Впоследствии, на вскрытии в Москве,
Сказали, что не выдержало сердце.
Хотя и непонятно – почему.
 
 
Скорбящий муж держался молодцом.
Застыл у гроба в самом изголовье,
С подруги не спуская верных глаз.
И, может быть, и слышал он слова:
«Аркадия спасла, себя сгубила».
 
 
Но, как к тому отнесся – неизвестно.
Поскольку он ни с кем не говорил.
 
 
На похороны съехался весь свет.
Не горе всех тогда объединило:
Стремительность внезапного ухода
Особенно всех сильно потрясла.
И многие такую кальку смерти
Невольно примеряли на себя.
 
 
«Не время было Ольге умирать»,
Наина загрустила о подруге.
«Ты видел, и Васильев тоже там».
«Так он как раз с Аркадием возился.
И как же Ведунову дальше жить»?
 
 
Но вычислить развитие сюжета
Не стоило особого труда.
Недуг дремал, но с горем обострился.
О химии – какая может речь?
А, значит, и Израиль бесполезен.
В Швейцарии один известный врач,
Уверенно лечил богатых русских.
Немало к нему ездило людей.
И дамы часто хором говорили:
«Волшебный, дорогой Артём Семёныч».
 
 
Кудесники, увы, не могут всё.
Но, право же, не с горьким сожаленьем
Окончил жизнь Аркадий Ведунов.
В последний час на Родину приехал.
Возможно, чтобы всех благословить,
Сходя в могилу рядом с милой Ольгой.
 
 
Скончался в полном здравии ума.
Все средства он в своей последней воле
Доверенному фонду отписал,
Чтоб скрашивали жизни неимущим.
 

* * *

 
Вернулись Глеб с Наиной с похорон,
В заботах что-то переворошили,
И скоро наступило время спать.
 
 
Глеб только растянулся, как заснул.
Наина тоже было задремала,
Как вздрогнула. Застыла напряженно,
Чтоб выяснить, откуда вдруг испуг.
И выяснила – надо бить тревогу.
 
 
– Да что же ты, проснешься, наконец, —
В волнении затеребила мужа.
– Чудовищно. Послушай, что за жуть. —
 
 
Ночь скрыла всё глубокой темнотой.
Согнала тучи, вымарала звёзды.
И ветер женским голосом стонал,
На долгих и щемящих душу нотах.
 
 
– О, Господи, – пришёл в сознанье Глеб.
– Да кто же это женщину так мучит? —
– И рядом, – вдруг Наина поняла,
– Наталья Балк, там что-то происходит. —
 
 
– Звони им, – Глеб уже негодовал
На вопли, на жену, на бестолковость.
 
 
– Родители в Испании давно,
А дочки я не знаю телефона.
Пошли Валеру, чтобы посмотрел. —
 
 
– Да, что куда кого-то посылать? —
Я сам схожу и захвачу шофёра.
В полицию как здесь у нас звонить? —
 
 
– Не местным же, попробуйте 02.
Придумают, кого сюда направить. —
Супруги впопыхах спустились в холл.
 
 
Дом Балков был направо, за углом,
И это был бесспорный адрес криков.
А сбоку у калитки был звонок.
 
 
Внезапная раздавшаяся трель
Сумела угодить на миг затишья
И, видимо, встревожила кого,
Минуты шли, а крики перестали.
 
 
И вдруг, в окне второго этажа
Внезапно обозначилась фигура,
Но снизу непонятно было – кто?
Фигура тихим голосом спросила:
– Что нужно вам? – последовал вопрос,
Как будто к ней рвались и разбудили.
Хотя сама кричала, может быть.
Да, кто там их соседей, впрочем, знает?
 
 
Глеб сразу же спросил по существу:
– Кого у вас там кто-то убивает?
Мы только что звонили в МЧС.
Наина вскрикнула: «Наташа, это ты?»
Начав манипулировать с окном,
В намерении полностью захлопнуть
Фигура взвыла: «Я….» – и замолчала.
Потом обескуражила вконец,
«Мне здорово», и створки затворила.
 
 
Усталые ревнители покоя,
Несолоно отправились домой.
А ночь уже забрезжила рассветом,
Шаги звучали болью тишины.
 
 
– Вот дура, ничего не объясняет.
В милицию бы надо написать. —
Глеб злобствовал, что скоро надо в город.
– Как будто только мы и этот дом. —
 
 
– Мы – рядом, и открытое окно,
От этого мы так и всполошились. —
Наина загасила инцидент,
Но думала вправлять мозги мерзавке.
 
 
– Так вы, как и уславливались, в семь? —
Валера уточнил во избежание.
Глеб буркнул: «Едем в восемь», и ушел,
Обняв, чтоб успокоиться, Наину.
У той же вовсе не было тревог —
Она разобралась в ночном безумьи.
 

* * *

 
У Уховых высокий бельэтаж
Был спрятан в эбонитовых фигурах,
Почетно охраняющих альков.
А замысел решить всё в арт-деко,
В конечном счете недозавершили,
И это было тоже ничего.
Здесь все дышало отдыхом и негой,
А также было можно наблюдать.
Но быть в засаде – нудное занятье.
 
 
«И чёрт с ней, как увижу, так узнает,
Как ночью нам покоя не давать.
И, всё-таки, кто с нею бултыхался?»,
 
 
Наина было двинулась уйти,
Когда подъезд у Балков отворился.
 
 
Наташа, лет семнадцать, минус-плюс,
На выходе смотрелась, как подросток,
Без краски, и одета в сарафан.
И только белизна тепличной кожи,
Да черные круги её глазниц
Грозили ишемической болезнью.
 
 
Но уж Наина знала, отчего,
Бледна Наталья, скована в походке.
 
 
За нею следом вышел кавалер.
Нельзя сказать, чтобы особо броский.
Но было что-то в этом удальце,
Чтоб взгляду загореться интересом.
По виду и не скажешь сколько лет,
Примерно двадцать пять, не больше будет.
Короткая прическа головы,
И волосы смотрелись жесткой шерстью,
Имея рыжий, тусклым золотом окрас.
Наверное, они пошли б кудрями,
Когда бы их ни стригли так нещадно.
Высокий лоб был сужен от висков.
Лицо хранило мощную небритость,
Но четко – на границе с бородой.
Хоть нос и был немного удлинен,
Но с прочими чертами гармоничен.
В глаза, с разрезом древним ассирийским,
Вкрапились чудом серые зрачки.
 
 
Наина разглядела всё детально,
Когда случайно пару догнала.
 
 
Их улица в конце впадала в площадь.
Не площадь, а развязку для машин.
Там скучились лотки и магазины,
И было там приличное кафе.
Тем утром вовсе не было народа.
Наталья с парнем двинулись туда.
Наина же всегда любила кофе.
 
 
Присев за стол, раскинувшись на кресле,
Наталья уловила женский взгляд.
И поздоровалась, пытаясь вспомнить имя.
 
 
– Ну, как твои, Наташа, отдыхают?
Наина без затей произнесла.
 
 
– Им нравится. А вы что не у моря? —
 
 
Наталья глянула, чем дышит её друг.
Тот пристально разглядывал Наину,
Сощурив глаз и чуть скривив губу.
Сел в кресло и к Наталье обратился.
 
 
– Давай же, пригласи свою подругу.
Вы, может, к нам присядете на чай? —
 
 
– Конечно, если я не буду в тягость.
Послушаю, чем дышит молодежь.
Я близкая Наташина соседка.
 
 
– Знакомься Рома, мы и впрямь соседи,
И девушка не знала, как назвать.
 
 
– Наташенька не часто здесь бывает.
Не помнит, что меня зовут Наина. —
У девушки в глазах она прочла —
Наташа хочет отчество услышать.
Но Рома ей не дал заговорить.
 
 
– Какое счастье, что меня зовут Роман,
А не Руслан, как в опере у Глинки.
И нет причины опасаться вас,
Как в сказке: «по велению Наины». —
 
 
– Меня назвали так от слова “nine”.
Прабабушка, так вышло, англичанка. —
 
 
– А мой прадед в Бразилии живет, —
Сказала неожиданно Наталья.
– Вернее, не живет, а умер там.
А прежде он был мэром в Петрограде. —
 
 
Тут Рома им сказал, не пряча взгляд:
– Тогда и я подробнее представлюсь. —
Он даже вырос, сидя за столом.
– Мой дядя занимался раньше нефтью.
Теперь политик, в Лондоне живёт. —
 
 
Под занавес официальной части
К ним юноша пришёл принять заказ.
 
 
Наина разрешилась очень быстро.
– Я кофе, а ребята что хотят, —
Официант почтительнейше слушал.
 
 
– А мне, пожалуй, фрукты, чёрный чай,
И торта я бы скушала кусочек. —
 
 
– А я бы, не пугайтесь, съел быка.
Яичницу, два тоста, много сыра.
Ещё, пожалуй, кофе с молоком.
 
 
Наина поднялась: «Я на минутку»,
И скрылась где-то в омутах кафе.
 
 
– Зачем ты пригласил зануду эту, —
Наталья тут же стала верещать,
– Я толком-то и знать её не знаю.
Лишь то, что рядом с нами ихний дом.
Они нам этой ночью и звонили. —
 
 
– Тем более должны поговорить.
Тебя, ей богу, вовсе не убудет,
А в ней заметен явный интерес.
И вовсе не зануда, тоже скажешь.
Я вижу в ней глубокий острый ум. —
 
 
– Поэтому слюною весь исходишь.
При мне бы хоть других не раздевал. —
 
 
– Мне кажется, тебя не обделили, —
Роман прикрыл глаза, как отдыхал.
Наталья испугалась – будет ссора.
А вышло так, как будто ничего.
«Ведь я его практически не знаю.
Но так хочу – не ровен час спугнуть».
И внутренне решила – будь что будет.
 
 
«Зануда» уже двигалась по залу.
Продумано – явилась, не спеша,
И выплыла заливом барной стойки,
Размножив лик в витринах берегов.
 
 
Наталья мельком глянула на Рому,
Он выход, несомненно, оценил.
 
 
– Простите, но я тоже вас покину.
Наину встретив, так сказал Роман,
И будто в три прыжка исчез из зала.
 
 
– А кто, скажи мне, Рома у тебя? —
Наина обронила равнодушно.
 
 
– Его все называют Абрамович,
Но только он просил не говорить. —
 
 
– Какой-такой? Какой-нибудь племянник? —
 
 
– Не знаю я. Спросите у него. —
– А что ты ночью так, скажи, звучала? —
 
 
При взгляде на сидящую Наталью,
Наине вдруг внезапно в ум пришло,
Сравненье с тёмной панночкой из «Вия»,
Которую взнуздал тот хлопчик Брут.
Простоволосая, с кругами под глазами,
На голом теле легкий сарафан,
Она ждала, когда придет избранник.
 
 
– Откуда знать, что быть такое может. —
Наталья вслух озвучивала мысль.
Но тут же осеклась: – Вы извините.
Безумие – распахивать окно.
У нас везде стоят стеклопакеты. —
 
 
– Что, чувства так твои разбушевались? —
 
 
– Он был неистов, как Виссарион,
Который из истории известен. —
 
 
– Какой ещё такой Виссарион?
Откуда вдруг такой герой – любовник? —
Наине вспомнился из школьных лет Белинский.
 
 
Наталья вышла, только Рома сел за стол.
Наине бросилось в глаза, как парень жилист,
И мощь покрытых рыжим пухом рук.
 
 
– Роман, ведь я могу так обращаться?
Скажите, вы живете тут у нас? —
 
 
Они впервые встретились глазами,
И оба твердо выдержали взгляд.
 
 
– Сегодня – здесь, а завтра – где я нужен.
Но свой себе ещё не создал дом. —
 
 
– Едва ли я могу задать вопросы,
Но что-нибудь хочу узнать про вас. —
 
 
– Я – бездарь. По призванию – коллектор.
А есть желанье – мы поговорим. —
 
 
Но лишь вернулась томная Наталья,
Наина заспешила уходить.
 
 
– Наташа, ты зашла бы по-соседски.
Как выберетесь, ты и кавалер. —
 
 
– Не знаю я. Вот разве по-простому?
Но хлопотно – у вас семья, и муж. —
 
 
– Глеб в Ригу уезжает послезавтра.
Подумайте. Не станем назначать. —
 
 
И двинулась, как будто на прогулке.
Та парочка смотрела ей во след,
И Рома теребил свой подбородок.
 

* * *

 
Что вслед они смотрели – не случайно.
Бывало, на неё смотрел весь свет,
Когда плела сквозь подиум походку.
Во всех глазах читалось: «Хороша!!!»
И Глеб тогда решил: «Моею будет».
А он своих решений не менял.
 

* * *

 
Наина, как вернулась из кафе,
К компьютеру прошла, как рьяный блогер.
Ей нравилось, что думала – писать.
На этот раз пошли воспоминанья.
 
 
«Наина девочкой приехала в Москву,
Как только в школе выдали дипломы.
В буквальном смысле, этот документ
Был пропуском на полную свободу.
 
 
Она держала парочку подруг,
Компанию для поступления в ВУЗЫ.
Но это было нужно для родных,
Считалось, что учиться будут вместе.
Отец её не вышел провожать,
А мать, пустив слезу, перекрестила.
 
 
В столице поступила в РУДН,
На факультет гуманитарно-социальный.
Не с тем, чтобы впоследствии ей стать
Ученым по истории России.
А просто, по велению души.
 
 
Ей нравились серьёзные названья
Того, что предстояло изучать.
Чтоб бросить мимоходом в разговоре:
«Я знаю Русь дорюриковских лет».
 
 
Приезжих поселяли в общежитье,
Снимая боль искать в Москве жильё.
Вообще, была двоюродная тётя,
Расплывчатая мамина родня.
Но тетушка племянницу из Томска
Позвать для встречи долгом не сочла,
И больше ей Наина не звонила.
 
 
Была она приметною девицей,
В буквальном смысле – кровью с молоком.
Она гордилась русою косою,
Но, кто бы знал, как тяготилась ею
В кругу своих остриженных подруг.
Но, видимо, такой уж уродилась,
Свой образ не рядила под стандарт.
 
 
Отец, как уезжала, был уверен —
Пропащая, отрезанный ломоть.
Мать думала – настырная дочурка.
Не сломишь, всё по-своему решит.
 
 
Наину в самом деле не сломили,
Но так её умело закрутили,
Не Рюриком пришлось ей заниматься,
А собственной историей своей.
 
 
Анжела с Кубы, Цзой Чуа – вьетнамка
Вселились в общежитье рядом с ней.
Улыбчивая, яркая кубинка,
С неброской долей негритянских черт,
Звала себя – «весёлая креолка»,
И, было очевидно – почему.
 
 
Компактная вьетнамка Цзой Чуа
С отточенной восточной красотою,
Для важности смотрела сквозь очки.
Она себе казалась Йоко Оно.
И был любовник, русский гитарист.
 
 
Нельзя сказать, чтоб девушки дружили,
Но их соседство тягость не несло.
 
 
Друг Чуа захотел придти с друзьями,
Взять девушек куда-то посидеть.
Вьетнамка очень сильно приглашала:
«Увидите, что парни хоть куда».
По-русски она складно говорила,
Почти что не сюсюкала совсем.
 
 
Анжела русский только изучала,
И, право, ей давалось нелегко:
«Нам пробовать на встречу с кабальеро.
Замучила тристеза, как тут – грусть».
 
 
Итак, рок-гитарист пришел с друзьями,
Когда условились, под вечер в институт.
Он сам себе лепил богемный образ,
По плечи волосы, и в свитере, в джинсах.
 
 
Друзья его, особенно Владимир,
Пришли, как деловые господа.
Владимир, так и есть, он был продюсер,
А третий стал Анжелы кавалер.
 
 
Наина волосы пучком большим стянула,
Как где-то, у какой-то из актрис,
А строгий деловой костюм английский,
Ей так и не пришлось переодеть —
 
 
Ребята сразу с лекций их забрали.
– Ты будто бы из офиса и в офис, —
Владимир улыбался на губах,
Но взгляд был изучающе серьезен,
– Не все так строго ходят в институт. —
 
 
Наина поняла, что нужно правду.
– Я, нечего скрывать, провинциалка,
Приехала в Москву, чтоб жизнь узнать. —
 
 
– Вы это так с достоинством сказали,
Я сразу много понял про тебя. —
 
 
За столиком попарно раскололись,
Беседовали четко тет-а-тет.
 
 
– Но – имя ваше странное – Наина. —
 
 
– Прабабка наказала так назвать. —
 
 
– Ты знаешь, ты мне нравишься ужасно.
Я правду говорю, а не кадрюсь.
Ведь, если б приставал, послала сразу? —
 
 
Наина на продюсера взглянула,
И он ей показался ничего.
Одет без новомодных наворотов,
Причесан, без разболтанных манер.
 
 
А он же продолжал крепить фундамент.
 
 
– Наина, я работаю в программе,
Для зимнего показа новых мод
Известнейших российских модельеров.
Ответственен за кадровый вопрос.
Короче говоря – подбор моделей.
И ты, свой самобытный яркий образ,
Могла бы привнести, как ретро-всплеск.
На подиуме, в соболиных шубах. —
– Простите. Здесь так душно. Я сейчас. —
 
 
Наина помнила – метро тут где-то рядом,
И тут же она двинулась туда,
Послав Цзой Чуа краткий эсэмэс:
«Охваченная головною болью,
Прошу довеселиться без меня».
 
 
«И что же, все столичные считают,
Что все в Москву стремятся на панель?» —
Лениво перекатывалось в мыслях.
 
 
И, только добралась до общежитья,
Как тут же затрезвонил телефон.
 
 
– Наина, что же вдруг вы так исчезли?
Простите, беспокою вас, Владимир.
Я – рядом. Пять минут поговорить. —
 
 
И он уговорил пойти в кафе,
Что было в новом здании напротив.
И больше стать моделью не манил,
А что-то все болтал, довольно живо,
И было интересно и легко.
 
 
Коктейль…. Потом немного танцевали
На маленьком пространстве в полутьме.
Наина чувствовала жаркий трепет рук,
И быстро среагировала: «Хватит».
 
 
– Давай ещё немного посидим.
 
 
Ну, что ж не посидеть, когда есть время,
И спутник – на дистанции – неплох.
 
 
Он снова угостил её коктейлем.
Ей нравился из шейкера напиток,
Пила его и думала: «Нектар».
Владимир распылялся в разных байках.
 
 
Потом опять пустились танцевать.
Наина это делала умело.
Володя рядом с ней не спасовал,
И взлягивал, и так забавно прыгал.
– А как бы побеседовать с тобой? —
 
 
– Ну, что же, как у нас, сейчас узнаю, —
 
 
Наина позвонила Цзой Чуа.
 
 
– Они сейчас устроились в подвале,
Для них играет Цзойкин гитарист.
И, значит, что мы можем в общежитье.
И там до их приезда говорить. —
 
 
Она продюсера охотно пригласила,
Поскольку мир вокруг нее вдруг стал иным.
Наина, так сказать, раскрепостилась
До чувства, что кругом одни свои.
Выплясывают, словно в день Купалы,
И скоро будут прыгать над костром.
 
 
Всё радовало, мысли стали шире.
Продюсер – вообще, как лучший друг.
С Владимиром её свела судьба.
На подиуме, в соболиных шубах,
А, что же, ей представилось, не быть?
Когда другим девчонкам из глубинки
Так сильно уже в жизни повезло.
 
 
И пусть он не Владимир Мономах,
А только начинающий продюсер.
Так, значит, ещё время не пришло.
Смотри, как улыбается зубасто.
 
 
– Возьми шампанского, куда как хорошо.
Наина отомкнула дверь ключами.
Владимир, не включая верхний свет,
Мгновенно её запер на задвижку.
 

* * *

 
Наина не хотела понимать,
А впитывала море ощущений.
Без разницы, кто так её ласкал,
Она изнемогала от блаженства.
И вспышки возникали в голове.
Синхронно отразив биенье пульса,
А сердце колотилось всё сильней.
Казалось, что душа уйдет из тела.
 

* * *

 
А после – всё в момент оборвалось.
Остался только боров этот рядом.
И он ещё о чем-то говорил:
 
 
– Как здорово, что ты была не целка.
Я думал – девушка, а ты у нас орёл.
Шампанского. А ты сама не хочешь?
 
 
Наина не могла осилить дрожь.
Случившееся представлялось бредом.
Когда бы ни мутило сильно так,
И этот тип не мял её в объятьях.
Она внезапно вспомнила подруг,
И что они должны сейчас приехать.
Смогла лишь прошептать – Который час? —
 
 
– Одиннадцати нет, ты не спеши.
Ты славная. С тобою мне неплохо. —
И он хотел её поцеловать.
 
 
– Владимир, уходить уже пора, —
Наина стала быстро одеваться.
– Мне плохо, я разбита и пьяна. —
 
 
– Ну что ты, приласкай ещё немного. —
– Володенька, всё было хорошо.
Но шел бы ты, голубчик, я устала.
И девочки того гляди придут. —
 
 
И он не возразил, а встал, оделся.
Прощаясь, он ей высказал слова:
 
 
– Не думай, что я просто разрядиться.
Все правильно в тебе, и ретро-стиль.
Я понял, ты не то, что все другие.
Когда мне можно завтра подойти? —
 
 
«О, Господи», – подумала Наина,
Но все-таки она произнесла:
– Все лекции кончаются в четыре. —
 

* * *

 
К двенадцати подъехала Анжела,
Вьетнамку гитарист не отпустил.
Кубинка источала темперамент,
Хотела всё с Наиной обсудить.
 
 
– Мой мачо, я считаю это – лярго,
По-русски надо «медленно» сказать.
И, все-таки, он мучо бесса ми.