Глава 3

Хор тысячи голосов в полном составе собрался в круглом правительственном здании, больше напоминающем театр для богачей. Обычно его называли Круг. Тысяча отдельных лож расположилась амфитеатром, а внизу – сцена. На ней застыли глашатай, капитан Хим и мастер Смибдорт.

Круг представлял собой апогей безвкусицы, ведь каждый чиновник обустраивал свою ложу по своему усмотрению. Где-то виднелась зеленая кожа, где-то старая потертая черная, с ней соседствовали оранжевый бархат и серо-белая обивка из хлопчатой и льняной ткани. Все это косвенно или явно использовалось на выборах каждые три года: кто-то не менял интерьер после предыдущего хозяина ложа, кто-то отделывал их «народными» дешевыми материалами, а кто-то, молча, не желая отказываться от роскоши, переделывал все по последней моде богачей.

Хима и Смибдорта, дав им только напиться воды, прямиком из отбуксированной капсулы-рубки доставили в Круг, чтобы успеть их наказать, пока совершает свой ежедневный, тяжелый четырехчасовой труд Хор тысячи голосов.

– Капитан Хим и мастер Смибдорт, ваше дело было рассмотрено сразу после получения сообщения о необходимости эвакуации. Вы обвиняетесь в убийстве экипажа и уничтожении лучшего дирижабля Хора «Незримый».

– Что с экипажем?! Скольких удалось спасти?! – громогласно спросил Хим. – Их вины в произошедшем нет! Уверен, что на нас напали!

– Уверены, потому что сделали это сами? Почему мертвы инженер и атомогенетик?

– Шазовы тупицы! Мы летели, когда отказал реактор! – заорал Хим громче глашатая даже без подключения к динамикам. – Инженер сломал шею при приводнении! Альред жизнь отдал, чтобы послать вам сигнал бедствия и передать, что у врагов есть невероятное оружие! Да и я что, похож на идиота, чтобы отключать реактор над океаном во время шторма? – Хим набрал полные легкие воздуха, было видно, как ему тяжело без сигары. – Ответьте! На! Один! Вопрос! Что! С моим! Экипажем!?

Глашатай как всегда замер, когда слушал команды, транслируемые ему прямо в ухо, если что-то шло не по сценарию. Затем посмотрел в записи.

– Двадцать семь человек спасены, шестеро пропали без вести, семнадцать мертвы. Ковмариловую корзину тоже удалось спасти, реактор, естественно, не найден. Вы двое не справились с основной задачей и не смогли уберечь технику, нанеся непоправимый урон вооруженным силам Хора и планам нашей страны. На восстановление «Незримого» уйдут миллионы рундов и не меньше года времени.

– Сожалеем, – сказал Смибдорт, – но реактор не реагировал ни на один способ запуска и заглох, словно двадцатилетний трехколесник.

– Вы и должны решать нестандартные ситуации, помощник капитана, – глашатай сделал долгую паузу.

Из-за того, что в Хоре не было главных и подчиненных, казалось, что правит всеми эта самовлюбленная кукла в руках чревовещателя. Начиналась предвыборная кампания, и каждому чиновнику, и правительству в целом, требовались громкие резонансные дела. В федерации Миллион от каждой тысячи выборщиков в Хор попадал один человек, и какими только способами это место не захватывалось: угрозами и обещаниями, подкупом и скупердяйством, талантом и блатом, и даже юмористическими выступлениями. Такая система позволяла обновлять элиту, и у каждого микрорайона был «свой» человек в правительстве.

– Мастер Смибдорт, вы – изгнаны. Из уважения к предкам-мастерам, которые основали федерацию Миллион, мы разрешаем вам остаться жить на территории страны. Вам запрещено пересекать границу владений Властителя и служить любым правительственным организациям по всему миру.

– Я положил всю жизнь на служение Хору, – спокойно проговорил Смибдорт. – Меня ничего больше не интересует, и я ничего не желаю, кроме как спасать людей Миллиона и имущество Хора.

– Вы не справились. А смысла давать второй шанс мы не видим.

– Дайте мне поручение не столь высокого уровня, – без единой эмоции попросил мастер.

– Все задания Хора тысячи голосов неимоверно важны, – едко сказал глашатай, – и еще одной неудачи мы не потерпим.

– Хор успел и это обсудить? – переспросил мастер. – Или это мнение голосовых связок и языка без обращения к мозгу?

«Ого, кажется, я вышел из себя. У меня есть личная неприязнь к глашатаю».

– Ваше дело закрыто. Капитан Хим, вы заслуженный военнослужащий, и Хор в большинстве проголосовал за смягчение приговора. Хор лишает вас всех званий и привилегий и приказывает отправиться для работ в закрытый военный город Ко́мо на десять лет, в случае военного положения…

Капитан Хим резко оторвал верхнюю пуговицу и закинул в рот. Со словами «Прости, Смиб» хлопнул мастера по плечу, затем закрыл глаза и разгрыз пуговицу. Смибдорт услышал шипение, из носа Хима вырвалось облачко фиолетового дыма, а следом за ним потекла кровь. В глазах лопались сосуды, покрывая их красными прожилками, на миг взгляд стал безумным и тут же застыл. Громогласный, жизнелюбивый капитан дирижабля «Незримый» упал замертво, напоследок ослушавшись приказа Хора.

Почти вся тысяча чиновников подскочила на ноги, кто хотел рассмотреть получше, кто – почтить капитана. Если кто-то хотел ослабить федерацию Миллион, у него получилось. Реактор построят заново, экипаж обучат, но столь профессиональных капитана, мастера, инженера и атомогенетика, научившихся работать в команде, найти будет трудно.

– Дело капитана Хима закрыто, – обалдевшим голосом произнес глашатай. – Мастер Смибдорт, покиньте Круг.

Смибдорт опустился на колени и опустил веки другу. Внутри росла досада и что-то, отдаленно похожее на страх.

– Мастер служит стране и правительству, которое ею управляет и защищает, – громко, по-прежнему стоя на коленях и выгнув спину в огромном знаке вопроса, сказал Смибдорт. Затем показал на тело капитана. – Но вы не цените даже лучших и самых преданных. Спасибо за данное мне вознаграждение: за освобождение от лживой службы, от которой сам бы я не отказался никогда.

– Ты ответишь за свои слова! – выкрикнул бородатый мужик в третьем ряду.

– Только попробуй повторить эти слова за пределами Круга! – погрозив, как ребенку, наманикюренным пальцем, остервенелым голосом произнесла молодая женщина.

– Ты мастер, но не бессмертный! Уходи, пока разрешили!

– Кто дал тебе право судить нас, избранников народа?

Смибдорт отключил восприятие, слыша только гомон негодующих выкриков и совершенно не различая смысла. Он поднялся и пошел к выходу, поняв, откуда появился страх. Он думал, что боялся незнания своей дальнейшей судьбы, что страшился того, что больше не нужен. Но нет, наоборот. Он испугался, поняв, чем займется дальше.

Один из стражников, сощурившись, смотрел на Смибдорта, но даже не шелохнулся. Второй, рьяный безмозглый патриот, многие годы мечтал врезать кому-нибудь из мастеров, проверить, чувствуют ли они боль. Слыша гневные выкрики правителей, он был уверен, что сегодня ему сойдет это с рук. Бросив взгляд снизу вверх он ударил. Смибдорт подставил ладонь, едва касаясь поверхности черной дубинки с сердечником из металла, и отвел руку практически с той же скоростью на полметра, понемногу амортизируя удар. Затем он крепко сжал пальцы и дернул. Охранник не удержался на ногах и плашмя полетел к мастеру. Смибдорт не стал калечить глупца и просто добавил боковой удар коленом в скулу, когда тот почти упал на мозаичный пол. Мастер бросил дубинку на спину всхлипывающего стражника, перешагнул через него и вышел из Круга.

Микрорайоны, в каждом из которых жила тысяча граждан с правом голоса, расходились от здания правительства, как круги на воде от брошенного камня, и чем дальше от центра – тем паршивее и беднее выглядели дома, дороги, транспорт и одежда граждан. Смибдорт жил в пятом круге в двадцать шестом микрорайоне, или как их еще называли – тысячнике. Ему предлагали перебраться в первый круг, но он отказался, попросив отдать жилье какой-нибудь семье с детьми. Он-то почти все время проводил на службе. Сейчас он решил дойти до дома пешком. Никогда в жизни у него не было столько свободного времени.

В небольшой по территории федерации Миллион жилищный вопрос, в отличии от Империи Властителя, был решен давно через контроль рождаемости. Если семья хотела завести второго, третьего, четвертого ребенка, то он должен был в шестнадцать лет стать либо военнослужащим Хора, либо один или оба родителя лишались права голоса, когда их дети достигали двадцати двух лет – совершеннолетия. Перед запланированной войной или же после нее правительство часто делало послабления в этих двух пунктах, стимулируя рождаемость. И потом все равно вербовало людей в армию. Семьи тасовались как гигантская колода карт, переезжая из малых квартир и домов в жилища побольше в зависимости от заслуг, количества военных и выборщиков. «От размера взяток, – со вздохом додумал Смибдорт, – страна бездомных, хотя каждому есть где жить».

Смибдорт отворил дверь маленьким потертым ключом, внутри пахло нежилым застоявшимся помещением. Мастер открыл окно и улегся на пол. Он всегда так делал, когда нужно было крепко подумать. При его росте это точно лучше, чем горбатиться за столом, позвоночник неизменно «говорил» спасибо.

Пыльный потолок весь зарос паутиной, на плите с двумя конфорками пованивала немытая кастрюля – мастера вызвали на срочный рейд на «Незримом». Одно из крайних государств Империи хотело устроить бунт, попытаться выйти из-под гнета Властителя, и дирижабль должен был незаметно доставить им оружие и боевые машины, а также разведать обстановку на будущее, насколько это дело может выгореть, и стоит ли Хору вбухивать в чужую войну деньги.

И вот как получилось. Он – изгой. И на плите впервые в жизни стояла немытая кастрюля. Желания отомстить или пожалеть себя не появилось. Желания не для мастера. Но появилось четкое понимание, что судьба дает ему шанс по-другому послужить Миллиону – сделать в Хоре прополку. И среди баллотирующихся, ведь выборы состоятся через несколько месяцев.

Потолочный кристалл тревожно мерцал желтовато-белым светом. Но мастеру-изгою, потеряв хозяев, не за что переживать, он обрел безграничную свободу и впервые в жизни был волен сам распоряжаться собственным талантом.

Смибдорт поднялся, поменял пропитанные потом и извалянные в пыли рубашку и штаны, и отправился в банк. Встречные люди махали ему рукой или кивали, но никто не заговорил. Стоило выйти из своего тысячника, как он растворился среди толпы. «Спасибо клеймо на лбу не ставят, – подумал мастер, – ни к чему, чтобы меня узнавали».

Вернувшись на два круга ближе к центру, Смибдорт зашел в огромное белое здание. Банк перекрашивали каждый год, деньги у них были, и плевать, что они не их.

– Мастер Смибдорт, – представился он свободному клерку, – мне нужно в хранилище.

– Да-да, мы как раз готовили курьера, чтобы отправить вам письмо. С сегодняшнего дня условия вашего обслуживания поменялись, если вы и дальше хотите хранить свои сбережения у нас, то…

– Мне нужно в хранилище. Я не был там семь лет, давайте после поговорим. Надеюсь, вы исправно выполняли свою работу, – голос Смибдорта был как всегда спокоен и безэмоционален. Людей это сбивало с толку, и они старались не спорить со сверхуверенными мастерами.

– Да, конечно.

Смибдорт бросил взгляд на двери и направился к той, что вела в подземелья. Как будто и не было этих семи лет после смерти учителя, две с половиной тысячи дней службы начались и кончились. Клерку пришлось перейти на трусцу, чтобы поспеть за быстрым шагом длинноногого клиента.

Земля для нежилых помещений в Миллионе стоила дорого, тем более в третьем круге от центра, потому банк, словно гигантский крот, вырыл обширные подземелья, настоящий подземный город, где жили сокровища людей, которые им, почему-то, сейчас были не нужны.

Услуги банка за мастера, как и все остальное, до сегодняшнего дня оплачивало правительство. Потому хранилище было небольшим и очень дальним, клерку и Смибдорту пришлось добрых пять минут ехать на двухместном трехколеснике.

Мимо проплывали бронированные двери с десятком замков или небольшие ячейки-отверстия в камне, закрытые железной решеткой с навесным замочком. Камень выглядел влажным, а по краям дороги собирались лужи и текли ручейки. Может подземные воды, может неполадки в городской канализации. Запах стоял спертый и неприятный.

– Никак не доделаем вентиляцию и осушители, – словно Смибдорт что-то спросил, оправдался клерк.

– Главное в хранилищах сухо. Людям-то здесь не жить.

– Я почти живу, – печально ответил работник банка.

Дверь в хранилище была круглой, размером со сверло бурильной машины. Смибдорту пришлось согнуться пополам и пройти метр, чтобы оказаться внутри. Тут находилась природная полость, потому ни о какой геометрической красоте речь не шла. Посредине лежала немалая гора серебра – жалование мастера за семь лет.

Хор тысячи голосов по традиции платил мастерам серебром, зная, что после смерти вернет все до грамма. Эдакая защита от инфляции. Да и зачем деньги людям без жен, детей и желаний? Хотя попадались, кто начинал заниматься благотворительностью, но Хор их быстро осаживал, посылая в горячую точку, где деньгами пользоваться не получалось. Раньше Смибдорт не задумывался, насколько мелочному правительству он служит.

В дальнем углу хранилища, на уступе, стояло главное сокровище – меч учителя. Уникальный, даже можно сказать противоестественный, созданный союзом навыков и гениальности мастера, кузнеца Ордена и атомогенетика. Лезвие было обоюдоострое, с одной стороны – темная орденская сталь, с другой – зеленовато-белый ковмарил. Меч немало лет служил учителю Огги, семь лет пролежал в хранилище и ни на йоту не изменился. Ковмарил его не разрушал. Атомогенетику удалось что-то поменять в ядерном мире этого лезвия, и ковмарил принял сталь, как родную сестру, ни капли не потеряв в собственных свойствах. Никаких заклепок, иголок или стягивающих ниток. Венец человеческого мастерства в изготовлении холодного оружия. Как-то учитель, любовно поглаживая эфес меча, обмолвился, что в кузне был еще один человек, воительница из бескрайней тайги, что граничит с Империей Властителя и с федерацией Миллион.

– И что с ней стало? – спросил Смибдорт, он впервые видел хотя бы тень эмоций на лице учителя. По сути – ошибку мастера.

– Погибла во время изготовления от моей руки, – с грустью ответил Огги, – единственное убийство за мою жизнь, которое я не могу оправдать. И всегда появляются странные ощущения, жуткая боль. Мастера не должны чувствовать, но я думаю, что это мое наказание за недостойный поступок.

Смибдорт тогда испытал любопытство, но учитель больше никогда не возвращался к этой теме.

– Мастер не может быть эгоистом. Смибдорт, служи и никогда не иди на сделки с совестью. Интуиция и беспрекословное служение стране – наша жизнь. Мастер – мастер навсегда, – закончил отповедь учитель Огги.

Клерк покорно ждал, пока мастер предавался воспоминаниям.

– Ты напоминал мне о смерти учителя, потому я заключил тебя здесь, – сказал Смибдорт мечу. А затем додумал: «Но теперь пришло время послужить мне. И я не вижу ничего зазорного, чтобы немного погоревать по человеку, которого уважал и которому с благоговением подражал».