Цитаты из книг автора «Олли Ver»

Он делает глубокий вдох, а на выдохе я слышу: – Нет, насиловать не буду. Он заправляет рубашку в брюки, и, глядя на то, как я не смею поднять на него глаз. – Сама придешь. Он разворачивается и уходит, громко хлопая дверью. Я оседаю на пол и начинаю рыдать.

Он наклоняется, и его губы сливаются с моими, язык, жадный, нежный, проникает внутрь моего рта, и я вцепляюсь ногтями в его плечи. Мой сладкий псих…

Сукин ты сын, как же тебе идет белая рубашка

значит он еще и под «панацеей». Странная штука, это панацея – трезвого приводит в абсолютно невменяемое состояние, а пьяного отрезвляет.

Теперь он понял, что сделала Кукла – она сожгла его

ни разу не вспомнив, что до жути боюсь высоты. Видимо, подохнуть я боюсь больше

давно. – Да уж, – захохотала Светка. – На новомодный аттракцион это не похоже. Вменяемая или нет, но Светка была права. Мы вышли на свет и огляделись – здесь сказка заканчивалась. Это была производственная часть завода. Это было понятно по огромным зданиям из бетона – длинным, высоким, с огромными входными воротами, которые перемешивались с высоченными, десяти-пятнадцатиэтажными гигантами, невероятной длины, которые тянулись вглубь огромной территории. Здесь никакого ремонта не было и в помине – огромные бетонные исполины потеряли большую часть стекол в окнах и смотрели друг на друга щербатыми рамами. Асфальтовые дорожки, бывшие некогда ровными и ухоженными, были загажены, разбиты, и местами бетон был раскурочен, словно тут шла война. Куски камня, кирпича, строительного мусора, деревянные палки, огромные, с торчащими из них ржавыми гвоздями, битое стекло – все перемешалось и валялось у стен и отдельными огромными кучами прямо посреди дороги. Единственным источником света были старые фонари, которые лили холодный свет из-под немытых стекол плафонов, и те из них, что не были разбиты, либо припадочно моргали, либо светили настолько тускло, что едва хватало для того, чтобы видеть в радиусе трех метров от них. Там, куда свет фонарей не пробивался, тьма смешивалась с углами и хламом, превращаясь в месиво из очертаний и силуэтов – непонятных и жутких. Мне стало нехорошо. Живот неприятно закрутило, и холодок, мерзкий, липкий пробежался по нутру. Мы все стояли на свету в нескольких шагах от того места, где козырек бросал непроглядную тьму и оглядывались в поисках наших провожатых, но их нигде не было. Теперь уже и те, кто веселился и хохотал, перестали ерничать и озадаченно осматривались. Первой из всех занервничала Светка. Она подошла ко мне – на кукольном личике отразилось непонимание и легкая тень того, что через мгновение превратиться в страх, но пока она лишь озадаченно шарила глазами по козырьку в поисках Херувимчика. – Вадик, – сказала она. – А где мальчики? Вадик пожал плечами и со всей безмятежностью огромного мужика улыбнулся ей: – Не знаю. Да не переживай, сейчас появятся. Поссать пошли, – и он заржал. Его смех подхватил второй представитель сильной половины человечества, что был при нас, да с таким энтузиазмом, словно шутка вышла на редкость удачной. А вот две спутницы того парня его смеха не разделили. Они озадачено смотрели друг на друга, так же как и мы со Светкой. – Эй, мужики! – заорал во всю глотку Вадик, поворачиваясь к непроглядной тьме. – Вы куда пропали? И вот тогда – то… из темноты вылетела бита и на всем ходу влетела в правую половину лица Вадика. Кровь и зубы брызнули прямо на Светку, и та истерично завизжала, инстинктивно отбегая назад. Вадика закрутило и повалило на колени, а в следующее мгновение

Иными словами – если ты сошла с ума, то это на всю жизнь. Так что… – он облизывает большой палец, – торопиться тебе некуда.

Надо было идти со мной, Кукла. Надо было идти с тем, кто уже прошел через это. Сейчас ты бы спала в моей постели, вместо того, чтобы торчать на вонючей стоянке.

Но суть не в том, сколько и как часто, а в том, что за моей спиной – четыре подруги, одна из которых свято верит в то, что единственная причина, по которой она не встречается с Тимуром – это я.