Цитаты из книг автора «Павел Гнилорыбов»

Переписчики («счетчики», как их называли в начале XX века) интересовались и родным языком жителей Москвы. 1 миллион 39 тысяч человек назвали русский, 1495 человек – украинский, 131 человек – белорусский. Польский в качестве родного языка использовали 10,5 тысячи человек, немецкий – 17,6 тысячи, армянский – 1,6 тысячи, французский – 2,7 тысячи, английский – 789 человек. Меньше всего в Москве оказалось жителей, считавших родным испанский и португальский (11 человек), осетинский (40 человек), румынский (127 человек), голландский (23 человека)[177].

Революция стала могильщиком кондитерского бизнеса. Фантики стали бесцветными и суровыми, а сами фабрики сменили названия и владельцев. Предприятие Абрикосовых стало Бабаевским, «Эйнем» – «Красным Октябрем», «Сиу» – «Большевиком».

На кондитерскую Григория Елисеева работал нижегородский кустарь Федор Ландрин, делал для него хитрые двуцветные конфеты: одна половинка отливает белизной, а другая, наоборот, «краснеет». Федя понял, что сподручнее и выгодней продавать конфеты по одной штуке, нежели работать на крупного коммерсанта, и стал носить свой лоток к гимназисткам во время большого обеденного перерыва. Юные барышни быстро привыкли к цветным монпансье, покупали их охотно и даже созывали подруг: «Ландрин пришел!» «Стали эти конфеты называть «ландрин». Слово показалось заграничное, что и надо для торговли – ландрин да ландрин! А сам-то он – новгородский мужик и фамилию свою получил от речки Ландры, на которой его деревня стоит».

Кто полнее и остроумнее всего описал наш город 1900-х годов? Пожалуй, Саша Черный, представитель блестящей школы петербургского «Сатирикона». В своем «Руководстве для гг., приезжающих в Москву», он обозначил основные вехи постижения города, обращаясь к провинциалам: «1. В опросном полицейском листке, в графе «Для какой надобности приехал?» – пиши: «Для пьянства». Самый благонамеренный повод.

Будет скоро тот мир погублен, Погляди на него тайком, Пока тополь еще не срублен И не продан еще наш дом.   М. И. Цветаева

Т. Л. Щепкина-Куперник в 1890-х годах поспорила с одной из своих знакомых, что та рискнет подарить ей 20 нужных вещей, купленных на рубль. Татьяна Львовна уже мысленно отпраздновала победу, но подруга не ударила в грязь лицом. На единственный целковый она приобрела батон, французскую булку, вяземский пряник, медовую коврижку, шоколадную плитку, казанское мыло, мочалку, два вида пластырей, катушку ниток, две пачки иголок и булавок, тетрадь, 10 листов почтовой бумаги, 10 конвертов, два карандаша, ручку, 12 стальных перьев, ластик.

Привлек внимание Антона Павловича и случай, разыгравшийся на приеме у мирового судьи. Одного московского пекаря оштрафовали за попавшего в хлеб таракана, на что он ответил: «Каждый день буду по 15 руб. платить, а черных тараканов морить не буду. Тараканы к счастью…»

зимою холодная. Воду возить будут по-прежнему водовозы, а не чиновники и не классные дамы… Канальи и останутся канальями, барышники останутся барышниками… Кто брал взятки, тот и в этом году не будет против «благодарности». Невесты и останутся невестами – женихов по-прежнему и с собаками не сыщешь. Где же тут «новое»?»

Размеренное течение московской жизни, пусть и несколько ускорившееся с пятидесятых годов, Антон Павлович бичует в очерке, посвященном наступающему 1884 году: «С новым годом, с новым счастьем, с новым несчастьем, с новыми козлами, с новым яичным мылом, с новыми секретарями консисторий и с новым прошлогодним снегом!.. Никакого нет нового счастья, никаких новых несчастий… Все старо, все надоело и ждать нечего. Ну, что, например, можно ожидать нового для Москвы от нового, 1884 года?.. Летом вода будет теплая

Идею женского образования защищал и философ-публицист Василий Розанов: «Стране нужны не одни Ломоносовы: стране более, чем Ломоносов, нужно просто образованное общество, читающая и размышляющая масса, деятельные и знающие члены; наконец, стране в высшей степени нужны мягкие нравы, деликатные привычки, человечные взгляды по всем направлениям и во всех областях. Всего этого решительно нельзя достигнуть, пока женская половина общества будет признана каким-то ублюдком по самой организации своей… неспособным к усвоению высших идей и знаний. Нет более надежного и более ревностного распространителя вообще всякого рода нововведений, чем женщины, – чего бы дело ни коснулось, от покроя платья до философии, от удовольствий до религии! У нас Екатерина II распространяла идею Дидеро…