Глава IV

Как-то раз месяц спустя в доме на Мэйфэр, в крошечном кабинете лорда Генри Дориан Грей нежился после завтрака в уютном кресле. Эго была очаровательнейшная в своем роде комнатка, отделанная сильно выступающими дубовыми панелями тёмно-оливкового цвета, с молочно-кремовыми фризами и с рельефными резными фигурами на потолке. На покрытом красно-кирпичного цвета сукном полу лежали круглые персидские шёлковые половики с длинной бахромой по краям. Бронзовая статуэтка Клодиона украшала маленький полированный стол, а рядом с ней обретался объёмистый томик «Ста новелл» с прихотливыми переплетениями золотых маргариток на изумительном переплёте работы Клови Эва – его лучшее творение, сотворённое для Маргариты Валуа, полагавшей переплетённые цветочки маргаритки своим девизом. Пузатые, тёмно-лазурные фарфоровые вазы с блестящими тюльпанами служили украшением каминной полки, а через мелкие, оправленные в тёмно-серый свинец, стеклышки окон едва проникал нежно- абрикосовый отсвет долгого летнего лондонского предвечерья.

Лорд Генри ещё не вернулся. Он считал себя обязанным всегда опаздывать, исходя из постулата, основанного на поговорке «Пунктуальность – вор времени». Ожидая его, юноша, уже немного раздражённый, и не скрывая слегка недовольного вида, рассеянно листал пальцем страницы роскошно оформленного и иллюстрированного издания «Манон Леско», которое он незадолго до того обнаружил в одном из забитых инкунабулами книжных шкафов. Постоянное монотонное звяканье часов «Louis XIV» отвлекало и злило его. Второй раз за день у него появилось сильное желание махнуть на всё рукой и уйти домой..

Наконец в соседней комнате застучали каблуки, и дверь отворилась.

– Как вы поздно, Гарри! – недовольно промолвил Дориан.

– Боюсь, здесь отнюдь это не Гарри, мистер Грей! – отчеканил резкий, звонкий голос.

Дориан быстро обернулся и вскочил на ноги.

– Простите, но я полагал…

– Вы полагали, что это мой муж. А это всего лишь его жена! Разрешите мне самой представиться вам. Я вас неплохо знаю по вашим фотографиям. Если мне не изменяет память, у моего мужа их собралось уже целых семнадцать штук.

– Неужто уж семнадцать, леди Генри? Может – семь?

– Нет, скорее восемнадцать! И, кстати, недавно я видела вас вдвоём в опере!

При этом странном разговоре она нервно подхихикивала, то и дело стреляя в него своими бегающими глазками цвета пылкой синей незабудки. Это была весьма странноватая женщина. Её наряды были как будто изваяны в ходе какой-то бешеной импровизации, и надеты в спешке во время убийственного урагана с ласковым ником. Леди Уоттон вечно была в кого-то влюблена, а так как любовь её всегда оказывалась безответной, то её иллюзии веками сохраняли девственную целокупность.. Её желание предстать живописной приводило к откровенной неряшливости. Звали её Викторией, и она уже прославилась на всю округу своей одержимой манией ходить, нет, не так, почти жить в церкви, окружив себя застывшими изваяниями вместо живых людей.

– Случайно не на «Лоэнгрине», леди Генри?

– Да, это было на моём любимом «Лоэнгрине». Я предпочитаю Вагнера всякой другой музыке. Музыка Вагнера… такая громоподобная, что там можно хоть орать во весь голос, и при этом не слышать, что орут другие. Это большой плюс, не правда ли, мистер Грей?

Тот же лающий, нервный смех сорвался с её плотно сжатых губ, и пальцы её стали поигрывать длинным черепаховым ножом для резки бумаги.

Дориан на мгновение улыбнулся, но отрицательно мотнул головой.

– Я был бы рад с вами согласиться, леди Генри, но к сожаленитю, не смогу! У меня нет привычки разговаривать под музыку, это особенно касается хорошей музыки. Тем более – орать! Если же приходиться слушать скверную музыку, то, тут уж, конечно, заглушить её воплями – наш святой долг и прямая обязанность.

– Вай-вай, это всего лишь мнение Гарри, не так ли, мистер Грей? Мнения Гарри я почему-то всегда почёрпываю от его друзей. Иного способа узнать их не существует! Но не думайте, что я не любитель хорошей музыки. Я её обожаю, но с другой стороны, боюсь её. Она превращает меня в податливую романтичную размазню. Пианистов я признаю прямо таки богоизбранной расой, иногда даже скопом, как уверяет Гарри. Не пойму, но тут есть что-то загадочное. Может быть, загадка заключается в том, что они в основном иностранцы? Все чернявые, усатые, с бровями, как у жуков! Страшное зрелище, не так ли? Ведь, и вправду, разве они все не иностранцы? Даже те, что рождены Англией, прекращаются со временем в иностранцев, не так ли? Устроить так не так уж глупо с их стороны, и это как ни странно оказывается очень полезно для искусства. Не превращает ли это искусство в нечто совершенно космополитичное, как вы думаете? А вы похоже, что вы никогда не были ни на одном моём концерте, мистер Грей? Вы непременно должны как-нибудь почтить меня своим визитом. К сожалению, орхидеи мне не по карману, но на иностранцев я трачу довольно много средств. Они придают помещениям такой обжитой, такой милый вид. А вот, кстати, и Гарри! Гарри, я ждала тебя, хотела что-то спросить, только уж не помню, что! А тут, ба, встретила поблизости мистера Грея. Он такой симпатяга! Мы так поучительно и забавно поболтали о музыке! У нас абсолютно идентичные взгляды! Или, скорее нет, похоже, наши взгляды совсем противоположные. Тут надо говорить – антагонистические! Но он вёл себя чрезвычайно деликатно, я так рада была с ним столкнуться! Это просто нечто!

– Я тоже весьма рад, дорогая, очень рад! – сказал лорд Генри, подняв свои тёмные, изогнутые брови и с улыбкой переводя взгляд с одного на другую, – Прошу прощения за своё опоздание, Дориан. Всё это время я охотился за куском старинной парчи на Мордор-Стрит… Пришлось несколько часов поторговаться из-за него. Нынешние людишки прекрасно знают всему цену, не видя ни в чём никакой ценности!

– Так не хочется уходить, а мне меж тем придётся вас покинуть! – воскликнула леди Генри, прерывая долгое томительное молчание своим нелепым, неуместным смехом, – Я обещала герцогине составить ей компанию. Мы поедем кататься! Надо подумать, куда! До свидания, мистер Грей. До свидания, Гарри. Ты, я полагаю, сегодня будешь обедать не дома? Ну, я тоже. Может, увидимся у леди Торнбери?

– Очень вероятно, дорогая! – сказал лорд Генри, провожая её за дверь. Женщина, похожая на нахохлившуюся райскую птицу, которой повезло три дня и три ночи прозябать на ледяном проливном дожде и арктическом ветру, вылетела из комнаты, оставив после себя лёгкое жасминовое облако. Лорд Генри прикурил папиросу и лёг па диван.

– Ни за что на свете не женитесь на женщине с соломенными волосами! Слышите, Дориан? – спросил он, сделав несколько затяжек.

– Почему, Гарри?

– Они ужас как сентиментальны!

– А я схожу с ума от сентиментальных людей!

– Людей или женщин? Да и вообще никогда не женитесь, Дориан. Мужчин вгоняет в брак усталость и отчаянье, женщины, как пробки из бутылок шампанского, выскакивают замуж из любопытства. И тех, и других ждёт неизбежное разочарование.

– Не представляю, Гарри, что когда-нибудь решусь жениться. Для этого я слишком влюблен. Это ведь лучший из ваших афоризмов. Я стремлюсь претворить его в жизнь, так же, как, почти все, чему вы меня учили.

– В кого это вы так влюблены? – спросил лорд Генри, помедлив.

– В одну актрису! – покраснев, отвечал Дориан.

Лорд Генри передёрнул плечами.

– Довольно тривиальный жизненный старт!

– Вы бы так не сказали, Гарри, если бы даже одним глазком увидели её!

– И кто же она по вашему?

– Её имя Сибилла Вэйн!

– Ничего не могу сказать по этому поводу! Никогда о такой ничего не слышал!

– И, слава богу! О ней пока никто не слышал! Но скоро все услышат! Весь мир услышит! Это гениальная девушка!

– Дорогой мой, женщина – не гений по определению! Женщины – декоративный пол. Им вечно нечего сказать, но они говорят ни о чём так очаровательно. Женщины – подтверждение господства материи над духом, тогда, как мужчины – торжество духа над моралью!

– Гарри, что вы болтаете…

– Дорогой Дориан, как это ни печально, но это истинная правда. Моё последнее хобби – анализ личности женщин, я их всех знаю, как облупленных. Всё оказалось гораздо проще, чем я думал!. В итоге все женщины разделились для меня на две категории: некрашенные и крашеные. Первые небесполезны. Если вы владелец солидной репутации, пригласите такую женщину на ужин. Вторые немыслимо милы! Хотя они ошибаются, думая, что накрасившись, становятся моложе! Наши бабушки красились, чтобы прославить своё остроумие и интеллект во времена, где. Rouge и Esprit (румяна и остроумие) считались неразлучными друзььями. От этого даже тени не осталось. Как только женщина достигла того, что способна выглядеть лет на десять моложе своей дочери, её тщеславие мгновенно успокаивается. А что до ораторского искусства, то во всём Лондоне едва ли отыщется полдюжины женщин, с которыми можно поговорить о чём-нибудь сносном, при этом двум из трёх вообще нечего делать в любом приличном обществе. Ну, а все-таки просветите меня насчёт вашего гения. Как давно вам удалось заполучить такое чудо?

– Ах, Гарри, я в ужасе от вашего цинизма!

– Чепуха! Так давно вы с ней знакомы?

– Не более трёх недель кряду!

– И где же вы познакомились?

– Всё по порядку, Гарри, только пожалуйста оставьте при себе ваши насмешки. Надо отдать вам должное, ничего бы не произошло, не встреться я с вами тогда. Ведь именно вы вдохновили меня отправиться узнавать жизнь. Все дни после встречи в гостях у Холлуорда в моих жилах просто клокотала кровь. Скитаясь по паркам, шатаясь по Пикадилли, я вперивался в каждого встречного, пытаясь с всепожирающим любопытством узнать, что у него за жизнь? К одним меня тянуло… Другие вселяли в меня ужас. В эти мгновения воздух словно насыщался каким-то сладостным ядом. Меня стала мучить жажда новых ощущений… Как-то раз вечером, часов в семь, я отправился бродить по улицам в поисках новых приключений. Я чувствовал, что этот скучный, серый, огромный Лондон, с его мириадами теней, омерзительными грешниками и очаровательными пороками, по вашему выражению, припас что-нибудь исключительное и для меня. Я воображал себе тысячи волнительных сюжетов. Даже возможная опасность переполняла меня медовым наслаждением. Мне вспоминалось всё то, что вы говорили мне чудным вечером, когда был наш первый обед вдвоём, Вы говорили о том, что поиски красоты есть единственная стоящая тайна жизни. Я ничего не ожидал, когда вышел из дому и отправился в Ист-Энд. Вскоре заблудился в лабиринте мрачных улиц и запылённых скверов, где не было даже намёка на зелень. Примерно в половине девятого я проходил мимо какого-то замшелого театрика, с большими, яркими газовыми рожками у входа и пестрыми афишами на стенах. Какой-то гадкий еврей, в уродливом жилете, (в жизни не видел ничего более уморительного)! – торчал у входа, испуская клубы дыма из дешёвой сигары. Он всё время тряс сальными, немытыми пейсами, а на его нечистой манишке сверкал немыслимых размеров бриллиант.

– Не угодна ли вам будет ложа, милорд? – обратился он ко мне, с изысканной любезностью. Этот бастард был очень забавен., Гарри, при том, что это было неописуемое чудовище! Я знаю, Генри, вы не удержитесь, чтобы не посмеяться надо мной, но словно покорный некоему гипнозу я недолго думая вошёл внутрь этого барака и отдал целую гинею за билет на ложу. Я сам не пойму, какой чёрт меня дёрнул сделать это. Однако, если бы я отправился тогда восвояси, я упустил бы величайший роман моей жизни. Ну, вот что я говорил… Вы смеётесь. Видит бог, это ужасающе возмутительно!

– Дориан! Что тебе взбрело в голову! Я вовсе не смеюсь, а если смеюсь, то точно не над тобой. Но, право, не стоит обманываться, говоря: «Величайший роман моей жизни»: «Величайшее увлечение моей жизни». Лучше употреби другое выражение: «Один из первых». Тебе выпало всегда быть объектом любви, и всегда предстоит жить влюбленным в любовь. «Une grande passion» – привилегия бездельников. Это и есть основное занятие праздного класса страны. Но опасайсятесь. тебя ожидают в будущем странные, но чудесные события. Это лишь начало.