Глава пятая

Когда Фелан, постучав в дверь, вошел в пещеру древней кухни, Зоя Рен из Школы-на-Холме, выступавшая на дне рождения короля, готовила отцу завтрак. Не потрудившись обернуться, она оборвала на полуслове скабрезную песню, подхваченную в «Веселом Рампионе» в предутренний час после придворного праздника, и потянулась за новой парой яиц. Она прекрасно знала и ритм, и тон его стука, и даже в какую из дверных досок – в самую, надо сказать, ее середину – он стучит, с тех пор как им обоим исполнилось по пять, и его пальцы барабанили в дверь намного ближе к порогу. Они знали друг друга давным-давно. Вот скрежет дерева о камень – это он придвинул кресло к столу. Искромсанный ножами разделочный стол скрипнул под ударом колена о ножку, стеклянные крышки чайника и масленки вздрогнули. Под глухой стук локтя о столешницу Зоя разбила яйцо, под стук второго яйцо плюхнулось в миску, полную жидких плавучих солнц.

Фелан заговорил.

– Однажды, – предостерег он, – в один прекрасный день, ты подумаешь, что это я, а это буду не…

– Вздор. Твое появление – будто старая, давным-давно знакомая песня, только без звука, – наконец-то обернувшись к нему, она рассмеялась собственным словам. – Ты понимаешь, о чем я.

– Нет, не понимаю, – он улыбнулся – возможно, при виде ее босых ног, закатанных по локоть рукавов школьной мантии, накинутой поверх вчерашних шелков, и пряди всклокоченных темных волос, норовящей присоединиться к яйцам в миске. – Припозднилась вчера?

Зоя кивнула, на миг задержав на нем взгляд. За улыбкой Фелана крылось что-то неладное. Она повернулась к старой чугунной плите и бросила на разогретую сковороду кусок масла. Ее изящное, тонкое, смуглое лицо не скрывало ничего, играло всеми красками проницательных зеленых глаз и губ, красных, как ягоды остролиста. Бледность Фелана впервые привлекла ее любопытный взгляд, когда она поднялась из кухни трапезной, где готовила мать, наверх и увидела маленького мальчика с волосами цвета гусиного пуха и огромными, серыми, как туман, глазами, молча, с непроницаемой миной сидевшего рядом со своим отцом.

– Я была у Чейза, – сказала она через плечо. – Несколько бардов с севера зашли послушать, что за музыку играют ученики из Школы-на-Холме. И научили нас паре восхитительно вульгарных песен. Вот, только что вернулась. Как твой отец?

– А что?

– У тебя такое выражение лица…

Откинувшись на спинку кресла так, что оно жалобно заскрипело, Фелан довольно равнодушно ответил:

– Вчера, на рассвете, я нашел его в пустошах за Докерским мостом. Это обеспечило ему два-три часа, чтобы отмыться к королевскому празднику. Он сидел в грязи у реки и пел стоячим камням. Удивился, как мне удалось его отыскать, но даже он предсказуем. Я просто искал неподалеку от места его последних раскопок, – он сделал паузу, и в его голосе появились нотки упрямства. – Не знаю, что он ищет. А жаль. Когда-то я думал, что он бродит по Кайраю, копая могилы в поисках собственной смерти. Но вместо этого он неизменно находил сокровища…

Зоя наклонила над сковородой разделочную доску и вывалила в шипящее масло кучу нарезанного лука, колбасок и зубчиков чеснока. Помешивая все это, она медленно сказала:

– Смерть отыскать нетрудно, если действительно этого хочешь, не так ли? Значит, ему нужно что-то другое.

– Все остальное у него есть, – криво улыбнулся Фелан. – Кроме способностей к музыке. Но если он упек меня в эту школу, чтоб возместить свою потрясающую бездарность, какой смысл позволять мне так, запросто, отвернуться от всего, чему научился, бросить все и…

– Никакого, – ответила Зоя, подчеркнув свои слова стуком ложки о сковороду. – Как и в твоем желании все бросить.

Но Фелан оставил ее колкость без ответа.

– Чего ему может не хватать? Все, к чему он ни прикоснется, обращается в золото. Сам король Бельдена называет его другом, несмотря на все его чудачества. И даже мать все еще любит его.

– И ты, – оглянувшись на него, заметила Зоя.

Фелан вскинул руку.

– И все же, чего?

Зоя задумалась, но добавить к давно знакомому, сложившемуся за многие годы перечню домыслов и предположений насчет Ионы ей было нечего. Поэтому она просто добавила к смеси на сковороде соли и еще раз помешала ее, наполнив кухню вихрем ароматов.

– Как прошел твой утренний урок? – спросила она, чтоб вывести обоих из лабиринта догадок. – Никто не уснул?

– Кроме меня. Я начал учить с ними девяносто стихов «Перечня добродетелей». Этого достаточно, чтобы любой залил слезами кайрайские улицы. Но только не Фрезер. Он просто кожей все это впитывает. Все ищет там, между строк, волшебство…

При этом слове глаза Зои помимо ее воли округлились. Уставившись в сковороду, она принялась рассеянно мешать ее содержимое, пока от паров лукового сока не защипало глаза. Он моргнула.

– Волшебство?

– Не знаю, что он мог иметь в виду. Кроме того, что ты сделала вчера на дне рождения короля. Эта песня… Клянусь, она едва не смягчила выражение лица отца! Вот это действительно было волшебство.

– Спасибо, – улыбнулась Зоя.

– Где ты ее отыскала? Как будто из древнего кургана выкопала.

Зоя кивнула, энергично встряхивая перечницей над сковородой.

– Да, она очень старая. Мне показал ее Кеннел.

– Придворный бард? Тот самый Кеннел?

– Да.

– Да ведь он не расстанется с песней, хоть костер под его пятками разведи.

– Просто он меня любит, – жизнерадостно ответила Зоя. – Он говорит, я пою так, как пела бы наша равнина – все ее камни, ветры и кости птиц. Даже не спрашивай, что это значит. Это его слова. А что именно сказал тебе Фрезер?

– Точно не помню. Что-то о секретах. Секретах искусства бардов. Спрашивал, когда его начнут обучать им.

– Странно, – прошептала Зоя. – Может, тебе стоит взять это темой исследования?

– Что именно? Связь поэзии с волшебством?

– Согласно «Плачу по Приграничьям», во время единственного сражения Оро за Приграничья его бард Деклан призвал силой своей поэзии туман, ослепивший войско короля Анстана настолько, что воины не могли узнать своих. Войско Анстана билось само с собой, а воины Оро всего лишь стояли да любовались этим, – Фелан за спиной Зои молчал. – Волшебство заключалось в словах. То есть слова и были волшебством.

– Солидный источник, что и говорить, – сухо сказал Фелан. – Я просто хочу поскорее убраться из Школы, а не потратить полжизни на поиски туманных упоминаний волшебства бардов. Нет уж, об этом пусть пишет Фрезер.

– А может, и я напишу, – азартно сказала Зоя. Взбив яйца в миске и вылив их в сковороду, она задумалась над странным вопросом. – Интересно, что побудило Фрезера об этом спрашивать.

– Думаю, что-нибудь из прочитанного.

– Да, но что?

– Понятия не имею, – интонация Фелана явно демонстрировала, что он отметал эту тему, как недостойную внимания. – Вероятно, какая-нибудь древняя баллада. Что бы там ни было, если он хочет знать, то докопается. Он достаточно смышлен.

Зоя раскрыла было рот, но тут же вновь уставилась в сковороду и замерла, гадая, что могло заставить ее, совершенно не понимая вопроса, так уцепиться за это слово, и отчего оно, при всей одаренности Фелана, не вызвало в нем никакого отклика.

Услышав шаги спускающегося вниз отца, она потянулась за лопаткой, чтобы перевернуть яичницу. Должно быть, отца выманил из комнаты, отведенной под кабинет эконома, запах, достигший его ноздрей. Владения школьного эконома были древними, как сама школа – четыре комнаты на самом верху винтовой лестницы и допотопная кухня на первом этаже башни, с огромной пастью очага, вмещавшей целого барана на вертеле в те дни, когда одного барана хватало, чтобы накормить всю школу. Башню Зоя любила всем сердцем. Казалось, эти закопченные стены, эти камни, выкопанные в полях и поднятые из русла реки, рассказывают о тех стародавних временах, когда полуразрушенную башню Школы-на-Холме и крохотную деревушку под названием Кайрай окружали лишь травы, поля, да громады стоячих камней, столь древних, что никто и не помнил, когда и как они появились на равнине.

Теперь в старейшем из школьных зданий располагались изысканные комнаты мэтров, соединенные из множества тесных каменных клетушек, на которые была разгорожена школа в ранние времена. Завтраки мэтрам готовились наверху, на безупречно чистой современной кухне, под бдительным оком повара. Когда-то эту должность занимала покойная мать Зои. Еще молодой она учила разным разностям маленькую дочь, чтоб та не путалась под ногами и не мешала кипящей работе. Уже в те дни чистый и сильный голос малышки Зои, поющей, размешивая муку и масло в мясной подливе, неизменно привлекал внимание мэтров.

Достав из буфета тарелки, Зоя выставила их на стол и наполнила яичницей. Масло – в масленке на столе, фрукты – в вазе, нарезанный хлеб – на доске… Наконец-то можно было присесть. Отец Зои, высокий, худощавый человек с сединой в волосах, неизменно опрятный, как и приличествует эконому, без малейшего удивления поздоровался с Феланом и спросил, как продвигается его исследование. Зоя взглянула на лица обоих – сына, которого не довелось завести ее отцу, и интеллигентного, спокойного, лишенного всякой загадочности отца, которого так хотел бы иметь Фелан. Мысли ее унеслись вдаль. Придворный бард короля пригласил ее спеть еще раз, во время визита брата королевы Гарриет. То был лорд Гризхолд, герцог, правитель гор западного Бельдена, некогда – одного из Пяти Королевств. С герцогом должен был приехать и его новый бард. С ним Зоя еще не встречалась. Прежний придворный бард лорда Гризхолда не смог вовремя вспомнить нужной строки, или взял фальшивую ноту, или еще как-то оплошал, и несколько месяцев назад подал в отставку по причине преклонных лет. Оставив мрачные скалы Гризхолда, чтоб провести остаток дней в шумной и теплой столице, сейчас он завтракал наверху, в профессорской трапезной.

Обо всем этом Зоя поведала Фелану, пока оба сидели за столом, не спеша начинать новый день.

– Меня пригласили спеть во время официального ужина в честь гостей из Гризхолда. Придешь?

Взгляд Фелана сделался озадаченным.

– Не помню, приглашали ли нас. Надеюсь, что нет.

– Он снова исчез? – негромко спросил Бейли Рен, опустив чашку на стол.

– Испарился, как роса с дикой сливы, сразу после празднования дня рождения короля. Думаю, даже не заглянул домой переодеться. И не представляю, где его сейчас можно найти. Его легче всего отыскать, когда у него кончаются деньги.

Школьный эконом приподнял чашку, опустил взгляд и вновь поставил ее на стол.

– Отчего бы тебе не поискать в школьных счетных книгах?

– Кого? Отца?

– Э-э… Нет, я думал о твоем исследовании.

– Сведения о каких-то легендарных камнях… – озадаченно протянул Фелан. – Откуда им взяться среди расходов на пиво и латки на сапоге мэтра?

Губы Бейли медленно раздвинулись в легкой улыбке, обрамленной линиями морщин, будто знаками, оставленными на его лице десятилетиями скрупулезных записей.

– Ты удивишься, увидев, какие странные вещи можно найти в этих книгах. Они велись сотни лет, с того самого лета, когда первые ученики начали возводить каменные стены вокруг этой башни.

– Но Костяная равнина… ведь это, вероятнее всего, не более чем поэтический образ. Легенда. Людские грезы, веками передававшиеся от воображения к воображению. Так говорится о ней в большинстве научных статей. Доказательств ее существования в некоем реальном месте нет. Любой стоячий камень в Бельдене в том или ином исследовании связывают с Костяной равниной, и любое доказательство этой связи неизменно сводится к поэзии. То есть возвращает нас к мифам и грезам.

– Вот как? – Бейли отхлебнул остывающий кофе, и Зоя уже не впервые задумалась, что у отца на уме. – Ты говорил, что выбрал эту тему за простоту. Между тем простой она вовсе не кажется.

– Ничего подобного, – возразил Фелан. – Я напишу эту работу с закрытыми глазами, как только придумаю, с чего начать.

Вскоре после этого он ушел в библиотеку. Бейли, налив себе еще кофе, поднялся с чашкой наверх. Окинув взглядом беспорядок на кухне, Зоя решила, что уборка от нее никуда не убежит, и отправилась давать урок пения полудюжине учеников из начинающих.