ПРОЛОГ

Утренний бриз шелестел в тростниковых зарослях, холодил кожу, и Гы проснулся. Он, пожалуй, поспал бы ещё, но в животе громко заурчало – голодный желудок требовал пищи. Сопя и почёсываясь, Гы выбрался из вороха тростника, служившего ему постелью и домом, и заковылял к берегу.

Море сегодня не сердилось на Гы, невысокие волны лениво и длинно накатывались на берег и так же неспешно откатывались, оставляя на мокром песке комки спутанных водорослей, тёмные осклизлые сучья, хлопья пены, реже скользкие тела медуз или дохлую рыбину, но главное – морские ракушки, вкусные и питательные. Ракушки были основой рациона Гы. Он разбивал их камнями, чтобы добраться до содержимого.

Небо на востоке уже вовсю пылало золотым и розовым, и Гы, как обычно, радостно заулыбался. Почему-то восходы всегда вызывали в душе юродивого такой восторг, и когда первые огненные лучи светила брызгали на сонную ещё землю, Гы смеялся, скакал по берегу и подбрасывал в воздух комки водорослей и прочий мусор от избытка чувств.

Он не знал, сколько восходов уже встретил – считать Гы не умел, и нимало не страдал от этого. Он не помнил ни отца, ни матери, но и это не причиняло Гы ни малейшего беспокойства. И даже отсутствие настоящего человеческого имени не волновало юродивого. Все звали его Гы, по аналогии со звуками, которые он чаще всего издавал.

Вот и сейчас Гы замер в предвкушении ослепительного зрелища. Сейчас… Вот уже…

Звонкое пение раздалось сзади, и Гы моментально обернулся, одновременно присев на четвереньки. По-собачьи перебежал, спрятавшись за каким-то полусгнившим пнём, облепленным водорослями.

По берегу шли две девушки и пели, слаженно выводя мелодию гимна в честь великого Ра, готовящегося выплыть на своей ладье из-за горизонта. Одна была постарше, и одета в белую юбку-каласирис с вышивкой, вторая, совсем подросток, несла свою юбку свёрнутой на плече. Волосы девушек были влажными – очевидно, они только что купались в море. Гы замер в благоговейном восторге. Ему ещё ни разу не приходилось наблюдать подобного дивного видения.

Девичьи голоса взвились, выводя заключительные ноты, и девушки одновременно встали на колени, красиво простерев руки навстречу восходящему Ра. И Ра, естественно, не смог отказать двум столь прекрасным созданиям. Золотые лучи брызнули водопадом, озаряя всё вокруг ликующим светом, и Гы, не в силах больше сдерживать переполнявших его чувств, выскочил из своего укрытия и запрыгал по песку, оглашая окрестности восторженными воплями.

Девушки взвизгнули от неожиданности, вскакивая с колен. Гы остановился возле них, широко и радостно улыбаясь.

– Ну вот… – младшая из девушек торопливо завязывала на поясе юбку. – Всю песню поломал. Откуда он взялся?

– Да это, наверное, дурачок Гы, ну, про которого рыбаки рассказывали, помнишь?

– Гы, гы! – радостно закивал головой юродивый.

– А он не наскочит на нас? – младшая смотрела на голого грязного юродивого настороженно.

– Да нет, он вроде как тихий.

– Ага… А вдруг…

– Ну как наскочит, так и отскочит – засмеялась старшая необыкновенно красивым мягким смехом. – Получит в нос, только и делов.

Между тем Гы уже вовсю смотрел на старшую из девушек. Вот бывает же на свете такая красота! Гы захотелось немедленно сделать для неё что-то хорошее. Оглядевшись, он заметил большую раковину, торчащую из песка. Гы тотчас извлёк находку и с радостным гыканьем протянул её старшей.

– Это мне? – спросила девушка. Юродивый загыкал интенсивней, подтвеждая. – Вот спасибо!

Младшая прыснула, прикрыв рот ладонью и весело блестя глазами.

– Влюбился! Всё, Сидха, придётся тебе давать от ворот поворот Тутепху. Такой жених нашёлся на берегу, не упусти!

– Ох и дурочка ты, Мерит! – опять засмеялась старшая своим необыкновенным мягким смехом. – Ну и дурочка!

НОВЫЙ ПОРЯДОК

– …Вставай, Тутехп!

Тутепх разом открыл глаза, выныривая из сладкой неги предутреннего сна. Перед ним маячило лицо жены. Такое милое, тысячи раз виденное, и всё равно будто незнакомое… На носу прилипла крошка теста – похоже, жена успела настряпать лепёшек. Тутепх зарычал, подражая льву, сгрёб жену и повалил рядом с собой на циновку, покрывавшую ворох камыша.

– Ой, пусти! Ну пусти же, Тутепх! Ну лепёшки же подгорят у меня!

– Я не хочу лепёшек, Сидха! Я хочу тебя!

Но Сидха, похоже, имела особое мнение на этот счёт. Это дело могло и подождать, а вот снова лепёшки стряпать не так просто. Ловко вывернувшись, она кинулась прочь, забегая с другой стороны очага.

– Дурачок! Вот останешься голодным, тогда посмотрим, чего ты больше жаждешь, меня или лепёшек!

Тутепх сел на своей постели, огляделся. Ночь выдалась тёплой, и молодожёны спали на открытом воздухе. Двор, окружённый забором из вязанок камыша, надетыми на колья и перетянутых верёвками в единое целое, был утоптан до каменной твёрдости. В углу двора стоял обширный навес, под которым уже возилась домашняя живность, отреагировавшая на действия хозяина разноголосым одобрительным гомоном. Позади стояла тростниковая хижина, служившая убежищем от зимних дождей и знойных пыльных бурь летом.

– А с чем лепёшки? – спросил Тутепх, поводя носом – С рыбой?

– С рыбой и оливками, твои любимые!

– Так бы сразу и сказала! Это меняет дело. Лепёшки вперёд! А жена подождёт, куда она денется?

– Нахал! – возмутилась жена – Ладно, я тебе припомню, как ты предпочёл мне какие-то лепёшки!

Они встретились взглядом и разом расхохотались.

Ароматный запах разливался по двору. Сидха начала ловко вынимать лепёшки из очага, кидая их на большое глиняное блюдо. Тутепх снова залюбовался ей, какая она лёгкая и стройная. Тонкие смуглые руки ловко орудовали над очагом, упругие высокие груди с острыми сосками вздрагивали от стремительных движений. Длинная льняная юбка-каласирис – просто кусок льняного полотна – распахивалась от её быстрых движений, обнажая матово поблёскивающее бедро, маленькие ступни с чёрными ободками вокруг ногтей…

– Садись, ешь! – Сидха поставила блюдо на землю. Нырнула в хижину и вернулась уже с кувшином и двумя глиняными чашами. Налила в чаши пива. – Садись, остынет!

Тутепх встал, потянувшись, взял от изголовья постели аккуратно сложенную юбку, надел, привычно-автоматически завязав узел. Мужская юбка короче женской, не достаёт до колен. Оно и понятно – кому интересно пялиться на волосатые мужские ноги? И потом, лазать по болотам или работать в поле в такой удобнее…

Некоторое время они ели молча – реплика Тутепха насчёт «я не хочу лепёшек» оказалась полнейшим блефом. Сидха с удовольствием наблюдала, как крепкие челюсти мужа перемалывают её стряпню. Вот интересно, почему почти все женщины любят наблюдать, как едят их мужья и дети?

– Ты не забыл, что тебя сегодня ждут на Совете старейшин? – жена заботливо подложила мужу ещё лепёшку, долила пива.

Движение челюстей разом замедлилось, лицо Тутепха приобрело озабоченность.

– Я помню, конечно.

Сидха ругнулась про себя – могла бы и не напоминать. Вот, пожалуйста, уже встаёт, запихивая последний кусок лепёшки в рот. И об обещанном «после лепёшек» можно теперь забыть. Да куда бы он делся, этот Совет?

– Я побегу, Сидха.

– Рано же ещё!

– Я побегу – уже твёрдо заявил Тутепх. – Дел выше головы. Сегодня будет трудный день!

* * *

– Ты просил разбудить тебя перед рассветом, муж мой.

Прохладный ночной воздух вливался снаружи, и запахи ночной земли перебивали запах горелого пальмового масла. Нармер некоторое время лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь последними мгновениями сладкой предутренней дрёмы. Затем открыл глаза.

Ночной воздух уже посинел, небо на востоке стремительно наливалось светом – это бог восхода Хепри разжигал свой костёр, указывая путь великому Ра, плывущему на своей ладье над изнанкой мира. Внутри дворца пламя масляных ламп ещё что-то значило, но у входа они освещали уже только сами себя.

Перед Нармером возникло лицо Сотис. Узкие насурмлённые брови – когда успела? – подчёркивали красоту огромных глаз, вытянутых к вискам. Полные губы изогнулись в улыбке.

– Ты сам просил разбудить тебя.

Вместо ответа Нармер сгрёб жену, жадно стал целовать её глаза, нащупал самое сокровенное… Она не сопротивлялась, прикрыв глаза, но за мгновение до того, как муж залепил ей губы поцелуем, спросила:

– Ты помнишь, что сегодня назначил Совет?

Настроение Нармера разом упало, и опало орудие, уже приведённое в боевую готовность. Сотис ругнулась про себя – могла бы и помолчать немного. Куда бы он делся, этот Совет? Всё, теперь про утренние забавы можно забыть.

– Прикажи подать завтрак, дорогая. И побыстрее. Дел выше головы. Сегодня будет трудный день!

* * *

Тутепх размашисто шагал по улице, поглядывая по сторонам. Тысячи раз виденная картина – высокие, выше человеческого роста заборы, сооружённые из вязанок тростника, туго перетянутых верёвками. Деревянные калитки в камышовых стенах, украшенные затейливой резьбой и охранительными знаками, препятствующими проникновению злых духов. Грунт под ногами, представлявший собой многолетние напластования отбросов, утоптанных ногами прохожих, слегка пружинил, кое-где виднелись лужи помоев с вьющимися над ними изумрудными мухами. Над заборами виднелись остроконечные и двускатные крыши хижин и хозяйственных построек, покачивались, шелестя на ветру, разлапистые пальмы. А впереди уже показались красные стены могучего строения, сложенные из сырцового кирпича. Красный Дом, средоточие мудрости, где в прохладном полумраке хранятся тысячи папирусных свитков, на которых записана вся славная история народа Земли Папируса. И общая казна хранится тут же. Правда, до недавних времён каждый ном хранил свои золото, серебро и медь отдельно. Но набеги верхних людей заставили спрятать сокровища под надёжную защиту древних стен.

Славный город Буто! Десять тысяч жителей обитает в нём. Десять тысяч кузнецов-медников, оружейников, кожевников… да мало ли! Здесь живут Смотрящие, самые уважаемые старейшины всей Земли Папируса, строго хранящие древние справедливые законы. И здесь же, в Красном Доме, собирают Всеобщий Совет вождей и старейшин всех номов, дабы решить самые важные вопросы, касающиеся всех. Впрочем, если нет дождя, Совет обычно собирают под открытым небом – уж больно жарко и душно в толстых стенах, когда соберётся много людей. А вот и поляна Совета!

Обширная поляна, окружённая высокими финиковыми пальмами и смоковницами, была полна народа. Они сидели на расстеленных циновках, прямо на земле. Старейшины, чьи бороды выбелило время, могучие мужчины в расцвете лет – вожди номов и родов Дельты… Цвет народа Папируса, ум и совесть, надежда его и опора.

А за спинами старейшин и вождей неподвижно стояли деревянные идолы, зримые воплощения богов, хранящих Землю Папируса и её народ. Сколько Тутепх помнил себя, они стояли тут, вот так, прямо и неподвижно. Каждый род имел своего Хранителя, и Хранители эти сейчас, кажется, внимательно слушали, что говорят их подопечные.

Высокий, седой, худой как палка человек, одетый в тёмно-зелёную юбку с вышивкой и наплечную накидку, стоял перед Советом уверенно и твёрдо, опираясь на посох.

– Уважаемые главы Домов Папируса! Мы, Смотрящие, оторвали вас всех от ваших важных дел, потому что есть общее дело, важнее которого нет ничего. Как нам стало известно, верхние люди ^[1] оправились от трёпки, которую мы задали им четыре года назад. Они готовят войну.

Гул прокатился по собранию, все зашевелились.

– Не слишком ли быстро они оправились? – подал голос сидящий как раз напротив оратора могучий мужчина, борода которого была аккуратно подбрита – В битве у Семи пальм они потеряли не меньше тридцати тысяч убитыми.

– Все тридцать пять – пробурчал высокий жилистый мужчина с колючим взором, борода которого была заплетена в косичку. Тутепх узнал Сетумна, вождя из нома Долгой Протоки – А если ещё учесть, что многие раненые должны были уйти в мир иной из-за загноения ран, так и все сорок.

– И всё-таки война будет – оратор с посохом чуть повернулся к говорившим – Я не могу сейчас представить вам свидетелей, потому как эти люди сейчас ушли вверх по реке. Но уверяю вас – война будет. Как только спадёт вода.

Новая волна гула, народ задвигался, запереговаривался.

– У верхних людей молодой вождь Нармер… – заговорил мужчина с длинными, чёрными как смоль волосами.

– У верхних нет вождей – перебил старейшина с посохом – Ты, Тинум, всё никак не уяснишь себе. Это мы, люди Папируса, избираем себе вождей. И Смотрящих тоже, чтобы следили за выполнением древних справедливых законов. У верхних давно нет законов.

Да, это была чистая правда. Тутепх знал, что в Земле Пчелы ^[2] давно не действуют древние законы. С верхних земель нередко бежали люди, которые рассказывали о беззакониях, творимых там. Вождей там никто не выбирал – во всех общинах и селениях их заменяли «начальники», которых ставил по своему усмотрению некий Повелитель, правящий единолично всеми верхними землями. И такой «начальник» никак не зависел от жителей общины. Он мог делать всё, что угодно, не боясь осуждения подопечных. Ответ «начальники» держали только перед Повелителем.

– Нам необходимо подготовиться к нападению и решить, что нужно делать – продолжил старейшина – Кто хочет говорить?

– У меня вопрос, мудрейший Смотрящий Гехемн – поднялся стройный светлокожий мужчина лет тридцати, с необыкновенной светло-каштановой бородкой, выдававшей ливийскую кровь – Почему Люди Пчелы собираются напасть на нас сразу после разлива? Самое время сеять, а тут война. Раньше всё было иначе, войны всегда начинались после сбора урожая, чтобы унести возможно больше добычи. И потом, разве верхние люди сами не сеют в это время? Это же глупо, отрывать от дела столько мужчин, когда самая работа. С чем это связано, Мудрейшие, кто мне объяснит?

Старейшина с посохом чуть помолчал.

– Это хороший вопрос, Ясте. Я мог бы ответить тебе, но полагаю, пусть лучше ответит человек, который сам недавно оттуда.

Гехемн обернулся, сделал знак рукой. Откуда-то из-за спин сидящих протолкался молодой человек со смугло-оливковой кожей, типичной для Людей Пчелы. Собрание с любопытством разглядывало его, хотя в последнее время беженцы с юга были явлением вовсе нередким.

– Уважаемое собрание!..

– Великий Совет – поправил Гехемн – Мы не на деревенском сходе.

– Прошу прощения – чуть смутился говоривший – У нас… у них, в верхних землях, Совет – это сборище начальников, собираемое проклятым Владыкой.

– Почему ты называешь его Проклятым? – подал голос кто-то из сидящих. Тутепх не разглядел, кто.

– А разве это не так? – ощерился говоривший – Владыка Нармер, как и его отец…

– Не отвлекайся, Нехебх – вновь подал голос старейшина Гехемн – Во-первых, расскажи Совету, кто ты и как тут оказался. Во-вторых, объясни всем, почему Нармер решил начать войну сразу после окончания разлива, а не после сбора урожая.

– Слушаю, о мудрейший – Нехебх почтительно поклонился, вновь обернулся к Совету – Меня зовут Нехебх. Я проживал у Великого озера ^[3]. Мы жили, честно соблюдая древние законы. Но семь лет назад воины прежнего Владыки по имени Ка – да будет проклят он во веки веков! – напали на нас. Мы защищались, но их было очень много. Они убили всех, кто не бросил оружие или не успел скрыться. Мой отец погиб тогда – на лице Нехебха задвигались желваки – Я был молод и быстр, и мне удалось уйти. Мы думали, что это обычный разбойный набег, какие не раз совершали прежде люди Долины. Но мы ошиблись! Всё оказалось гораздо хуже.

Нехебх прервал речь, наклонившись, взял с земли высокий сосуд с водой, поставленный тут специально для того, чтобы оратор мог промочить пересохшее горло.

– На этот раз – продолжал Нехебх, напившись – воины Повелителя никуда не ушли. Они согнали всех, кто мог стоять на ногах, и заставили строить дом-крепость, каких прежде никто не видел. Стены из сырцового кирпича, толщиной в полтора шага и высотой в десять. Ворота они поставили сами, срубив наши священные деревья, росшие вокруг святилища тысячу лет. Ворота получились толстые, почти как стена, и навешены на кованых медных петлях в пять талантов каждая.

По собранию прошёл гул изумления.

– Когда эта крепость была построена, они оставили в ней часть своих и ушли, забрав зерно и скот, оставив нам ровно столько, чтобы мы не сразу умерли с голода – продолжал своё повествование Нехебх – И с тех пор всё время грабят нас, требуя отдавать большую часть урожая и приплода скота. Они похожи на пиявок, с той только разницей, что пиявка, насосавшись крови, отваливается, эти же твари ненасытны. Их логово так просто не взять, а если даже это и удалось бы, из Долины придут новые полчища, и вновь Великое озеро покраснеет от крови. А вместо уважаемых старейшин и вождя над каждым селением нынче поставлен от проклятого Повелителя начальник, который делает всё, что хочет, под защитой копий своих солдат…

– Кого? – переспросил кто-то, сбив ход повествования Нехебха. Тот смешался, взглянул на Гехемна. Старейшина кивнул: «Отвечай».

– Да, здесь вы этого ещё не знаете. Ещё не так давно, при прошлом Повелителе, воины Долины не отличались от наших. Теперь там новые порядки. Их Повелитель содержит большое количество воинов, которые целыми днями либо тренируются владению оружием, либо просто спят, едят и безобразничают. И больше не занимаются ничем! Никто из них не пашет, не ловит рыбу и не строит хижин – они посвятили свою жизнь только войне, и Повелитель кормит, поит, одевает и обувает их за это. Или же они сами берут у простых людей всё, что захотят, под угрозой оружия, от имени своего Повелителя.

Новая волна возмущения пронеслась над Советом.

– Этих людей в Земле Пчелы называют солдатами. Они очень опасны в бою, потому как опытны и очень жестоки.

^[4]

– Как много таких солдат у Нармера? – спросил уже говоривший ранее Сетумн.

– Этого я не знаю – Нехебх отёр пот со лба, солнце уже здорово припекало – Но, думаю, сейчас уже много. В Земле Пчелы немало здоровенных подонков, желающих жить грабежом. По закону эти люди, разумеется, должны быть убиты, но ведь закона в верхних землях давно нет – его там заменяет слово Повелителя.

– У меня вопрос – подал голос кто-то из вождей – А почему ты не убежал сразу?

– А разве так просто оставить землю предков, даже когда на ней хозяйничают проклятые пришельцы? – усмехнулся Нехебх. На лицах слушателей отразилось понимание – аргумент был более чем весомый.

– Тогда второй вопрос. Почему ты сделал это сейчас?

Нехебх засопел, поглядел на старейшину. Смотрящий кивнул ему снова – «говори всё».

– Всему есть предел. При покойном Повелителе – да сгниют его кости бесследно – у нас отбирали только зерно и скот. Теперь же солдаты проклятого Нармера отбирают в селениях вокруг Великого Озера молодых девушек и парней, связывают и угоняют в Долину, как животных. Они называют их рабами!

Вот теперь гул, невнятно реявший над Советом, стих, и нехорошая, мертвящая тишина воцарилась над площадью.

– Я хочу сказать вам – голос Нехебха окреп – Если солдаты проклятого Нармера придут сюда, здесь тоже будут такие порядки! Защищайтесь, люди!

* * *

Солнечный свет вовсю гулял меж колоннами, и в его лучах плавал дым от масляных светильников, которые никто не собирался гасить. Впрочем, это сейчас, сразу после рассвета, солнечные лучи имеют возможность беспрепятственно проникать в зал Совета. Когда огненная ладья Ра поднимется выше, тут воцарится прохладный полумрак, освещаемый только светильниками.