11
В Европе другой Бог?

Ка и высокочтимый шейх

Есть те, кто видел, как Ка, выйдя из отеля, побежал прямо к улице Байтархане, под снегом и флажками с предвыборной агитацией. Он был так счастлив, что в кинотеатре его воображения от волнения начались одновременно два фильма, как это бывало с ним в детстве в те минуты чрезвычайной радости. В первом фильме действие происходило где-то в Германии, но не у него дома во Франкфурте; они занимались с Ипек любовью. Эту фантазию он видел постоянно, и иногда действие переносилось в номер отеля в Карсе. В другом фильме его разум проигрывал слова и образы, связанные с двумя последними строчками стихотворения «Снег».

В закусочную «Йешиль-юрт» он зашел, чтобы спросить дорогу. А затем, с решимостью человека, который очень торопится, он сел за столик и заказал двойную порцию ракы, брынзу и каленый горох – на это его вдохновили бутылки, стоявшие на полках рядом с портретом Ататюрка и снежными видами Швейцарии. Телеведущий сообщил, что, несмотря на обильный снегопад, все приготовления для первой в истории Карса прямой трансляции, которая должна произойти сегодня вечером, будут закончены с минуты на минуту, и вкратце рассказал о некоторых местных и общенациональных новостях. К этому времени заместитель губернатора уже позвонил в редакцию и запретил сообщать о покушении на директора педагогического института, чтобы не раздувать дело и не разжигать конфликт еще больше. К тому времени, как Ка обратил на все это внимание, он успел залпом, словно воду, выпить две двойных порции ракы.

Выпив третий стакан, он дошел до обители за четыре минуты. Дверь открылась автоматически – наверху нажали на кнопку. Поднимаясь по крутой лестнице, Ка вспомнил стихотворение Мухтара под названием «Лестница», которое все еще лежало у него в кармане. Он был уверен, что все пройдет хорошо, но чувствовал себя как испуганный ребенок, который дрожит, входя в кабинет врача, хотя знает, что врач не будет делать ему укол. Едва поднявшись, он пожалел, что пришел: несмотря на ракы, его душу охватил глубокий страх.

Как только высокочтимый шейх увидел Ка, он сразу заметил его страх. А Ка понял, что шейх видит, как он боится. Но в шейхе было что-то такое, отчего стыд Ка прошел. На лестничной площадке на стене висело зеркало в резной раме из орехового дерева. Сперва он увидел шейха в зеркале. Людей в доме было как сельдей в бочке. Комната согрелась от дыхания и человеческого тепла. Внезапно Ка понял, что целует шейху руку. Он не заметил ни того, что было вокруг, ни толпы в комнате, все произошло в мгновение ока.

В комнате собралось более двадцати человек, чтобы принять участие в скромном богослужении, которое проводилось по вторникам вечером, и для того, чтобы рассказать о своих несчастьях. Хозяева молочных ферм, которые были счастливы оказаться рядом с шейхом при любом удобном случае, несколько человек из числа мелких торговцев и хозяев чайных, наполовину парализованный юноша, косоглазый директор одной автобусной фирмы со своим пожилым приятелем, ночной сторож электрической компании, швейцар, уже сорок лет работавший в городской больнице, и другие люди…

Шейх, прочитав по лицу Ка обо всех его сомнениях, показным жестом поцеловал его руку. И это был не только знак уважения: он сделал это так, как целуют милую ручку маленького ребенка. Ка изумился, хотя уже знал, что шейх сделает именно это. Они заговорили под взглядами окружающих, сознавая, что все внимательно их слушают.

– Молодец, что согласился принять мое приглашение, – сказал шейх. – Я видел тебя во сне. Шел снег.

– Я тоже видел вас во сне, светлейший шейх, – ответил Ка. – Я пришел сюда для того, чтобы стать счастливым.

– Мы счастливы, что у тебя родилась мысль, будто счастье твое – здесь, – сказал шейх.

– Мне страшно здесь, в этом городе, в этом доме, – проговорил Ка. – Дело в том, что вы все слишком для меня чужие. Я всегда боялся всего подобного. Я бы не хотел никому целовать руку и не хотел бы, чтобы мне кто-то целовал руку.

– Ты раскрыл свою внутреннюю красоту перед нашим братом Мухтаром, – сказал шейх. – О чем напоминает тебе этот благословенный снег, который идет сейчас?

Ка заметил, что человек, сидевший на софе справа от шейха, у окна, – Мухтар. На лбу и на носу у него был пластырь. Он надел темные очки с широкими стеклами, чтобы скрыть синяки под глазами, как старики, ослепшие от оспы. Он улыбался Ка, но смотрел недружелюбно.

– Снег напомнил мне о Боге, – сказал Ка. – Снег напомнил мне, как прекрасен и загадочен этот мир и что жизнь на самом деле – счастье.

Замолчав на мгновение, он заметил, что все взгляды устремлены на него. Шейх был этим доволен, и это раздражало Ка.

– Зачем вы позвали меня? – спросил он.

– Бог с вами! – сказал шейх. – Из рассказа Мухтар-бея мы решили, что вы ищете друга, с которым захотите побеседовать и открыть сердце.

– Хорошо, давайте побеседуем, – сказал Ка. – Прежде чем прийти сюда, я от страха выпил три рюмки ракы.

– Почему вы боитесь нас? – спросил шейх, широко раскрыв глаза, словно в изумлении. Он был полным миловидным человеком, и Ка увидел, что все вокруг него искренне улыбаются. – Вы не скажете, почему боитесь нас?

– Скажу, но я не хочу, чтобы вы обижались, – сказал Ка.

– Мы не обидимся, – ответил шейх. – Пожалуйста, садитесь рядом со мной. Нам очень важно узнать о вашем страхе.

Шейх говорил полушутя-полусерьезно, так что его последователи были готовы в любой момент рассмеяться. Ка, едва сев, почувствовал, что хочет поддаться этому настроению, которое ему понравилось.

– Я всегда искренне, как ребенок, хотел, чтобы моя страна развивалась, чтобы люди стали свободными и современными, – сказал он. – Но мне всегда казалось, что наша религия против этого. Может быть, я ошибаюсь. Извините. А может быть, я сейчас сильно пьян и потому могу в этом признаться.

– Бог с вами!

– Я вырос в Стамбуле, в Нишанташи, в светских кругах. Я хотел жить по-европейски. Моя жизнь прошла вдалеке от религии, потому что я понял, что не смогу одновременно быть европейцем и верить в Аллаха, который запихивает женщин в чаршаф и приказывает им закрывать лица. Уехав в Европу, я узнал, что может быть другой Аллах, а не тот, о котором рассказывают бородатые реакционные провинциалы.

– В Европе другой Бог? – спросил Шейх шутливо, гладя Ка по спине.

– Я хочу Бога, перед которым мне не надо снимать обувь, не надо вставать на колени и целовать кому-то руку. Бога, который поймет мое одиночество.

– Бог един, – сказал Шейх. – Он все видит, всех понимает. И твое одиночество тоже. Если бы ты в Него верил и знал, что Он видит и твое одиночество, ты бы не чувствовал себя одиноким.

– Очень верно, досточтимый шейх-эфенди, – сказал Ка, почувствовав, что обращается и ко всем присутствующим. – Я не могу верить в Аллаха, потому что я одинок, и не могу спастись от одиночества, потому что не верю в Аллаха. Что мне делать?

Несмотря на то что Ка был пьян и совершенно неожиданно получил огромное удовольствие оттого, что смело говорит настоящему шейху все, что хочет, он вдруг испугался того, что шейх молчит потому, что решил, что Ка зашел слишком далеко.

– Ты и в самом деле хочешь моего совета? – спросил шейх. – Мы – люди, которых вы называете бородатыми, реакционными провинциалами. И даже если мы сбреем бороду, провинциальность никуда не денется.

– Я тоже провинциал, и даже больше, я хочу быть провинциалом, быть забытым в самом безвестном уголке мира, где идет снег, – проговорил Ка.

Шейх опять поцеловал ему руку. Ка это понравилось, он заметил, что шейх делал это не против собственной воли. Но в глубине души Ка понимал, что все еще хочет быть европейцем, совершенно другим человеком, и почувствовал, что из-за этого презирает себя.

– Простите меня, перед тем как прийти сюда, я выпил, – повторил он. – Всю жизнь я чувствовал вину за то, что не верю в Аллаха бедняков и необразованных, в которого верят тетушки в платках и дядюшки с четками. В моем неверии было что-то надменное. Но в Бога, благодаря которому сейчас падает этот прекрасный снег, я верить хочу. Есть Бог, который сделает людей более цивилизованными, более утонченными, который внимательно наблюдает за скрытой симметрией мира.

– Конечно есть, сынок, – сказал шейх.

– Но этот Бог не здесь, не среди вас. Он снаружи, в снеге, который падает в сердце пустой темной ночи на одиноких скитальцев.

– Если ты собираешься в одиночку прийти к Богу, то иди, пусть снег в ночи наполнит твое сердце любовью к Нему. Мы не будем преграждать тебе путь. Но не забудь, что самовлюбленные гордецы остаются одни. Бог гордецов не любит. Шайтана прогнали из рая за гордыню.

Ка опять почувствовал тот же страх, которого впоследствии он будет стыдиться. И ему уже сейчас не нравилось, что о нем будут говорить, когда он уйдет отсюда.

– Что мне делать, досточтимый шейх? – спросил он. Тот хотел было вновь поцеловать его руку, но раздумал. Ка понимал, что его нерешительность и опьянение все заметили и презирают его за это. – Я хочу поверить в Аллаха, в которого верите вы, и стать, как и вы, простым человеком, но я запутался – из-за европейца, который сидит во мне.

– Для начала хорошо уже то, что у тебя такие благие намерения, – сказал шейх. – Сначала научись быть смиренным.

– А что мне для этого надо делать? – спросил Ка. В нем снова появился насмешливый чертенок.

– Все, кто хочет поговорить по вечерам, садятся на этот край тахты, куда я усадил тебя, – произнес шейх. – Все друг другу братья.

Ка понял, что все, кто сидел на стульях и на тюфяках на полу, выстроились в очередь, чтобы сесть на этот край тахты. Он поднялся, потому что понял, что шейх больше уважает эту невидимую очередь, нежели его самого, и самым правильным будет встать в ее конец и терпеливо ждать; шейх, поцеловав ему руку еще раз, усадил его на самый дальний тюфяк.

Рядом с ним сидел приятный человек невысокого роста с золотыми зубами, владелец чайной на проспекте Инёню. Человек был таким маленьким, а в голове у Ка все так запуталось, что он вдруг решил, будто этот человек пришел к шейху для того, чтобы тот подсказал ему, что делать с его ростом. Во времена его детства в Нишанташи жил карлик с изысканными манерами, который каждый день, под вечер, покупал у цыган на площади Нишанташи букет фиалок или одну гвоздику. Маленький человечек сказал Ка, что видел его, когда тот проходил мимо его чайной, но, к сожалению, не зашел, и что он ждет его завтра. Между тем в разговор вмешался косоглазый директор автобусной фирмы; он тоже шепотом сказал, что сам когда-то очень грустил из-за одной девушки, часто выпивал, был таким безбожником, что не признавал Аллаха, но потом все прошло и забылось. Ка хотел спросить: «Вы женились на ней?» – но тут косоглазый директор сказал:

– Мы поняли, что девушка нам не подходит.

Шейх снова завел речь против самоубийств: все слушали молча, некоторые покачивали головой, а трое всё перешептывались друг с другом.

– Были еще и другие самоубийства, – рассказал маленький человечек, – но государство скрывает это, как метеорологи скрывают приближение холодов, чтобы не портить людям настроение; девушек ради денег выдают за пожилых чиновников, за мужчин, которых они не любят.

Директор автобусной фирмы произнес:

– Моей жене, когда мы познакомились, я поначалу тоже совсем не понравился.

Перечислили причины самоубийств: безработицу, дороговизну, безнравственность, безбожие. Ка чувствовал себя лицемером, потому что признавал правоту каждого говорившего. Косоглазый директор подтолкнул локтем своего пожилого товарища, когда тот начал клевать носом. Наступило долгое молчание, и Ка почувствовал, что в нем нарастает ощущение покоя: они находились так далеко от центра мира, что, казалось, никому и в голову не придет приехать сюда, и под влиянием падающих снежинок, будто повисших в воздухе, создавалось впечатление, что земное притяжение исчезло.

Им никто не интересовался, и у Ка родилось новое стихотворение. Тетрадь он взял с собой. Помня опыт первого стихотворения, он полностью сосредоточился на голосе, все громче звучавшем внутри. На этот раз он, не отвлекаясь, одним махом записал тридцать шесть строчек. В голове у него стоял туман из-за ракы, и он был не слишком уверен в совершенстве стихотворения, и все же, чувствуя в себе новое вдохновение, он встал, попросил у шейха разрешения выйти, бросился наружу, сел на высокую ступень лестницы, начал читать – и убедился, что это стихотворение столь же безупречно, как и первое.

Стихотворение было написано под впечатлением от того, что Ка только что пережил, чему был свидетелем: в одном четверостишии содержался разговор с шейхом о бытии Бога, в других нашлось место всему: и чувству вины перед «Аллахом бедняков», и размышлениям об одиночестве, скрытом смысле мира и устройстве жизни, и человеку с золотыми зубами, и косоглазому, и учтивому карлику с гвоздикой – словом, всему тому, что заставило Ка вспомнить всю свою жизнь. «Какой во всем этом смысл?» – подумал он, изумляясь красоте того, что только что сам написал. Он считал стихотворение красивым, потому что читал его так, будто его написал кто-то другой. И материал стихотворения, и вся его жизнь представлялись ему удивительными из-за того, что стихотворение оказалось красивым. Что означала эта красота?

Автоматические пробки на лестнице щелкнули, и стало темно. Он нашел выключатель и включил свет, и, когда еще раз заглянул в тетрадь, которую держал в руках, у него родилось название стихотворения. «Скрытая симметрия» – написал он сверху. Позже он покажет – то, что он так быстро нашел это название, доказывает: это стихотворение не было его собственным замыслом, и поместит его на ось логики, как и первое.