Глава 9

Майя

Мерзавец, какой же мерзавец! Сейчас я ненавидела Аделя как никогда в жизни. Зачем он сделал это? Так не терпелось познакомить с будущей мачехой? Уже начал почву подготавливать? Неужели не понимает, что это ненормально! Что Карим не игрушка, а живой человек, маленький, но его нельзя перетягивать как канат! Захотел – туда, передумал – и можно сюда. С одной, с другой, а может, и третья не за горами. Так нельзя с живыми людьми. Тем более с родным ребенком.

Что я могла конкретно сейчас сделать? Как остановить Аделя? Я не знала. Совсем не знала. Я точно не позволю ему легко и просто развестись со мной и забрать сына без суда и разбирательств, найду хорошего адвоката, если нужно, продам все дорогостоящие цацки ради этого, но отвоюю свое право быть матерью! А сейчас… Сейчас я должна остановить эту принудительную сепарацию!

Я варилась в безысходности весь остаток дня, а вечером Адель неожиданно сам вызвался искупать и уложить Карима. Мне стало не по себе от наихудших предположений.

Сынок у меня еще маленький, а дети в принципе легко поддавались внушению. Я боялась, что его могли оторвать, отрезать, забрать от меня, и Карим забудет родную маму. Будет только та женщина. Даже взрослые забывали тех, кого когда-то любили, а что говорить о детской подвижной психике, особенно если играть ей против матери…

– Адель, – после короткого стука вошла в спальню мужа, – зачем ты это сделал? – на дипломатию и расшаркивание не осталось терпения. Все уснули, и я собиралась добиться ответа.

– О чем ты? – лениво потянулся. Он валялся на кровати и смотрел спорт.

– Перестань. Ты все понимаешь.

– Скажи это вслух, солнце.

– Зачем ты познакомил Карима с этой женщиной?

– Рано или поздно это должно было произойти, Майя. Ты сама завела разговор о нашем договоре.

– А ты о сыне вообще не думаешь? Как он все это примет, Адель? Это неправильно, понимаешь? – пыталась говорить на языке рациональности. Ну зачем ему Карим в новом браке?! Будет нормальным воскресным папой, которым, по сути, и сейчас был. С его бизнесом по-другому никак!

– Именно о нем и думаю, Майя. Ты и так своим бабским воспитанием мне пацана испортила.

– Что?! – воскликнула я. – Ты бредишь?!

Я еще и мать плохая! Как замечательно выходит! Что еще он придумает? А если захочет лишить меня родительских прав, чтобы не мешалась под ногами? Способен ли мой муж на это?

Случайно забеременела, но выносила и родила ему ребенка, а для наших мужчин наследник, первенец, продолжатель рода и фамилии – не пустой звук. Я воспитывала, растила, любила, а теперь меня хотят сделать ненужной, ничтожной, ничего не давшей собственному сыну.

– Ты изнежила Карима. Он не девочка, чтобы его в попу целовать. Он маленький мужчина, ему нужно мужское воспитание.

– Так что же ты не воспитывал его?! – взорвалась я. – Дела поважнее были, да? – не сдержалась от едкости. – А я в итоге плохая!

– Майя, советую тебе замолчать, пока еще не поздно, – холодно ответил. Но меня уже несло.

– Я не отдам тебе сына, понял! Не отдам!

– Что ты сказала? – угрожающе поднялся. – Повтори, солнце, – медленно пошел на меня. Я отступила, но не молчала.

– Ты совсем не знаешь Карима. Ты никогда им особо не занимался. Ты всегда или на работе, или со своей великой любовью! – саркастично закончила. Любовь – трижды ха! Если с любимыми женщинами, как с этой, то ну ее, такую любовь. Слова громкие, а на деле одна грязь.

Адель громко клацнул челюстью, в глазах угроза и ледяная сталь. Я уперлась спиной в закрытую дверь, но не опустила перед ним покорно голову.

– Или что, свою бизнес-леди посадишь нянькой? Матери отдашь сына? Что, Адель? Что?

– Заткнись, Майя.

– Карим тебе никогда не был особо нужен, – выплюнула прямо в искаженное гневом лицо. – Между ног Каролины всегда интересней было, я понимаю. Ну так иди туда, тебя же никто не держит! Разведемся хоть завтра! – разум твердил, что совершаю ужасную ошибку, но сейчас у меня только чувства! – Отпусти нас! Отпусти!

Адель резко обхватил мое горло и впечатал в дверь, хотя я и так была прижата к ней. Больно. Никогда раньше он не причинял мне физической боли, с ним я страдала исключительно морально.

– Не смей, слышишь, не смей так говорить со мной, жена. Я люблю сына! Люблю! Поняла?! А ты… – неожиданно яростно прижался к моим губам, кусал и терзал, пока кровь не мазнула нёбо. – Стервой становишься, солнце. Ошибся я в тебе, Майя. Сучья бабская порода даже у трепетных ланей свое берет. Внутри и между ног сука сидит, – раздвинул полы халата до пят и задрал подол сорочки. Полоску трусиков сдвинул и коснулся нежной кожи внизу. Я практически не дышала. Мне всегда было сложно сопротивляться чувственному напору Аделя. Он умел искушать и искусно манипулировать, как библейский змей у христиан. Но… Но не сейчас: если сдаться на его условиях, то проиграешь.

– Мне больно, – шепнула, когда рука на горле сильнее сжалась, а ловкие пальцы активнее заработали внизу.

– Это может быть очень приятно… – Адель прижался к моему животу возбужденной плотью. – Я покажу тебе, – жестче обхватил, в шею зубами впился.

– Эти игры оставь для своей женщины… – протолкнула фразу из последних сил. Мне не нравилось. Или нравилось. Не знаю. Или неважно. Сейчас все неважно, кроме желания наконец отстоять свои границы.

Адель резко отшатнулся от меня, взлохматил волосы, мутным страстным взглядом взглянул.

– Ладно, Майя, проехали. Ты взбрыкнула, я облажался. Больше не хочу об этом вспоминать. Если хочешь, чтобы жили как раньше, то разденься, сделай мне массаж, а потом мы займемся сексом.

Я молча поражалась его эгоизму. Как же легко он прощал себе грехи! Наместник пророка на земле, не меньше!

– И про работу забудь. Мне все это не нравится.

– Нет, – сначала шепотом. – Нет! – затем тверже. Я не хочу так! Больше нет! Хватит! Я уже больше пяти лет живу в мыльном пузыре: имитация семьи, счастья, чувств. Для многих мы прекрасная, красивая, счастливая пара. Но только там, где нет другой жизни моего мужа. У него их две. Все, довольно! Я по-настоящему жить хочу! Пусть без брендовых шмоток, дорогих украшений, люксовых машин, статусов и списков Форбс. Есть вещи поважнее, но только не в этой спальне. Только не с этим мужчиной.

– Нет? – склонил голову, сверкая темными глазами. – Уверена, солнце?

– Да, Адель. Я больше не хочу имитировать семью. Мы не муж и жена и никогда ими не были.

– Хорошо, Майя. Я тебя услышал, – посмотрел надменно и свысока. – Я был очень добр к тебе, ЖЕНА, – особенно выделил мой статус, – но, видимо, воспитывать тебя нужно было не только пряником.

Я взялась за ручку двери, практически вышла, когда услышала:

– Ты забыла главную истину любого мусульманского брака: жена принадлежит мужу с головы до пят. Мужское слово весит больше, чем тонна слез женщины. Если жена отказывается от супружеского долга, то она порицаема самим Аллахом. Сходи в мечеть, Майя. Сходи, – жестко ответил.

Может ли Адель настроить против меня диаспору? Опорочить? Выставить недостойной воспитывать правоверного? Я не знала, чего ожидать от Аделя. Вероятно, всего.

Но первый удар, как я думала, придется по более приземленным вещам: заблокирует карты, отнимет машину, отберет подарки, запрет дома. Бить начнет, в конце концов!

Но Черкесов выбрал тактику морального уничтожения и бил ровно туда, где мне больнее всего.

Адель начал возвращаться домой ровно после шести, и если я задерживалась на работе, встречал меня с Каримом, окидывал ледяным взглядом и холодно говорил:

– Мама пришла, – затем забирал сына играть, плавать, рассматривать объемные книжки с 3d вставками. Превращался в идеального отца, а я на его фоне становилась никудышной матерью.

Мы только переглядывались с Зарой, и я сжимала покрепче кулаки. Адель не просто пытался показать, что и без меня прекрасно обойдется, но и что Карим тоже сильно плакать не будет. Ему, кажется, очень понравилось внимание папы. Конечно, папа-праздник!

– Попробуй пюре, – я приготовила сыну картофель с брокколи и сливками, иначе заставить есть овощи нереально, а нехватка органических витаминов вызывала у Карима сильное шелушение ладоней и стоп.

– Бе-е-е, – состроил гримасу, – невкусно, – и выплюнул.

Адель словно бы только этого и ждал: подошел, демонстративно попробовал и тоже скривился. Хоть плеваться не стал.

– Отвратительно, – прямо мне в глаза. – Чем ты кормишь моего сына?

– Это полезно, – прошипела я. И съедобно! Да, картошка фри и пицца вкуснее, но ими нельзя постоянно питаться!

– Каримка, – Адель протянул ему руку, – поехали вкуснятины поедим, м?

– Поехали, – сын, естественно, согласился. – А мама с нами? – но все еще помнил обо мне. Этот саботаж длился уже две недели.

– Мама занята, сынок. Поехали.

Они ушли, а я не сдержалась, заплакала.

– Маюша, – Зара обняла меня. – Воюете?

– Адель пытается забрать у меня Карима, понимаешь? Сначала морально разделить нас, потом просто вышвырнет меня из жизни сына!

– Дочка, не плачь, у меня сердце разрывается. Помирись с ним, Майя, а дальше посмотрим…

– Ни за что! – упрямо подняла голову и вытерла слезы. – Это мой сын, и я не буду стелиться перед его отцом за право быть матерью!

Адель сам купал и укладывал Карима. Просто образцовый отец, но помимо этого он еще и жутко баловал сына. Не учел одной маленькой детали: без жесткой руки капризы и хотелки ребенка растут в геометрической прогрессии. Карим через три недели стал практически неуправляемым!

Уже почти одиннадцать, а наш сын не хотел спать и на увещевания отца реагировал бурным негодованием. Очень. Я посмеивалась, попивая чай на кухне: пусть отец-молодец хлебнет полной ложкой; Зара разрывалась между солидарностью со мной и помощью хозяину дома. А наш сын кайфовал. Теперь точно мир крутился исключительно вокруг него. Даже воспитательница в садике звонила мне и жаловалась, что он перестал есть со всеми и требовал картошку фри. Я дала ей номер Аделя Каримовича, специалиста по фастфуду.

– Поможешь? – Черкесов буквально ворвался ко мне в комнату около часа ночи. Без терпения и, кажется, без сил.

– Не-а, – зевнула, кутаясь в одеяло. – Ты избаловал, ты и разбирайся.

– Сучка.

– Спокойной ночи, Адель Каримович, – и обняла подушку.

Можно было пойти навстречу, но я хотела, чтобы Адель сам понял, что манипуляции ребенком заканчивались плохо для всех. Особенно для самих детей. Ими ведь нельзя играть, они живые! Если сегодня дал добро на что-то, то завтра дети запрет уже не воспримут нормально, только через боль и страдание.

Утром Черкесов спустился помятый, злой, усталый.

– Доброе утро, – улыбнулась, наливая себе кофе в изысканную чашечку из костяного фарфора.

– Пошла ты со своим добрым утром! – зарычал на меня. Я опешила. Адель никогда так не разговаривал со мной, но мы раньше и не ругались так сильно и так долго. Война из холодной перешла в фазу размещения оружия в непосредственной близости от границ вражеского государства.

– Кофе сделай, – бросил, присаживаясь на высокий стул.

– Сам вари, – после его приветствия еще ему кофе не делала!

– Хорошо, сварю, – смотрел недобро.

Я ушла будить Карима. Заре велела спать и даже не думать вставать, пока не выспится. Она вчера возилась и с моим сыном, и его отцом. Зара немножко оказалась между молотом и наковальней.

Сын еле проснулся после ночных концертов. Повис на мне обезьянкой и попросил почистить ему зубки. Я целовала его темные курчавые волосы, обнимала и тискала. Люблю, больше жизни сына люблю. Какой у меня красивый мальчик.

– Малыш, давай сам. Мама боится надавить и сделать больно. Ты у меня такой герой, сделаешь все как ловкий человек-паук, – вспомнила, в какие игрушки чаще играет сейчас.

Карим сжал кулаки и, решительно зевая, принялся елозить щеткой во рту.

Завтракали мы обычно на кухне, поэтому, миновав столовую, отправились прямиком туда.

Адель сидел на стуле: кофе не сварил и завтрак себе не сделал.

– Привет, Каримка, – подхватил на руки и посадил на колени. С бодрой улыбкой, никакого раздражения. МХАТ, курс третий точно. – Сынок, а хочешь на недельку в Турцию сгоняем?

Я резко вскинула голову. Это в каком смысле?!

– Там уже тепло, горки, мороженое и все-все включено, – и на меня смотрел, кривя губы в ледяной усмешке.

– А мама? – спросил Карим.

– Мама работает, она не может, – а в глазах явный намек, что может Каролина. Ублюдок!

Я поставила турку на плиту и сделала чертов кофе. Я всегда клала в него соль на кончике ножа, но сегодня рука дрогнула на пару-тройку кончиков.

– М-мм, соленый, – протянул Адель, но не выплюнул, выпил. – Ты, главное, помни, что от меня зависит, будешь ли ты в принципе видеть сына. Если мне что-то не понравится в твоем поведении, в негативном влиянии, нравственной составляющей или просто цвет твоих ногтей, жена, то Карима ты будешь видеть по большим праздникам, – поднялся и ушел.

Я застыла с полотенцем в руках и горьким комом в горле. Адель уверен, что Карим останется с ним. Что я не буду судиться, молча отдам сына и уйду. Но я не только буду биться через систему, я обращусь к диаспоре! Они должны защитить права матери! Мы с Аделем выходили в свет всегда вместе, и недовольным браком он никогда не был. Даже его мать, моя свекровь, не могла меня обвинить и назвать плохой женой. Это мой козырь.

На работе я разгребала счета Разина, присланные из разных заведений Москвы. Их нужно было рассортировать и отправить на оплату. Это все относилось к корпоративным расходам, хм…

– Что грустная, Майя Тимуровна? – Ярослав Игоревич зашел ко мне в кабинет.

– Дома не очень, – ответила откровенно.

– Муж?

Я промолчала.

– Хочешь, зарплату тебе подниму и разведешься с ним?

– Я и так скоро с ним разведусь, – поднялась, получив смс из магазина итальянского костюма. Пришли сорочки для Разина. – Но про зарплату подумайте, – подмигнула.

Ярослав Игоревич мне нравился. Как начальник, естественно. Мы хорошо сработались: и пошутить с ним можно, и поупражняться в флирте. Главное, что никто не переходил граней. Ни его кошелек, ни содержимое брюк меня до сих пор не интересовало.

– Вася, – услышала, как набрал водителя, – подъезжай ко входу: Майю Тимуровну отвезешь по делам.

– Я на машине, – тихо возразила.

– Вася в твоем распоряжении.

Ярослав Игоревич заботился о моем комфорте, было приятно.

– Спасибо, – поблагодарила, забирая рубашки из бутика. Я вышла, собиралась набрать водителя, когда меня окликнули.

– Майя, я могу с тобой поговорить?

Передо мной стояла Каролина, любовница моего мужа.