Он медлить ни секунды не хотел.
Васильев уместился на ладони.
Прихлопнуть или сдать его властям
Совсем не представляло интереса.
 
 
Артём Семёнович, как денежный мешок,
Вот кто был интересен Петухову.
Нарыв, в котором столько много денег,
Он должен вскрыть решительной рукой.
 
 
А тот сидел, раздавленный слизняк,
Перед Арсением, на стуле, у стены.
Настолько в нежелании делиться,
Что плакался, что денег нет совсем.
 
 
– Ведь вам же Ведунов всё завещал. —
 
 
– Какой там мне. Все это деньги фонда. —
 
 
– Вам срок дадут от этих двух смертей. —
 
 
– Хороший адвокат, и нету срока. —
 
 
Арсений начинал терять терпенье.
Таких вот, гаденьких, он очень не любил.
Прицепится, как клещ, смертельной хваткой.
И всё высасывает – деньги, и здоровье.
И волю отнимает у людей.
Наказывать – уже не та задача.
Он должен только деньги отобрать.
 
 
Рассказ он начал свой издалека:
 
 
– В реке, быть может – только по весне,
Сумеют отловить раздутый труп.
Раздетый, изуродованный, жуткий.
О вас же лишь слегка пожмут плечами,
Поищут, успокоятся – пропал.
И только лишь Катрин, родная дочка,
Заплачет об исчезнувшем отце. —
 
 
Арсений видел, как Артём переменился.
Он стал дрожать и нервно корчил рот.
Часы показывали девятнадцать сорок,
И было ещё время рассказать:
 
 
– В Париже учится немало иностранцев.
И есть такая девушка – Катрин.
Способная, и учится серьёзно.
Чтоб радовать любимого отца, —
 
 
И тут вещатель выдержал момент.
 
 
– Но, сколько в этом городе людей!
Кто вспомнит эту юную студентку? —
 
 
Артём Семёнович промолвил: «Прекратите!».
Вдруг стал звонить мобильный телефон
Васильева, давно уже изъятый.
Артём Семёнович не мог не опознать.
 
 
– То ваш трезвонит, – бросил тут Арсений, —
Сейчас посмотрим, кто бы это мог?
Неясно, но как будто код Парижа.
Неужто дочка – услыхать отца?
 
 
– Послушайте, мы с вами всё обсудим, —
Артем уже почти что умолял:
– Я Кате не ответить не могу. —
 
 
– Но – слово, или только четверть слова,
Что где-то, с кем-то, что-нибудь не так! —
 
 
– Что, держите меня за идиота? —
Потом пошел нейтральный разговор.
 
 
– Да, что ты, папа, долго не подходишь?
Рассказывай, ну, как твои дела? —
– Нормально, – он старался не дрожать, —
Я только о тебе как раз подумал. —
 
 
– Теперь я тут с российскими друзьями, —
Артём напрягся и сильнее задрожал.
– И ты у нас повсюду знаменит.
Они твою одну больную знают, —
И в трубке слышалось: «Борис! А как зовут?»,
– Он тут сказал – привет Наине Львовне. —
 
 
– Да, да, конечно, абсолютнейший привет, —
Артём почувствовал, как он заговорился.
– Откуда же ты знаешь этих русских? —
 
 
– Мы встретились, они живут у нас,
Пока ещё Николь не возвратилась.
Не против, что зайдут к тебе в Москве?
Тогда я передам тебе подарок. —
 
 
– Да, милая, мы встретимся ещё,
Какие-то помехи там на связи.
Но ты, скажи мне, как сама живешь? —
 
 
– Я, папочка, свяжусь с тобою завтра.
Мы едем в город, я им обещала.
Так, значит, я могу твой номер дать?
Пока, родимый, я тебя люблю. —
 
 
– А кто же будет должен мне звонить?
 
 
– Ты слышал же – друзья Наины Львовны. —
 
 
Артём Семенович с трудом сидел на стуле.
Дрожь вылилась в холодный пот на лбу.
Глаза закрыл, как перед важным стартом.
И выдавил: – Давайте начинать.
 

* * *

 
Отколлектированный, выжатый Васильев
Не стал цепляться за любой кусок.
Арсений его вытряс очень сильно,
Но тот был счастлив, что не до конца.
Любовь к Катрин была так беззащитна!
Наутро совершили перевод,
Арсений видел – деньги поступили.
 
 
Васильева отправили под душ.
Чтоб в полном был порядке – мыться, бриться.
Костюм, и галстук – всё чин-чинарём.
Потом его отправили в отель,
К заметной радости того секретаря,
Что с Томасом его встречал у входа.
Психолог возвратился в этот мир.
 

* * *

 
Пришлось признать, что наступила осень.
Не та, что ненавистна непогодой,
А трогательно грустная пора,
Когда душа не верит в увяданье,
А время начинает брать своё.
И всё красиво в уходящем лете,
Но падает пожухлая листва.
И утомлённая орбита солнца
Не достигает прежней высоты.
 
 
Наина Ухова была готова ехать,
Но Глеб был совершенно не готов
К такому шагу преданной супруги.
 
 
– И, что ты вдруг куда-то собралась?
Скажи мне, что не так, я всё исправлю. —
 
 
Наине приходилось думать вслух.
– Мою судьбу? Мою любовь? Свободу? —
 
 
– Тебя не содержали взаперти. —
 
 
– Но мне не нужно жизни с позволенья.
Ты лучше успокойся и пойми. —
 
 
Глеб больше часа думал в кабинете.
И вышел, озабоченно серьёзный.
 
 
– Ты делай, ради бога, как решила.
Такая значит вышла недолга. —
 
 
Наина позвонила Петухову,
Ведь тоже приходилось объяснять.
 
 
– Я Глебу помогу и мы уедем.
Как с доктором он должен говорить? —
 
 
– Что средства свои хочет все назад,
Как требуют друзья Наины Львовны.
 
 
Заставить Ухова, чтоб он открыл глаза —
Оправданно нелегкая работа.
Пришлось пуститься даже на шантаж:
«Не будет так – я сразу уезжаю!».
И он, что хочет, высказал Артему.
– Друзья Наины Львовны так хотят. —
 
 
Васильев без заминки отдал всё.
Он смог уже немного оклематься,
И думал о Наининых друзьях.
 

* * *

 
– Ты можешь перед тем, как уезжать,
Со мной сходить на важную тусовку? —
 
 
Они летели послезавтра утром,
И не было причины не пойти.
«Последний раз…. Dernier chanson^[20], в последний раз».
 
 
Тусовка предстояла где-то в Сити,
В районе самых верхних этажей.
«Чтоб чувствовалось наше превосходство —
Мы выше и бесспорно лучше всех».
 
 
Наина Ухова отправилась блистать —
Все женщины для этого съезжались.
Рок-музыкант, прекрасный музыкант,
Пел словно специально для Наины.
 
 
Оставив Глеба с кем-то говорить,
Наина отошла взглянуть на город.
И, вышло, что приехала не зря.
 
 
Она увидела особую Москву,
Не изнутри, а с птичьего полета.
Не знала, что настолько прижилась,
Чтоб думать про Москву – родные стены.
Хотела прошептать: «Я буду помнить»,
Но вышло только: «Не забудь меня».
 
 
Неспешно расстегнула она сумку —
Не отвечала, и звонили в третий раз.
Анжеле не ответить не могла,
И сразу же спросила – что случилось?
 
 
И, не сдержала стон: «Не может быть!».
Анжела подтвердила – это правда,
И продолжала что-то говорить,
Но женщина уже стремилась к мужу.
 
 
– Я уезжаю. —
 
 
– Что это? Куда? —
 
 
Наина только бросила: «к Анжеле».
И убежала, и надеялась узнать,
Что жуткое известие – ошибка.
Погиб смешной улыбчивый Луис.
 

* * *

 
Анжела, беспокойная натура,
Старалась, чтоб Луис не заскучал,
И чтобы не пропал в чужой столице.
 
 
Она с ним находилась постоянно,
Водила, говорила обо всем.
Однажды, в ресторане на Арбате,
Случилось, что беседа замерла.
И, чтобы малышу не стало скучно,
Анжела рассказала про тайник
С сокровищами, в доме генерала.
 
 
Всё вспомнила, и – немощные старцы,
И нигер, этот сторож на дверях.
Лепнина в спальне, стрелы купидона.
«И, вот бы, – говорила, – нам достать!».
 
 
Луис, конечно, (семь пядей во лбу),
Из Рио до Сан-Паулу доехал.
И встретил там от негра пулю в лоб.
 
 
Наина видела – Анжела вне себя.
– Откуда знаешь? – не дыша, чтобы успокоить,
Наина постаралась говорить.
 
 
– Полиция звонила в турагентство.
Ведь он же с документами пошел. —
 
 
Креолка не хотела прятать слезы.
Они ей помогали вспоминать.
 
 
– Я думала тогда – какой весёлый!
Мы шутим, и малыш играет роль,
Как принято у нас в ковбойских фильмах.
Бандит бандитом: «Негритоса – мне.
Мне, чёрному, с ним легче разобраться».
В твоей рубашке…. Мама ездила за ним. —
И обе плакали, и было отчего.
Прошел порыв – срываться, срочно ехать.
Утрата остудила – не догнать.
 

* * *

 
– Я не читаю дамских детективов,
Как не смотрю индийского кино, —
Арсений положил на край стола
Полсотни распечатанных страничек.
– Люблю твою Рупскую, как сестру.
Мне кажется, что ты ей диктовала. —
 
 
– Ты просто перекладывал страницы?
А я-то думала – и что ты там затих?
Писала я специально для тебя.
А, может быть – потомкам в назиданье. —
 
 
– Но мы уже решили, как нам жить. —
 
 
– В «Благих намерениях» в ад попасть не сложно.
 
 
Арсений захотел немного выпить.
– Ты будешь? – отрицательный ответ.
 
 
Она безжалостно рассталась с волосами:
Что мучиться среди путей-дорог?
Подстриглась, чуть длиннее Петухова.
Готовились сегодня уезжать.
 
 
Наина сбрасывала бесполезный груз —
Вид светской львицы, пустоту воспоминаний.
– И все записки, и ненужные цветы. —
– О чём ты? —
 
 
– Ерунда. Заговорилась.
Ты чувствуешь, как исчезает связь
С реальностью, сквозь хаос впечатлений. —
– Куда мне. Я задрипанный вахлак.
Тебя замучат – нетопыря взяли. —
Наине этот панцирь не мешал.
Все прошлое тускнело, обречённо.
Луис, действительно, не очень был умён.
Да, и Анжела. Похитители алмазов.
Наталья Балк, как славно убивалась.
Во ВГИК пошла. С Гастелло эпизод,
Про гибель того голого литовца,
На «Оскаре», да за такую роль….
 
 
– Поедем, Абрамович – Петухов. —
 
 
Они летели, чтобы взять разгон.
Пройти своеобразный карантин,
И выйти вновь богатыми людьми —
Глаза в глаза, рука в руке, плечо к плечу.
И – далее, по каждой части тела.
 
 
Вез Леонид. – Когда обратно? – говорит.
 
 
– Не знаем, – отвечали они хором.
 
 
– Так думаю, что это будет скоро. —
 

* * *

 
И оказалось – Петухову всё равно.
Париж ли, или что-нибудь другое.
Арсений откровенно загрустил.
 
 
– Я слишком не такой, как все другие.
Как Пушкин я – «и вечные французы».
Иду с тобой, отверженный нацмен.
И – тянет. Не скажу – с души воротит.
Я не дорос ещё. —
 
 
– Совсем, как до Рупской?
От длительной, закостенелой лени
Мозгами не работает Арсений! —
– Ты обещала! —
– Я уже молчу. —
 
 
Арсений день назад вел разговор.
– Послушай, – попросил её присесть,
– В тебе сидит какая-то ошибка.
Заел тебя какой-то амфибрахий. —
 
 
– Скорее, пятистопный этот ямб.
По жизни чертовщина происходит,
И ты об этом хочешь написать…, —
 
 
– Да нет же, хочешь – ты. И все выходит.
Но говорить на «Амфибрахии» нельзя. —
 
 
– А что – мешает? Это не специально. —
– Но странно, – Петухов договорил:
– И в этом есть источник обаянья. —
 

* * *

 
Борис с Оксаной встретили в Париже
И тут же пригласили их в кафе.
 
 
– Так, вот какая вы, Наина Львовна! —
 
 
– Когда меня так громко называют,
Я думаю про «Крестного отца». —
 
 
Наина, со своей гаврошьей стрижкой,
Утратила свой бывший светский лоск.
По-прежнему смотрелась очень юной.
Да было её всего-то двадцать три.
 
 
– Так числишься в коллекторских структурах.
Скажи – как хочешь. Будем называть.
Борис, Оксана…. Я – Роман, и…. —
– Кира,
Как краткое от имени Киржач. —
– Отлично, Кира. Ты скажи ребятам,
Кто с ними во главе стола сидит. —
 
 
– Дон Карлеоне…. —
 
 
– Это – бывший ты.
А я теперь хочу о настоящем. —
 
 
Французы – удивительный народ.
Они в упор совсем не замечали,
Гуляет как российская братва.
 
 
– Ну, хорошо. Роман – хозяин края.
Известный вам Арсений Петухов. —
 
 
– Дошел до края, – пискнула Оксана. —
И где по карте это отыскать? —
 
 
– Он землю под Владимиром купил.
И будет молодёжный город строить. —
 
 
Оксана удивилась – ну и ну?
Они с Борисом разом предложили:
 
 
– Давайте, познакомим вас с Катрин.
Хорошая французская девчонка. —
 
 
Васильева как раз вернулась с лекций.
 
 
Наина оценила моментально
Столь значимую разницу с отцом.
Арсений тоже сразу же заметил:
«Как здорово, что ты росла одна.
И дальше Бог, возможно, не оставит».
 
 
Катрин схватила трубку – был звонок.
 
 
– Да, здравствуй, папа. Здесь Борис с Оксаной.
Наина Львовна тоже подошла.
Ну, ладно, я конечно передам.
 
 
А ты смотри, не очень нагружайся. —
 
 
Настолько лаконичный разговор.
 
 
– Он извиняется, его перехватили.
Он очень рад, что вы ко мне пришли. —
 
 
– Мне кажется, что и друзьями будем, —
Наина искренне сказала, и тепло.
– У нас ещё два дня Парижской жизни.
Давайте вместе сходим в ресторан. —
 
 
Друзья отца понравились Катрине.
Но, все же, у неё была учёба,
Поэтому сказала: – Может быть.
Давайте, мы ведь можем созвониться. —
 
 
И русские отправились гулять.
 
 
Катрин же удивилась на отца.
Но – спрашивать? Конечно, не спросила.
Родительское слово, как закон.
Он позвонил, но разговаривать не смог.
И ждал звонка, когда гостей проводит.
 
 
Когда он услыхал про ресторан,
То тут же ей сказал: «Иди, конечно.
Своди-ка их в японский на Монмартр.
Уютно там, и много кабинетов,
Развешаны панно из тростника».
 
 
– Тебе видней, что русским интересней. —
 
 
– Но ты не говори, что это я.
Ты – местная, и всё отлично знаешь.
Когда задумали? —
 
 
– Наверное, что завтра. —
 
 
– Отлично. Как решите – позвони. —
 
 
Катрина думала – какой отец хороший!
Васильев думал, что Катрина молодец.
 

* * *

 
А время подгоняло уезжать.
В Россию, во Владимирскую область.
Коллектор выбил деньги на мечту,
Хотел её в реальности увидеть.
Назавтра предстоял последний день,
И ужин в ресторане на Монмартре,
Который предложила им Катрин.
 
 
– Как будто её хочется утешить, —
Задумался могучий Петухов.
– Но, разве это повод к состраданью,
Что ей с папашей мало повезло? —
 
 
– Не мудрствуйте, товарищ Петухов.
Пора закрыть «Васильевское» дело.
И лучше вспоминать о славной дочке,
Чем морщиться при имени отца. —
 
 
С Катриной они встретились под вечер,
Решили – прогуляются пешком,
И не заметили, как вышли на Монмартр.
В том плане, что они бульвар не знали,
А их вообще никто не замечал.
 
 
Катрин казалось – русские грустят,
А в чем причина – было непонятно.
Зачем сыр-бор весь этот городить
С заведомо ненужным рестораном?
Но, все же, уговор дороже денег.
Их встретили у входа: «Комбан ва».
 
 
– Что говорят? И всё у них с поклоном, —
Затронул грусть японский колорит.
 
 
– Я думаю, – а что ещё, Катрин?
– Что девушка сказала: «Добрый вечер». —
И гейша подтвердила: Бон Суар.
 
 
Японские народные мотивы,
Звучание щипковых инструментов,
Дарило Impression об их стране,
Загадочнее многих на востоке.
 
 
Большие тростниковые панно
Разметили пространство на отсеки,
И гости все могли бы созерцать
Лишь тех, кого хотели бы увидеть.
 
 
Народные костюмы и прически,
Сугубо театральный четкий грим,
Давали европейцам впечатленье,
Что женщин этих, а скорее, кукол,
Держали, как приманку для гостей.
 
 
Казалось, что японский дух витал,
Но в одомашненном, чуть-чуть французском виде.
 
 
Наина искренне, открыто так сказала:
– Коль можете, то экскюзе^[21] Катрин,
Что вытащили вас на эту встречу.
Но это – по велению души.
Мы едем начинать другую жизнь,
И встреча с дочерью «волшебного» отца
Для нас, тут нет сомнений, символична. —
 
 
– Я буду там, в России, по весне.
Конечно, непременно встречусь с вами. —
Молчавший Петухов тут оживился:
– И сходим мы в японский ресторан. —
Для них заранее уже накрыли стол.
 
 
– Разлей Саке, и выпьем за знакомство. —
 
 
Столь вкрадчивый и теплый алкоголь
Топил причины непонятной грусти.
Но всё-таки ещё не до конца.
Арсений, сам не зная – почему,
Терзал Катрин, распахивая душу:
 
 
– Нас мучает сомнение, Катрин,
Что больно уж мы сильно замахнулись, —
Пытался вслух осмыслить Петухов.
 
 
– Сомнения – застойное болото.
Но, даже очень светлые умы… —
 
 
– Не мелют чуши в радостном застолье. —
Наина прервала его поток.
 
 
Звонок не дал покоя Катерине.
Она поговорила по-французски,
Сказала, что придется уходить.
 
 
– Приехала знакомая литовка,
Сегодня же уедет в Лиссабон.
А мама с ней прислала мне подарки.
Мне надо к поезду, Николь передала. —
 
 
– Досадно, что так мало посидели. —
 
 
– Да вы сидите, здесь так хорошо.
Наина, ты спросила про Шанель?
Тут рядышком, пойдем со мной, посмотришь. —
 
 
– Могу уйти на несколько минут? —
Наина Львовна, видно, колебалась.
– Я только посмотрю, как отыскать. —
 
 
– Какая скука, если столько гейш? —
Кивнул Арсений отвлеченно, в воздух.
– Но, может быть, ты можешь не ходить? —
 
 
Наина лишь помедлила секунду,
Но все же поднялась идти с Катрин.
– Я – скоро, – и они вдвоем ушли.
 
 
Скучать Арсению буквально, что не дали.
Три д`евицы в японских кимоно
Ухаживали, будто за султаном.
Одна – с поклоном тазик подала
С какой-то ароматною водою,
Чтоб русский – сан в ней руки освежил.
 
 
Вторая – все закуски поменяла,
И стала Петухова угощать.
А третья, видно – главная у них,
Повыше и уверенней в движеньях,
Заведовала выдачей Саке.
Напиток принесла в другом сосуде.
Сказала ему: «Дозо, монсеньор»,
С поклоном предложила ему выпить.
 
 
– И вправду, вкусно, – он всю «чарку» осушил.
Японка вся искланялась: «ВАСАРТА».
И он подумал – это сорт Саке.
 

* * *

 
А девушки, лишь за угол свернули,
Как тут же обнаружили бутик.
Без вывески, со скромным чёрным платьем
В окне витрины. – Вот – Коко Шанель. —
 
 
Катрин помчалась быстренько на встречу.
Наина же зашла на пять минут.
Купила одну блузку, и вернулась,
Надев её, как лучший сувенир.
 
 
При четкой общей строгости покроя
Блузон имел такой парадный вид,
Что сделал появление Наины,
Царицей на ликующем балу.
 
 
Арсений даже встал от восхищенья.
Так слушал он Наинины слова:
 
 
– Наряд этот – конец моим сомненьям.
Коко Шанель не стала бы Коко,
Когда бы на секунду сомневалась.
Уверенность к победе привела.
Я вижу, ты уже распорядился? —
 
 
Не ясно, что стояло на столе,
Но вид и ароматы впечатляли.
 
 
– Все кланялись и говорили «Дозо», —
Арсений пересказывал взахлеб.
– И гейша принесла ещё Саке.
Я пробовал и выпил – очень вкусно. —
 
 
– Налей и мне, я теплое люблю.
Давай – за исполнение желаний. —
 
 
– Прекрасно. Ради этого – до дна. —
 
 
Напиток был не крепок и хорош.
Наина его просто смаковала.
 
 
– А вкус её как будто бы другой. —
 
 
– Здесь разные саке, в ассортименте.
И гейша назвала его «ВАСАБИ». —
 
 
– Ты спутал. Так японский хрен зовут. —
 
 
– Возможно, – не то время, чтобы спорить.
Панно, что разделяли этот зал,
Теперь казались стенами дворца,
А простенькие скромные мотивы,
Звучали, словно музыка богов.
И виделись такие перспективы,
В грядущем, что захватывало дух.
 
 
– Наина, о Наина, боже мой!
Какое счастье, что мы повстречались!
Ещё Саке? Божественный нектар. —
 
 
Любовь вполне заслуживала тоста,
И ей во славу выпили до дна.
Крещендо чувств закатывалось в форте.
 
 
Опять явилась ласковая гейша,
Узнать у них, не нужно ли чего.
Наине что-то было в ней знакомо,
Но только промелькнуло в голове.
Не время размышлять об этой гейше,
Когда дождались праздника души.
 
 
– Скажите, как вы это называли? —
С поклоном обратился Петухов
К таинственной фигуре от Кабуки.
– Да где же ей по-русски понимать?
А кроме «дозо» я у них не знаю. —
 
 
Кувшин с Саке он поднял со стола,
И слово “name”^[22] из памяти возникло.
Не важно, что подумала японка,
Но мелкими шажками заспешила
К панно, что отгораживало зал.
И, прежде чем исчезнуть, повернулась,
Чтоб бросить им название: «Васарт».
 
 
В Наине уже пело торжество
Такого же огромного накала,
Как у Чайковского в апофеозе «Пятой».
 
 
Хоть память подсказала, если гейшу,
Раздеть и сбросить маску от Кабуки,
То фрейлин может многое сказать.
И, что «Васарт» родился от «Васюхи».
 
 
«Но, что набор из слов о подлой мести,
Для жительницы райской стороны?»
 
 
Наина просто звонко рассмеялась.
Ведь ей хотелось всех благословить.
 
 
Арсений сгрёб её в охапку, и помчались.
От муторных всех дрязг и суеты.
От заблуждений и привычки сомневаться.
Благословляя остающихся людей.
 
 
Им дали персональный самолёт.
Не крошку, а огромный белый лайнер
С салоном из прозрачного стекла.
 
 
Стремительно набрали высоту,
И вот уже парили над землёю.
 
 
– Смотри, Арсений, МИГи, как дельфины,
Кружатся возле нашего борта. —
 
 
– А этот, как заправский заводила,
Он что-то четко пишет в вышине. —
 
 
– И белый расплывающийся след
Уносит эти буквы к горизонту. —
 
 
– Я прочитал, Наина, милая:
 
 
“THE END”.