Не сказал по двум причинам. Во-первых, потому что не привык грузить своими проблемами ближнего, особенно когда знаю, что ближний ничем не поможет (не в смысле чужой черствости, а в смысле что мне нужна была операция, это было по-настоящему необходимо). Во-вторых, и пусть это прозвучит трижды эгоистично, но все, кто интересовался мною, узнали все довольно быстро.

Написал текст «Как я провел 2006 год», выложил его на сайте 1 сентября и дал анонс в ЖЖ – как обычно.

Через 20 минут мне позвонила доктор Лиза Глинка и расспросила о деталях. Поскольку комментарии к анонсу в ЖЖ я запретил, те, кто прочел, писали мне в почту, по аське, смсили.

В течение двух месяцев на сайте не было ни одного обновления и как обновленный значился только блог, в нем верхняя запись – о главном.

Таким образом, мой нескрываемо эгоистичный расчет был таков: все, кому я интересен, узна́ют.

Я сказал в тот же день, как стало известно, своему руководителю. Он знал о том, что делали пункцию, что никак не получат результата. Что поэтому я немного нервничаю и не всегда сдержан с коллегами.

Я приехал в офис и попросил его выйти поговорить. Мы шли к курилке, я сказал, что услышал от доктора. «Да твою ж мать!» – воскликнул он в сердцах. Мы договорились, что я закрываю текущие проекты, новых не беру и ложусь на лечение. Остальных он обещал поставить в известность сам.

Жене (каждый раз, как пишу, думаю о том, что получается омонимия, ударение можно ставить и так, и так) я сказал через два дня. При других обстоятельствах сказал бы позже, но мы всерьез обдумывали отпуск в Израиле в октябре, изучали путеводитель, и оттягивать смысла не было. Я мыл посуду – не самое характерное для меня занятие, – и сказал, что есть две новости, как обычно, хорошая и плохая. Хорошая: на отпуске можно сэкономить. Плохая – сэкономить в принципе не получится.

Маме не сказал. Она через неделю уезжала в Крым к своей маме, и я, как и в прошлый раз, не видел смысла портить ей отпуск. Сказал, когда уже вернулась. И никак не мог придумать, как ей сказать. Получилось как-то само. Я отказался дать прочитать чужую книжку (у меня и правда есть такой бзик, не люблю никому давать чужое, не люблю разделять ответственность), мама возмутилась, тут я ее и огорошил. Наверное, с психологической точки зрения это имело смысл: сбить эмоцией эмоцию и погасить таким образом обе.

…Когда я приехал к доктору за результатом пункции, в ординаторской был он, В2 и мой первый врач, В1.

Я сидел на диване, мне все рассказали, я спокойно задал несколько возникших вопросов: какие прогнозы, будет ли химия – и так далее.

Молчавший все время В1 время от времени отрывался от монитора и косился на меня.

– Что вы на меня так смотрите? Удивлены, что я не бьюсь в истерике?

– Вообще да. Редко кто так реагирует.

– Знаете, я за эти две недели уже все передумал и перебоялся. А когда получил смску о необходимости приехать, в принципе, уже было все понятно. Когда мне в шестом году в первый раз сказали «опухоль», я на полном серьезе прощался с жизнью. А оказалось, что варианты все же есть.

Вечером того дня – это была пятница – мы договорились погулять с друзьями, которых я нашел через ЖЖ, Ксюхой и Ромой.

Поскольку я был без машины, пока Рома заканчивал работу, Ксюха заехала за мной в мой офис. Я напоил ее кофе и поставил свою любимую музыку. Это такое развлечение для ровесников или почти ровесников, когда ставишь песню года так 93-го и наблюдаешь, как скоро человек угадает ее. Как с «Парком Горького», например.

Потом мы поехали гулять. Обошли Патриаршие, увидели экскурсию, очевидно, по булгаковским мотивам. Во всяком случае, один человек с натянутым по самую макушку пальто изображал обезглавленного Берлиоза, а другая барышня, глядя на него, истошно визжала. Вид у «Берлиоза» был мерзотный, с учетом усталости и одиннадцатого часа ночи хотелось догнать и прикрутить голову на место.

Мы дошли до музея Михал Афанасьича, где поиграли в шахматы. Рома обратил внимание Ксюхи на мою очевидную ошибку, и партию я слил. Потом мы пили чай в буфете. Домой я попал абсолютно без сил.

Самое главное – можно было ни о чем не думать. Ребята, еще раз спасибо вам за тот вечер.

Глава вторая. Перестраховка. Квота

Beatles – Let It Be

Третьего сентября, в Ср, я с вещами приехал в Первую Градскую, чтобы поставить кава-фильтр. Немного теории: в прошлый раз, пока я лежал после операции, вены ноги затромбировались, кусок тромба отвалился и забил легочную артерию, что могло привести в том числе к летальному исходу. Чтобы этого не произошло снова, мне должны были поставить в нижнюю полую вену (cava – «полая» на латыни) специальную ловушку. По форме ловушка напоминает воланчик для бадминтона. Если тромб образуется и пытается улететь вверх, ловушка удерживает его. Приятного мало и в этом случае, но с таким точно проще справиться, чем с эмболией легочной артерии, инсультом или инфарктом. В общем, вещь полезная. В хозяйстве. (См. фото. Тип моего фильтра – «ёлочка».)

В Первой Градской меня встретил однокашник и проводил к кабинету, где всех оформляли. Пока мы сидели в очереди, выяснилось, что фильтр лучше ставить не навсегда, а только на время операции, в общей сложности – не более чем на 50–60 дней.

Мы посчитали, что с учетом трех возможных химий операция будет не раньше, чем в конце ноября – начале декабря, так что ставить фильтр сейчас смысла нет.

Я позвонил доктору В2 – тот сказал, что этот вопрос должен решаться старшим врачом. Дозвонился А2, тот сказал, что спецам в Первой Градской виднее и, если на время химии фильтр не нужен, можно пока не ставить.

Госпитализация не состоялась. Я поехал с сумкой в Герцена за направлением на квоту.

Это такое ощущение, когда ты еще почти летним солнечным днем выходишь из больницы и идешь себе куда глаза глядят. Хорошее такое ощущение. Не отмененный расстрел Достоевского, конечно. Но на душе светло.

Доктор В2 был в отпуске, и я попросил другого врача оформить мне направление, благо все документы у них сохраняются. Он поднял старый файл шестого года и кое-что в нем подправил. Обернулся ко мне:

– Вам же сейчас уже, наверное, не 28 лет?

– Да, – говорю. – Чуть больше.

Поинтересовался у доктора, где нынче раздают квоты. Он дал мне списать заранее приготовленную на такой случай памятку.

– Говорят, там сейчас процесс получения квот существенно упростили…

Для справки: квота – это такой документ, по которому граждане РФ получают право на бесплатное «сложное» лечение, скажем, с химией, протезированием и прочим. Чтобы получить заветный квиток розового цвета в

2006-м, надо было в теснющем коридорчике салатового здания, что в Оружейном переулке, отстоять, даже придя к началу, часа четыре, в толкотне и духоте, получить направление на Бауманку (там какой-то онкодиспансер), там, отсидев в очереди (было хотя бы, где сидеть), еще часа три, не считая их обеденного перерыва, получаешь второе промежуточное направление, после чего, вернувшись на Оружейный и отстояв там еще несколько часов, уже можно было получить квоту. Если везло и хватало сил, можно было успеть все сделать за один день. Как правило – только в два захода. Случаев отказов при наличии всех необходимых документов я не помню, разве что в самом конце года просили прийти в январе, мол, квоты на этот год кончились.

Сил ехать еще и за квотой, в тот же день, с сумкой наперевес, без машины, уже не было, двинул домой. Впрочем, оставив сумку и взяв недостающее пенсионное, поехал хотя бы найти нужный дом.

Здание оказалось так искусно спрятано во дворах, что ни по одной электронной карте, доступной с мобильных устройств, найти его не удавалось. Только по разбросанным то тут, то там бумажкам, приклеенным на стену. То есть во второй раз попасть туда проще простого, объяснить, как пройти – тоже элементарно, найти самому в первый раз – крайне сложно. Квест, в общем.

Приемные часы уже закончились, но я поговорил с охраной, спросил, надо ли очередь занимать с утра. Охранники сказали, что не надо…

На следующий день добрался до нужного здания Минздрава только к обеденному перерыву.

После обеда я зашел в здание с некоторой опаской. Мало ли чего они там упростили…

В первом зале стояли кресла, большая часть которых была занята. Во, думаю, вот тебе и упрощение, толпа народа как была, так и осталась, разве что сидеть теперь есть где.

Подошел к заветной двери. Перед ней стояло человек пять.

– Кто последний сюда вот? – тычу пальцем в дверь.

На меня посмотрели, как на психа:

– Никого.

В это время дверь приоткрылась, кто-то вышел, а сидевший в дальнем углу комнаты сотрудник энергично замахал руками и закричал:

– Заходите, заходите скорее!

Я вошел, сел, протянул все бумаги. Сотрудник просмотрел их, сложил вместе, что-то записал и сказал мне:

– Квота будет в понедельник, в 16:00. Зайдете в основной зал, сядете и будете ждать, пока назовут вашу фамилию.

Я опешил:

– И что, можно идти? Это все?

– Да, – говорит. – А вы что-то еще хотели?

– Нет, ничего. Просто как-то непривычно. Раньше эта процедура занимала несколько больше времени…

– Ну, что ж. Когда каждый сидит на своем месте, сделать удобно несложно. Вы понимаете…

– Ага, понимаю, – пробормотал, на самом деле ничего не понимавший, я. – Спасибо.

Оказалось, что люди, сидевшие в зале, ждали уже готовую квоту.

В Пн я вошел в здание без пяти четыре. В пять минут пятого я вышел с нужной бумажкой на улицу.

Это было потрясение основ. Особенно если учесть, что человеческое отношение к людям в любых организациях, связанных с обслуживанием, это мой пунктик.

А тут такая, не побоюсь этого слова, революция! Вместо двухдневных скитаний, толканий и удушья пять минут на отдать и столько же – на забрать. Так и вправду можно поверить, что уже наши дети будут жить в государстве достойного сервиса. Это моя мечта, как у Мартина Лютера Кинга.

Глава третья. Резекция 9 см

Genesis – Jesus He Knows Me

Карту из поликлиники держал дома. Во-первых, так ее не нужно было забирать из регистратуры перед каждым обследованием (а сами сотрудники института не всегда это делали). Во-вторых, мне так было спокойнее: однажды мою карту уже теряли, примерно сутки никто не знал, где она. Дома оно сохраннее. Когда я звонил доктору А3, чтобы сказать про квоту, тот велел карту привезти, чтобы они могли все обсудить с коллегами.

На картинке аппарат, проводящий магнитно-резонансную томографию. Внутрь человека запихивают той частью, которую надо обследовать (в кино обычно головой, у меня было наоборот). Перед этим дают беруши, потому что во время обследования аппарат громко издает звуки, отдаленно напоминающие кислотные дискотеки 90-х, такое разнотоновое и разночастотное «дын-дын-дын-дын». Я обычно на МРТ сплю, поскольку минут сорок слушать монотонные повторяющиеся звуки – не знаю, как кого, а меня очень успокаивает.

Я приехал, доктор А3 отправил меня на обследования, обычный набор: рентген, КТ, МРТ, сканирование костного скелета. Я спросил, нельзя ли меня госпитализировать по полученной квоте и уже как стационарного больного обследовать. Оказалось, что нельзя. Что квота на лечение, а не на обследование. И вообще…

– Понимаете, – пытался я донести свою мысль, – дело даже не в деньгах, хотя выбрасывать десять тысяч мне тоже не хотелось бы (а все вместе около того и получалось). Дело в том, что почти на все обследования, как правило, очередь недели на три-четыре. А стационарников смотрят без очереди…

В общем, отправили меня на рентген. Благо, там очереди никогда нет.

Сопровождал меня доктор В4. Он принес металлическую линейку, чтобы на снимке было видно, сколько вырезать.

Прямая проекция не показала вообще ничего. Буквально.

– Не понимаю, как такое может быть, – бормотал заметно удивленный В4. – На снимке ничего нет.

– Ну что же, – усмехнулся я, – я не против, если это будет первый случай чудесного исцеления онкологического больного…

– А мы-то как будем не против! – подхватил он. – Вы себе даже не представляете!

Чуда не случилось, боковой снимок дал нужную картинку.

Когда я попал наконец в кабинет доктора А3, простояв сперва перед дверью с час, тот сказал, что вырежут порядка 9 см, протез закажут в Пт, делают его обычно около месяца, но очередь на операции все равно пока расписана на три недели вперед. На словах «резекция 9 см» я подумал: «Спасибо папе и маме, что родили меня такого длинного, – есть хоть из чего эти самые 9 см вырезать». Получалось, что ждать еще с месяц.

Приехал домой, решил почитать френдленту, чего не делал уже очень давно. Наткнулся на пост доктора Лизы, посвященный мне. Был сражен и растроган двумя сотнями комментариев от людей, которые меня вообще не знали (во всяком случае, я смог узнать только двоих). Никак не мог придумать, как бы их всех отблагодарить. Так, чтобы не получилось, что я вымогаю еще какую-то поддержку. Написал самой Лизе. Еще был пост названой сестры Дины. И там тоже – сочувствующие, поддерживающие, ободряющие слова…

Через некоторое время собрался с силами, еще раз все перечитал и сказал «спасибо» всем написавшим. Это был один из самых приятных моментов в жизни, когда чувствуешь такое количество протянутых рук, готовых помочь. Собственно, как я теперь понимаю, такая помощь и была нужнее всего.

Спустя день или два сделал-таки все обследования. Без очереди. При содействии одного из ординаторов, к которому направил доктор А3. 12 000 руб. Фактически это официальная стоимость. Так что за срочность я не переплачивал. Правда, позже выяснилось, что результаты тех моих обследований забыли внести в карту и моему лечащему пришлось их добывать.

И предварительную стоимость операции огласили в тот же день.

Глава четвертая. Снова Пироговка

Чичерина – 40 000 км

В общей сложности госпитализация заняла у меня пять часов. С момента, когда я вошел во внутренний двор – и до момента, когда я опустил сумку на пол своей палаты. Пять часов.

Даже если просто перечислить все пройденные чекпойнты, не будет понятно, почему так долго. Сперва в том самом кабинете первичного оформления. Потом в регистратуре, где тетушки вчетвером (!) обсуждали какие-то жизненные вопросы, одна из них как-то пыталась меня оформлять, одновременно следя за ходом разговора и принимая в нем активное участие. Потом обратно на третий этаж к первичному кабинету. Врач ушла на обед. Прошла с коллегой мимо меня, стоящего у двери, и вернулась минут через 20. Выписала пару бумажек и отправила на УЗИ.

Перед кабинетом УЗИ один человек. Вру, два. В кабинете два доктора. Что делают? Угадали, ведут оживленную беседу. Плюс к ним время от времени заходят коллеги, отчего беседа затягивается.

Ко мне, пока я сидел в очереди, подошел однокашник, мы поговорили немного, я пообещал сообщить номер палаты, и он ушел.

Сидевший напротив дядя ухмыльнулся:

– Надо же, такой молодой, а уже доктор.

Однокашник и правда относится к тому редкому типу ровесников, что к началу четвертого десятка не обзавелись ни пузом, ни лысиной, сохранив юношескую стройность и, в общем, свежесть.

– Ему, как и мне, – говорю, – тридцать один.

2 3 4

Бесплатно

(4 оценки)