Глава 3

1

За еретическим трактатом я просидел до самого вечера. Требовалось прилагать постоянные усилия, чтобы не упустить нить повествования, и дело было вовсе не в плескавшейся во мне грушовице. Слишком уж замысловато сплетал словеса сочинитель, и мало-помалу возникло ощущение, что он изо всех сил старался донести до читателя некую мысль, но при этом упорно не называл вещи своими именами, а ходил вокруг да около. К тому же Нойль беспрестанно ссылался на труды неизвестных мне философов, как если бы поднятую им тему всерьез рассматривали до того многие ученые мужи.

Впрочем, понемногу рассуждения становились все откровенней и прямолинейней; стало ясно, что нереальным автор именует запределье, кое в его понимании «изнанка эфирной стихии, составляющей саму основу мироздания».

Ну да – напиши прямым текстом, что небесный эфир и запределье суть одно и то же, и мигом в келью монастыря на вечное покаяние отправишься, а так лишь самые упорные книжники посыл поймут, да и отбрехаться на суде всегда можно. Ну почти всегда…

Я перевернул очередной лист и обратил внимание, что он заметно плотнее соседних. Присмотрелся – так и есть, это слиплись страницы, пришлось аккуратно разделять их, подцепив краешек ногтем. Мучился отнюдь не зря: три абзаца оказались отмечены вертикальной чертой, рядом с безобразной кляксой на свободном поле чернела экспрессивная приписка: «Вот он, ключ ко всему!» – а далее следовало совсем уж неразборчивое добавление: «Забытый князь запределья?» Неровный угловатый почерк я узнал сразу; пометки были сделаны рукой профессора Костеля, чернокнижника и моего бывшего наставника.

«Вот он, ключ ко всему!»

Ключ?! Неужто попытки раздобыть это еретическое учение окупились сторицей? Неужели именно размышления Алфихара Нойля столь сильно повлияли на профессора, что тот вознамерился обуздать одного из князей запределья?

Я шумно выдохнул и даже потряс головой, но опасения оказались напрасны: приписка со страницы никуда не исчезла. И столько экспрессии, столь восторга! Я хлебнул грушовицы, закрыл левый глаз, чтобы не двоились буквы, и углубился в чтение.

«Нереальное нереально! Запределье суть мусорная яма, заполненная обрывками мыслей, чаяний, молитв и страхов, силу которым придает извращенный несовершенством человеческой природы небесный эфир. Нет ни демонов, ни ангелов, но есть напитанные силой образы, сотворенные коллективным бессознательным и верой людей в сверхъестественных существ. Именно вера в действенность формул призыва вырывает из небытия тварей, именуемых порождениями запределья, именно вера в действенность ритуалов дарует чернокнижникам над ними власть. И ровно так же суеверная убежденность простецов в существовании загробной жизни воплощает в реальность воспоминания об умерших родственниках, рекомые беспокойными духами, а столь ужасающими чертами их наделяют страх смерти и чувство вины. Вполне логично, что фанатичная вера священников оказывается сильнее суеверий и легко стирает из реальности то, чему здесь не место. Вот и вся разгадка феномена экзорцизма.

Но наивно полагать, будто воображение одного-единственного человека способно сравниться с невыразимой мощью коллективного бессознательного, особенно в части корневых легенд и ключевых архетипов. Именно поэтому призванные неопытными демонологами твари столь слабы, именно поэтому чернокнижники столь жадно выискивают всяческие упоминания о потусторонних созданиях и в особенности – об их истинных именах. Пропущенный через сознание одного человека эфирный поток ничтожен, но, если задействовать образы, придуманные много раньше и закрепленные истовой верой множества людей, результат превзойдет ожидания. И здесь скрывается ответ на вопрос, отчего столь непокорны демоны и почему никому еще не удавалось навязать свою волю ангелам. Бессчетное множество людей верит в них прямо здесь и сейчас, и одному человеку, пусть даже с кристальной ясностью мысли, не переломить чужих представлений о том, как надлежит вести себя столь могущественным сущностям.

Отсюда и казус вон Рута, отсюда и прочие слухи об адептах, которые сумели вернуть из небытия забытых языческих богов и получили возможность навязывать им свою волю. Одиночке не выстроить крепость и не отбить ее у толпы защитников, но один-единственный человек может овладеть заброшенным замком, главное только иметь представление о его расположении, потайных ходах и ловушках».

Стиснутая мертвой хваткой кружка лопнула в пальцах, окропившая стол грушовица забурлила и вспыхнула бесцветным, с голубыми лепестками пламенем. Правивший оселком клинок шпаги маэстро Салазар вскочил на ноги и уставился на меня во все глаза; я заставил себя разжать кулак, и на пол посыпались черепки.

Ангелы небесные, ну что за осел?!

– Микаэль, – ровным голосом обратился я к подручному, – скажи, что ты не ограничился одной бутылкой этого пойла!

Маэстро выразительно хмыкнул, но от комментариев воздержался и молча ушел к себе в комнату. Заливший стол напиток уже погас, так что я просто отодвинул книгу в сторону и задумчиво изучил левую ладонь, на той не обнаружилось ни царапины. Дрожали пальцы, да только дело было исключительно в нервах. Я понял, чего добивался профессор Костель, и не знал, плакать мне теперь или смеяться.

Осел! Чванливый самоуверенный осел!

Роберт Костель ничто не принимал на веру и высмеивал во время лекций даже признанных авторитетов, а его язвительность стала среди школяров притчей во языцех, но я и помылить не мог, что упоение остротой собственного разума приведет профессора к ереси нигилизма.

Архиепископ Фредрик заблуждался, полагая Алфихара Нойля безобидным распутником. Этого мыслителя стоило отправить на костер за любой из очерченных моим покойным наставником абзацев. Слишком уж крамольными были высказанные им утверждения о нереальности ангелов небесных и демонов запределья. Слова о том, что они созданы неким «коллективным бессознательным» и являют собой напоенные эфиром верования людей, прямо подводили к мысли об отрицании Вседержителя. Что если пророк просто убедил своих последователей в существовании владыки небесного?

Ну конечно! Как же мог профессор Костель пропустить столь яркие славословия могуществу человеческого разума? Он вознамерился подтвердить их с помощью позабытого всеми князя запределья, которого посчитал «заброшенным замком». Насколько помню, Осиному королю было уделено немало страниц в «Именах всех святых»; то ли профессор выбрал его за наиболее проработанный образ, то ли из-за каких-то личных качеств мнимого праведника.

Роберт Костель не собирался призывать Осиного короля, он лишь хотел выдернуть из запределья и напитать эфиром чужие воспоминания и представления о нем! Мой слишком самоуверенный наставник принял за аксиому отсутствие у потусторонних созданий собственного разума и потому рассчитывал навязать созданному в ходе ритуала образу свою волю. Как же он должен был гордиться остротой интеллекта, если решился проверить на практике этот «истинно научный» подход в демонологии!

Накатило омерзение; я сплюнул и потянулся разорвать злосчастную книгу надвое, но на глаза вовремя попался экслибрис. Ну нет, от этого тома еще выйдет прок!

– И что это было? – спросил маэстро Салазар, протягивая мне принесенную из комнаты бутылку.

Ответа он не дождался. Я лишь неопределенно пожал плечами, забрал грушовицу и ушел в спальню, не забыв прихватить с собой и «Рассуждения о нереальности нереального». Там уселся на широкий деревянный подоконник, зубами выдернул пробку и надолго приник губами к горлышку запрокинутой бутылки. Внутрь потек жидкий огонь, но я не остановился, пока не ополовинил сосуд, ведь разочарование жгло куда сильнее алкоголя. Да еще желтело за облаками разбухшее пятно полной луны…

Нестерпимо хотелось напиться и забыться, этому славному процессу и посвятил остаток вечера. Никаких сложностей с накачкой алкоголем не возникло: ужин я проигнорировал, а грушовица оказалась на диво забориста, развезло меня очень быстро. В голове приятно шумело, отступили тревоги и заботы, оставило даже разочарование.

Да и с чего мне убиваться? Пусть «Размышления о нереальности нереального» и не помогут спасти душу несчастного братца, зато теперь предельно ясно, что ритуал был обречен на неудачу изначально и не имело никакого значения, провели бы его должным образом до конца или нет. Моей вины в случившейся катастрофе не было, но вот брат…

Я упустил его, не смог остановить! И кто бы теперь подсказал, как загладить тот роковой промах! Впрочем, и это режущее душу застарелой болью переживание в итоге утонуло на дне бутылки. Там еще что-то плескалось, когда я повалился на кровать, не став даже толком раздеваться; ограничился лишь тем, что стянул туфли и камзол.

Навалилось головокружение, комната начала раскручиваться перед глазами, словно реальность рвал эфирный смерч. Пришлось подняться и привалиться спиной к изголовью, тогда наваждение отпустило. Так и просидел, пока не появилась Марта.

Ведьма расшнуровала и стянула через голову платье, тихонько зашипела от боли и очень медленно и аккуратно улеглась на кровать рядом со мной. Белоснежно-бледная девичья кожа пестрела многочисленными синяками и кровоподтеками; маэстро Салазар скидок новоявленной ученице не делал и бил пусть и не в полную силу, но предельно жестко.

– Сил нет, – пожаловалась Марта, опуская заслонку ночника.

– Спи, завтра легче не будет, – сказал я и закрыл глаза.

Проснулся среди ночи. Штору никто задернуть не удосужился, и луна светила в лицо своей мерзкой желтизной. Голову ломило, в ушах звенело, пересохла глотка. Я пошарил рукой в сгустившейся за кроватью темноте, ухватил кувшин и надолго приник к его горлышку. Напился, но часть воды пролилась на грудь, пришлось стягивать мокрую сорочку через голову. Заодно избавился от штанов, а после и от исподнего.

Марта тихонько посапывала на кровати, я осторожно улегся рядом. Сна не было ни в одном глазу, поэтому уставился в потолок и начал обдумывать свои дальнейшие действия. Не грядущее возвращение в империю, разумеется, а пути спасения души моего непутевого братца. Увы и ах, заточенная в шаре алхимического стекла тень князя запределья нисколько помочь в этом не могла, да и «Размышления о нереальности нереального» не содержали в себе никаких полезных откровений. После ознакомления с ними стала ясна изначальная ущербность затеи профессора Костеля, но и только.

И что делать? Что мне теперь делать?

Понемногу начала накатывать сонливость, я перевернулся на бок и вдруг увидел, как из уха Марты выползает темный осиный силуэт.

– Ангелы небесные! – невольно вырвалось у меня, и в тот же миг девичье тело рассыпалось сонмом ненавистных насекомых. Комнату заполонило отвратительное жужжание, осы засияли ядовитым огнем и упали на меня, окутали копошащимся слоем, вдавили в перину и своей противоестественной тяжестью заставили ее прогнуться и прорваться, забросили прямиком в запределье!

Миг – и я оказался распластан на холодном камне, а кругом раскинулась беспредельная серость. От нее меня отделяли только сияющие линии начертанной на камне семиконечной звезды да мерцающая окружность, в которую та была вписана. Багряное свечение текло вверх от магической фигуры и не меркло даже, но распадалось на отдельные всполохи, словно пустота растворяла в себе кроваво-красное сияние, не давая тем подняться на высоту более локтя.

Запределье? Семиконечная звезда? И сам я внутри, точно призванный демон?!

Рывком я вскочил на ноги и обнаружил, что во мраке и бесцветье проявились очертания стен и провалы далеких окон, словно меня забросило в невероятных размеров фантасмагорический зал.

– Ну вот и вы, профессор Костель… Мы вас заждались!

Зазвучавшие в голове голоса заставили вздрогнуть и завертеть головой по сторонам.

– Я – Филипп! – хрипло выкрикнул я и тут же осекся, разглядев вставшие в углах семиконечной звезды фигуры. Этим бесполезно что-то объяснять. Эти не поверят.

Четыре юноши, две девушки и полная копия меня самого, только помолодевшая на пять лет. Соученики и брат…

– Ты предал нас! Подвел и обрек на муки вечные!

Слова прозвучали абсолютно синхронно, словно мои пленители были единым целым, а их юные лица оставались бесстрастны, никак не проявлялись эмоции и в голосах. И это пугало даже больше творящегося кругом абсурда. До дрожи поджилок пугало, до слабости в коленях. Но все только начиналось…

Сияющие линии звезды не остановили призраков, семь пар рук протянулись, намереваясь ухватить мертвой хваткой и разодрать душу и тело, но не успели. За миг до того меня будто пронзили невидимым крючком и как заглотившую наживку рыбину утянули куда-то наверх.

2

Я очнулся на кровати весь мокрый от пота, пальцы судорожно стискивали сдернутые с прикроватной тумбочки четки, зубы скрежетали, но даже так сдерживать рвущийся наружу крик уже не было никаких сил. Помогла Марта.

Девчонка навалилась сверху, прижалась всем телом и успокаивающе шепнула:

– Тсс… Это лишь сон, просто дурной сон.

Сон?! Полнолуние?

Я сипло выпустил через стиснутые зубы воздух из легких, и тогда улегшаяся на меня девчонка стала напевать колыбельную. Тихо-тихо, на самой грани слышимости, но большего и не требовалось. Закаменевшее от пережитого ужаса тело понемногу расслабилось, я наконец задавил рвавшийся из глотки крик и обмяк, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. После уснул.

Встал я поздно, пропустив и завтрак, и отъезд графа Хирфельда на службу. Поднялся с кровати совершенно разбитым, да еще на плечах огнем горели свежие царапины. На миг мелькнула дурацкая мысль, что падение в запределье не привиделось в кошмаре и это дотянулись бывшие соученики, но конечно же нет – ссадины оставила пытавшаяся унять мои судороги Марта.

Ведьмы, к слову, в комнате не было. Я напился, оделся и вышел в гостиную, как ни странно, пустую. Там сразу уловил доносящийся из сада звон клинков и выглянул в открытое окно. Маэстро Салазар крутился волчком, отражая выпады беспрестанно атаковавших его Уве и Марты. Школяр неплохо владел шпагой, но еще не оправился после ранения и потому двигался скованно и нередко отступал на полушаг назад, чтобы перевести дух и после вернуться на прежнюю позицию. Его жезл лежал на скамейке, к эфиру мой слуга не обращался вовсе. А вот Марта мало того что ничуть не уступала в скорости движений наставнику, так еще и пыталась запутать того иллюзиями и мороком. Впрочем, безуспешно.

– Микаэль! – позвал я подручного. – Поднимайся! Есть дело.

– Сейчас!

– Поднимайся! Ты совсем их загонял!

Маэстро Салазар презрительно фыркнул и опустил оружие.

– Продолжим в другой раз, – оповестил он подопечных, подхватил наброшенный на спинку лавки камзол и прошел в дом.

Марта вытерла раскрасневшееся лицо платком и напомнила Уве:

– Пора пить отвар!

Школяр испустил горестный вздох, но противиться ведьме не стал и отправился вслед за Микаэлем. А тот, поднявшись в гостиную, первым делом приложился к стоявшему на столе кувшину с водой.

– Желаешь похмелиться? – полюбопытствовал маэстро Салазар с ехидной полуулыбкой. – Перегонного вина коварнее нет – согреет в долгую ночь, но горьким станет рассвет!

Я страдальчески сморщился и кинул на стол том «Размышлений о нереальности нереального».

– И что? – вопросительно изогнул бровь Микаэль.

– Тебе надо выбраться в город… – начал было я, и навострившая уши Марта немедленно вмешалась в разговор:

– Мне нужны травы, иначе скоро нечего будет заваривать!

Уве, который с несчастным видом давился горьким настоем, с надеждой посмотрел на меня, но я в ответ погрозил школяру пальцем и разрешил ведьме:

– Скажешь Уве, он составит список. А лучше сама начинай в чистописании упражняться. В университете без этого умения делать нечего.

– Ну уж нет! – возразил маэстро Салазар. – Еще не хватало чужие каракули разбирать! Я на память не жалуюсь, запомню.

– Купи тогда кипрея узколистного, мяты и душицы, – попросил я, не желая и дальше обходиться без привычных травяных чаев. – Но главное – это книга…

Микаэль молча выслушал мои инструкции и привычным движением потянулся закрутить ус, но тот был слишком коротко обстрижен, и маэстро пришлось довольствоваться оглаживанием худосочной бородки, за которую пыталась сойти отросшая за последнее время щетина. Впрочем, у меня самого вид был ничуть не лучше…

Я подавил тяжкий вздох и уточнил:

– Все понял?

Маэстро Салазар кивнул.

– Не поручусь, что это сработает, но сделать – сделаю, – пообещал он, натянул поверх рубахи камзол и объявил: – Ладно, кому каких гостинцев еще принести?

Грядущая вылазка в город и предвкушение скорого похода по тавернам и кабакам привели Микаэля в превосходное расположение духа, он собрал заказы и помахал нам ручкой, тогда я смерил внимательным взглядом Уве и Марту. Школяр после учебного поединка дышал неровно и время от времени глухо покашливал, а ведьма вспотела и раскраснелась, привычная бледность ее щек уступила место румянцу.

Хлопком я привлек к себе внимание и велел школяру сотворить основу магического щита, а Марте дал команду его развеять. Та справилась с заданием куда быстрее прежнего, и Уве усложнил схему, затем еще и еще. Вскоре мне даже пришлось подсказывать девчонке способы разрушения заклинаний помимо распускания основ, смещения энергетических узлов и замыкания силовых линий, а уже в самом конце занятия Уве использовал тройное плетение с дополнительным набором стабилизирующих точек и глянул на меня с затаенной улыбкой.

Столь сложное заклинание было проще разрушить мощным эфирным выплеском, нежели тратить время на его поэтапное распутывание. Я задумчиво хмыкнул и усилием воли погрузил сознание в чуть более глубокий транс, но, прежде чем отыскал решение подкинутой школяром задачки, Марта запустила пальцы в призрачную структуру чар и развела руки в стороны, сотворив в магическом щите изрядных размеров прореху. Шаг – и она на той стороне, а за спиной с едва слышным гулом сомкнулось неповрежденное плетение.

Уве так изумился, что даже не попытался уклониться от нацеленного в живот девичьего пальца. Марта ткнула его неровно обстриженным ногтем, имитируя удар ножом, и с победной улыбкой обернулась ко мне. Не оставалось ничего, кроме как поаплодировать. Я и в самом деле был впечатлен.

– Это как игра в веревочки! – объявила девчонка, и Уве сдавленно хрюкнул.

– Приводите себя в порядок, сейчас будем обедать, – распорядился я, заметив показавшегося в дверях дворецкого.

– А потом? – тут же уточнила Марта. – Продолжим?

– Потом у тебя свободное время в библиотеке. И не забывай о чистописании! – ответил я и указал на Уве. – А от тебя жду доклада по магической защите имения. Подробного доклада с указанием слабых мест!

Школяр не удержался от горестного вздоха, подошел и понурился.

– Магистр! – неуверенно протянул он. – А какой смысл…