Новогодние истории

Как-то завозился я с работой и совсем забыл, что на носу праздники. Пришлось экстренно звонить знакомым травматологам, чтоб подкинули историй. Они меня никогда не подводят.

В одном маленьком районном городке в конце декабря активно готовились к праздникам. На главной площади, прямо под окнами исполкома и у ног бессмертного Владимира Ильича, соорудили сцену. Поставили палатки от молокозавода, мясокомбината, рыбокомплекса и от Арсена с вещевого рынка. Врубили на всю мощь колонки с хитами 90-х, и началось веселье.

В центре события ведущие праздника – Дед Мороз с огромной синтетической бородой и массивная Снегурочка, которая по возрасту не во внучки ему годится, а в тёщи. Городок небольшой, финансирование ограничено, поэтому Дед Мороз со Снегурочкой отнюдь не актёры ТЮЗа, а обычные сотрудники убыточного завода, которых под угрозой лишения премии выгнали на сцену. Молодой инженер, которого по распределению заперли на предприятие, и бухгалтерша. Сценарий выучили наспех, но вроде не запинаются особо. Дед Мороз накатил слегка, креативит, веселится, шутки пошли на грани фола. А вот у Снегурочки настроения нет. Капризничает.

Детишки на сцену выходят, стишки читают, песенки поют. Взрослые тоже втянулись. Мужики гирю пудовую роняют, девушки частушки «Сектора газа» провыли. Дед Мороз щедро отсыпает им конфет и мандаринов от спонсора Арсена. Пока суть да дело, Снегурочка решила отдохнуть, покурить. Спустилась тихонько со сцены, за декорациями спряталась и затянулась, погладывая на заснеженного Ильича.

И вот надо было случиться, что в этот момент за декорации забрёл мальчик Витя, мелкий хулиган из второго класса. Увидел курящую Снегурочку, поразился:

– Снегурочка, ты что тут делаешь? Тебе же нельзя курить!

А Снегурочка, не выходя из образа доброй сказочной волшебницы, отвечает:

– Шел бы ты подальше, мальчик.

Закончилось бы это происшествие ранней детской травмой и разбитой верой в Деда Мороза, если бы сказочную фразу волшебницы не услышала мамаша Вити, которая в этот момент неподалёку распивала с подругами недорогие алкогольные напитки.

– Ты что, курица, моему сыну сказала? – заинтересовалась мама Вити.

– Сама курица, – возмутилась волшебница, закатывая рукава, чтобы заморозить нахалку.

Слово за слово, мама Вити намотала на руку косу Снегурочки и давай ей лещей отвешивать. Снегурочка с истошным визгом вцепилась ногтями в лицо нападающей. Дед Мороз со сцены зовёт: «Внучка, где ты?!» А внучка в сугробе в партере, красная и румяная, нос в кровище, одолевает в нелёгкой борьбе маму Вити. И ведь одолела бы, но тут на подмогу подоспели подружки. Отпинали Снегурочку, вырвали ей и косу и часть своих волос. Налетели на дерущихся доблестные воины правопорядка, разняли. Тут же вызвали Скорую. И под звуки неутихающих хитов 90-х полгорода любовалось на то, как Скорая увозит в приёмную райбольницы Снегурку со сломанным носом, а маму Вити в милицейском бобике в отделение.

Хороший праздник получился. Было что вспомнить.

О любви к бабушкам

История нетипичная, да простят меня постоянные читатели, но к моей нелюбви к дамам пожилого возраста час назад прибавился ещё один пунктик.

Привел свою будущую чемпионку вечером на тренировку и занялся доступным каждому родителю спортом, то есть сижу в фойе, Пикабу листаю.

Напротив меня – владелец клуба, характерный такой дядька-боксер, бритый, весь из мышц, каждые полгода ездит в Таиланд тренироваться с местными. Попивает чай и рассказывает приятелю о последней поездке, сопровождая рассказ характерными движениями. За стойкой – девушка-ресепшионистка. Антураж клуба соответствующий: везде ростовые портреты тайцев в перчатках, стены увешаны наградами-медалями, манекены с нунчаками, тайские слоники-будды, по телеку на стене два узкоглазых подростка лупят друг друга ногами.

Пахнет потом и кровью, из залов доносятся вопли и удары по мешкам.

Представили?

Вся проблема в том, что это цокольный этаж. И в этом помещении полтора года назад находился магазин секонд-хенда «Одежда из Европы». У входа огромные баннеры – «СПОРТЗАЛ», «Занятия по тайскому и классическому боксу», «Аренда спортивного оборудования». И те самые полуобнажённые тайцы в характерных позах. На стеклянной двери огромная надпись: «Магазина нет!»

Вы думаете, кто-то обращает на это внимание? Прошло полтора года, но каждую неделю в спортзал вваливается очередной «покупатель» секонд-хенда и удивляется, почему не видно гор поношенного шмотья, а то и скандал закатывает.

Так вот, сижу, Пикабу листаю. Владелец показывает приятелю, как бить коленом по методике принятой в Ангтхонге. Приятель терпит. И тут дверь распахивается и в зал целенаправленно заходит бабушка.

– Блин, – вздыхает владелец. – В магазин пришла.

Бабушка игнорирует плакаты, баннеры, манекены в спортивной экипировке и прямиком направляется к девушке-ресепшионистке.

– Милая, мне бы одежку для женщин.

– Бабушка, – максимально терпеливо, корректно и вежливо отвечает девушка. – Магазин полтора года уже не работает.

– Как это? – возмущается бабушка. – Я так далеко ехала. Где хозяин?

Владелец делает вид, что он тут мимо пробегал. И командует девушке:

– Катя – разберись.

А сам прячется в подсобке.

Девушка дежурно улыбается.

– Понимаете, магазин закрылся. Теперь тут спортзал.

– Так ничего купить нельзя что ли?

– Можно, но только спортивное оборудование. Перчатки, шлемы, накладки. У нас зал бокса.

– Какого бокса? А магазин где?

Лицу девушки на мгновение позавидовала Мадонна Рафаэля.

– Магазин закрылся.

– А чего не написали?! – с вызовом бурчит бабушка. – Как же я увижу, что магазина нет?!

Напоминаю, вокруг плакаты с узкоглазыми боксёрами, баннеры, манекены, на магазин секонд-хенда не похоже совсем.

– Тут теперь спортзал.

– Понятно, – жует губами бабушка. – Небось, спрятала одёжку для себя.

– Да вы посмотрите вокруг, – в праведном гневе всплескивает руками девушка. – Разве похоже на магазин секонд-хенда?

– Похоже, – не моргнув глазом кивает бабушка. – Вот и реклама трусов.

Дрожащим пальцем указывает на поджарого чемпиона мира 2015 года.

В подсобке то ли ржут, то ли рыдают двое взрослых мужиков. Из зала доносятся вопли и удары по мешкам.

Крик:

– Софа, куда ты бьёшь?! – ага, это моя кого-то ушатывает.

– Так значит, нет магазина? – подозрительно щурится бабушка.

– Нет, – твёрдо говорит девушка-ресепшионистка. – Закрылся.

– А я так далеко шла, – расстраивается бабушка. – У вас нет водички попить?

– Конечно есть! – вскакивает девушка.

Подбегает к кулеру, наливает воду в пластиковый стаканчик. Подносит. Бабушка проглатывает воду одним махом.

– Ещё?

– Ага.

И пока девушка поворачивается к кулеру, бабушка резво мчит к лестнице.

Слышу из-за двери:

– Хр-р-р!!! Тьфу!

Девушка чуть не роняет стаканчик.

– Хр-р-р! Тьфу!

Тут уже не выдерживает владелец. Выскакивает из подсобки и бежит к лестнице.

– Бабка, чтоб тебя!!!

И топот удаляющихся старушечьих шагов.

– Доктор, ты видел? – растерянно разводит руками боксер. – Ну вот как так?

Выхожу на лестницу. Бабушка постаралась. С ходу ставлю пару диагнозов, потому что на ступенях не просто слюна, а почти твёрдые комочки слизи. Бабушка отхаркала мокроту и одарила нас. То ли обиделась, что магазин закрылся, то ли вода не понравилась.

– Хлоргексидин есть? – спрашиваю у ресепшионистки.

– Доместос есть, – чуть не плача отвечает она.

– Заливайте. Через полчаса дети пойдут. Мало ли что у бабушки в загашнике. И перчатки наденьте.

Девушка всхлипывает, но идёт за дезсредством.

Из залов пахнет потом и кровью. Секонд-хендом не пахнет.

Старость надо уважать. С возрастом люди становятся мудрее.

О музыкальных вкусах

Я не был музыкальным ребёнком. И на это имелась очень веская причина, которую народ озвучил известной пословицей «В семье не без …» (ну вы поняли). Мои родители познакомились в музыкальном училище, большую часть комнаты, в которой мы жили, занимала массивная деревянная туша «Октавы», отзывавшаяся гулким гудением в ответ на удары резинового мяча. Книжные полки ломились от листов с нотами, безжалостно исчёрканных карандашом, вечером из-за стены раздавались фуги и ноктюрны, под которые я так спокойно засыпал, потому что это играла мама. Неудивительно, что у меня абсолютно не было слуха.

Мать ещё как-то попыталась спасти положение. Устроила меня в класс фортепиано к своей подруге. Я честно отмучился год, зевая над нотами, тыкая пальцами в белые и чёрные клавиши (Павлик, не «фа», а «фа диез»!) и помирая со скуки. Но как только жаркие летние деньки оторвали меня от ненавистного инструмента, я с небывалой для восьмилетнего мальчишки решимостью заявил:

– Всё. Хватит! Я туда больше не пойду. Я хочу быть дворником, а дворникам ваше пианино не нужно!

И ушёл во двор пинать мяч. Мама, видимо, решила, что я стану знаменитым футболистом, больше за проклятый инструмент я не садился. До пятнадцати лет, но это уже произошло в другое время, другой стране и в другой жизни.

Я и родился в определённый день только потому, что матери пришло время сдавать какой-то экзамен. А для этого экзамена нужно было прослушать тьму произведений и расписать для них партитуру. Слушали в гулкой пустой аудитории с массивного проигрывателя. Аудитория располагалась на втором этаже, проигрыватель тяжёлый, мать – на девятом месяце. Где-то между первым и вторым этажом я и решил, что хватит с меня внутриутробного развития, и пора бы уже наружу.

Побледневшие от ужаса музыканты спустились с Олимпа и побежали вызывать скорую. Экзамен перенесли на пару недель.

Вы же понимаете, что это был мой не первый протест музыке. Я начинал пинать мать в печень ногами при первых же звуках «Турецкого марша» или «Пятой симфонии», чем сильно осложнял ей подготовку к экзамену. Эмбрионы вообще весьма эгоистичны.

Но наследственность всё-таки сказалась. Как-то в детский сад пришла молодая учительница музыки прослушивать нас для какого-то отбора. В город должен был приехать высокий столичный начальник, и его хотели порадовать многоголосым детским хором. Учительница собрала всех в большом зале, где по праздникам на нас со стены весело взирал молодой Ильич, а под Новый год пугала басом повариха в красной шубе и с бородой. По очереди подводила к пианино и просила петь любимые песни. Кто-то запел «Чунга-чангу», кто-то «И Ленин такой молодой».

Подтолкнули и меня.

– Это Павлик. У него мама – учительница музыки, – громким шепотом сообщила воспитательница.

Не любила она меня. Не знаю, за что. Может, потому что я днём спать не хотел и другим не давал?

– Как замечательно, – улыбнулась служительница Эвтерпы. – Наверное, мама с тобой занимается?

– Угу, – угрюмо ответил я.

То, что мама со мной не музыкой занимается, а математикой, я уточнять не стал.

– Что ты споёшь? Может, «Антошку»? Или «Крылатые качели»?

Я выпендрился. Затянул «Улетай на крыльях ветра» из «Князя Игоря». Мама чего-то там учила и слушала эту оперу за последний месяц раз сто тридцать. Я и запомнил. Учительница поморщилась и покачала головой. Исполнение ей не понравилось. Да я ей сразу мог сказать, что вторым Лучано Паваротти мне не стать. Я столько не съем.

Итак, после первого же года в музыкальной школе я выбрал спорт. На этом мои проблемы с музыкой на время закончились.

Лет в тринадцать я жил с бабушкой. В моей семье наступил сложный период, но я как-то этого не замечал. С бабушкой, так с бабушкой. Кроме того, у меня была собственная комната, хрипящий магнитофон «Карпаты», собранный на кухне дедом. И ещё меня никто не трогал, что для тринадцатилетнего подростка очень важно. Я окунулся в круговорот своих проблем, отношений с одноклассниками, первых робких контактов с противоположным полом, спортивных тренировок и подъездных посиделок. В ларьке № 15, прозванном «Голубая устрица», на заднем дворе магазина краснолицая тётка, несмотря на возраст покупателей, продавала разливное, разведённое водой пиво. Отец привёз моему однокласснику Игорю откуда-то из Москвы Денди и картридж с 9999 играми. Что ещё нужно для счастья? Никаких страданий по поводу своей заброшенности я не испытывал.

Кроме того, бабушка мне попалась нетипичная. Вы уже представили себе хрупкую старушку в цветастом халате с котом и вязанием или полную крикливую даму, грозу ЖЭКа и соседок легкого поведения? А вот и нет. Бабушка была молодая, активная, ценный и опытный специалист в бухгалтерии огромного промышленного комплекса. До огорода на даче и пенсии оставались ещё десятки лет. Вечерами она колдовала над цифрами, ловко орудуя модным японским калькулятором. Через её руки проходили финансовые потоки предприятия и в квартире звучали какие-то магические заклинания: «Сальдо», «Дебет», «Кредит» и всё в том же духе. Солидные начальники разговаривали с бабушкой почтительно. Она выдавала им зарплату.

И вот как-то вечером бабушка оторвалась от кипы расчётов и позвала меня. Я неохотно спрятал под подушку тонкую книжицу с жёлтыми страницами, в которой очередной мордоворот-супергерой шинковал противников на шаурму. На обложке книжицы неизвестный художник изобразил привлекательную блондинку с пышным бюстом. Уже полкниги я ждал, когда эта блондинка появится в тексте, но она всё никак не появлялась. Возникало подозрение, что воспитанный в духе советского пуританства переводчик просто постеснялся переводить сцены с ней.

– Ну почему ты так медленно?

– Извини, баб, тапочки искал. Чего тебе?

– Принеси что-нибудь послушать, – попросила бабушка. – А то я совсем не знаю, что у тебя там в комнате играет. Вопли какие-то.

– Что принести?

– Ты же покупаешь какие-то кассеты всё время. Вот и принеси одну.

Я поплёлся в комнату и с тоской уставился на полочку с кассетами. Что ей принести? Металлику? Исключено. Там на обложке черепа со скелетами. АС/ДС? Бабушка в обморок упадёт. Айрон Мейден? Не лучший выбор. Сектор Газа? Мне кажется после этого мои кассеты отправятся в мусорное ведро. Наконец остались только две кассеты. Цой и «Любе» Расторгуева. Я недолго поколебался в своём выборе. Творчество Николая Расторгуева показалось мне ближе для бабушки. Взял «Карпаты» за отваливающуюся ручку и потащился обратно.

– Что это? – бабушка с подозрением посмотрела сквозь очки на поцарапанную кассету. На кассете был изображён сам Расторгуев с наганом в руке. За его спиной стояли мертвые с косами, у ног примостился мрачный тип, весьма похожий на Феликса Эдмундовича.

– Это «Любэ». Очень модная сейчас группа. Альбом, правда, позапрошлого года. Но ещё слушают.

– Включай.

Магнитофон кашлянул, захрипел динамиком и начал играть. Играл он плохо, с подвываниями, на участках, где плёнка была зажёвана, тормозил и норовил пожевать снова.