«Надо думать логически, успокойся Элен, подумай, где и какие часы должны пробить? Если они должны разбудить весь город, то должны быть большого размера, просто гигантского, а где же таким часам самое место? Очевидно, что в центре города, на какой-нибудь площади». И вот тут ее осенило. «Стоп! Мы же недавно проезжали мимо городской ратуши и там, на башне гигантские круглые часы висят! Это они! Точно! Мне туда надо!».

Наполненная уверенностью в своей догадке, девушка направилась в центр города к старинной ратуше, зная твердо, что нужно сделать. Она помнила приблизительно дорогу, ведь совсем недавно проезжала с друзьями по городскому центру, петляя по улочкам.

Убыстряя шаг, путница в пестрой юбке углублялась в пустынные улицы все дальше от канала и все ближе к своей цели. Оставалось преодолеть всего один квартал по ее подсчетам и вот тут дорогу ей преградил возникший из ниоткуда колдун.

– Остановись немедленно, Лунная служанка! Подумай, как следует, надо ли тебе рисковать жизнью ради этого городка, который и слыхом о тебе не слыхивал, да и, проснувшись, не признает тебя? Стоит ли этот город усилий, когда все предрешено? Если ты отступишься, то я дам тебе полдня форы, так и быть, но, при условии, что ты немедленно уберешь свой зад из моего города!

– Это не твой город и ты не хозяин ему! Люцианус, я пройду к часам, и ты меня не остановишь! Я видела твой страх, а, значит, ты не такой уж и непобедимый. – С дрожью выкрикивала Элен, не уверенная и наполовину в то, о чем заявляла.

– Ну, что ж, может ты и наделена силой своей покровительницы, но ты глупа и поплатишься за вызов, что бросила Люцианусу, Хозяину времени!

Колдун трижды стукнул тростью об асфальт. В этот раз не было зеленоватого свечения, налетел сильный ветер, поднимая в воздух пыль и теребя вывески ближайших магазинчиков. Прикрывая глаза от песка, Элен остановилась в нерешительности, но в памяти всплыли застывшие силуэты друзей, и она, прикусив губу, упрямо шагнула вперед.

– Остановись, мерзкая девчонка! Не смей идти дальше! Это мой город и я хозяин в нем! Если ты еще сделаешь, хоть шаг, я убью тебя, как назойливую букашку. Раздавлю! – Проскрипел чародей.

Кричать в ответ она не могла, пыль, поднятая ветром, тут же набивалась в рот, чуть стоило его приоткрыть. Девушка продолжала идти, противостоя шквальному ветру, который казалось, хотел сорвать с нее одежду и трепал во все стороны длинные волосы, спутывая их в космы.

Люцианус направил трость на одну из машин, припаркованных у тротуара и ветер вдруг сконцентрировавшись в темную массу, обхватил машину. Автомобиль, управляемый тростью, был поднят до уровня второго этажа дома и с силой швырнут в девушку по указке колдуна. Элен чудом успела отскочить в сторону, машина же рухнула прямехонько на то место, где она только что стояла и, переворачиваясь, прокувыркалась, отбрасывая в стороны откалывающиеся детали, и осыпая воздух дождем битого стекла. Девушка почувствовала в руках, прикрывавших лицо, колющую боль и разбегающиеся тонкие ручейки крови, от впившихся осколков, но времени на обработку ранок не было.

Колдун выругался, заметив, что противница уцелела, и бросил в нее еще одну машину. С огромным трудом Элен удалось увернуться и от второго авто, неудачно упав и больно ударившись правым коленом; она перекатилась вокруг себя, и замерла на животе. Сердце колотилось в бешеном ритме, дыхание сбилось, но страх за жизнь заставил ее подняться, и сильно прихрамывая ушибленным коленом, она подбежала к ближайшему зданию, ища укрытие. Девушка замерла, прижавшись спиной к стене трехэтажного дома, первый этаж которого занимала бакалейная лавка, спящая сейчас, как и весь город и название которой она разобрать не успела.

Колдун на сей раз стал поочередно направлять свою трость на окна этого домика и сверху на девушку обрушились горшки с цветами. Они падали совсем рядом, разрываясь снарядами земли, цветов и битых черепков, а от одного не удалось увернуться вовремя, он с мощью гантели зарядил в левое плечо. Руку обожгла невыносимая боль, сменившаяся устрашающим онемением, предплечье теперь висело безжизненной плетью. Осколки другого горшка, разлетаясь в разные стороны вместе с землей, впились в ноги и оцарапали руки и голову. Девушка вскрикнула от очередной порции боли, слезы непроизвольно текли, оставляя белые следы на перепачканном землей лице.

Дальше идти вдоль стены было бессмысленно, в любой момент сверху мог упасть горшок прямо на голову, удачно и навсегда. Элен решила рискнуть, и быстро оторвавшись от дома, побежала прямо на колдуна, уворачиваясь из последних сил от падающих снарядов. Люцианус видимо не ожидал такой атаки и такой прыти от своей жертвы, и когда девушка приблизилась к нему, спешно ретировался, снова растворившись в воздухе.

– Трус! Мерзавец! Что ты можешь без своей чудо-трости? Ну, ничего. Я доберусь еще до тебя, подонок! – Кричала в пустоту она, тело ее судорожно трясло, крик перешел в рыдание, и она дала волю сдерживаемым эмоциям.

Утирая слезы, она размазала грязь по лицу, страх стал отступать, на место истерике пришла нервная икота и чувство одиночества. Судорожно хватая воздух, она попыталась успокоиться и изгнать чувство жалости к себе, и когда ей, наконец, удалось взять эмоции под контроль, прихрамывая и постанывая от режущей боли, которая вернулась в пострадавшую руку, Элен пошла дальше.

Плечо горело в том месте, на которое приземлился злополучный цветочный горшок, место ушиба расползлось багровым пятном с кровоподтеком и с каждым маломальским движением отдавало режущей болью, парализуя всю руку. Элен чувствовала себя инвалидом, этаким раненым солдатом в неведомой и непонятной ей войне. Унять боль, убрать ее из своего тела и вернуть прежнюю жизнь в конечность – вот, что сейчас затмевало и перекрывало первоначальную цель ее действий.

Но вот впереди показался сначала шпиль, а затем предстало все здание городской ратуши, и путница, собрав все свое мужество и терпение в кулак, устремилась к намеченному ориентиру. Это было классическое средневековое строение из красного кирпича с покатой крышей из черной черепицы высотой с приличный пятиэтажный дом, в центре которого гордо сиял позолоченный шпиль, на котором из-за слабого ветра, а вернее из-за его полного отсутствия, обвис флаг с городским гербом. Сбоку ратушу венчала огненная башня прямоугольной формы с трапецеидальной крышей, возвышавшаяся над главным зданием на несколько десятков метров. Центр ее венчали величественные золотые круглые часы с посеребренными римскими цифрами, а в центре синего циферблата, из которого исходили стрелки, замершие на двух отметках, сияла огромная белоснежная Луна в окружении золотых звезд. И часы эти безмолвствовали.

Элен подбежала к центральной массивной двери, выкрашенной в изумрудный цвет и ведущей в здание ратуши, обхватила ее обеими руками и дернула на себя. Тяжелая дубовая дверь с трудом поддалась на усилия, но все же, распахнулась, изнутри пахнуло сыростью и прохладой. Девушка переступила порог и вошла внутрь.

Кругом царил полумрак, рассеиваемый частично солнечным светом, льющимся в круглое окно над самим входом. Никого не было в приемной комнате, и каждый шаг гулко отлетал дробью от каменного пола к высоченному потолку. Лишь одинокий стол в углу с какими-то бумагами и горкой аккуратно сложенных белоснежных полотенец, Бог знает, для каких нужд, разбавлял пустоту помещения, и девушка направилась к нему. Не раздумывая, она соорудила перевязь из парочки полотенец, оставленных, как будто специально для нее. В повязку, накинутую на плечо, была просунута травмированная рука, что существенно снизило боль. «Словно кто-то знал, что сюда приду я с ушибленной рукой. Как это странно». Заодно, она перевязала и саднившее колено.

Пройдя этот закуток, Элен вошла через круглую арку, служившую своеобразным проходом, в просторный светлый зал, который, видимо, предназначался для важных городских собраний. Стены украшали огромные витражные окна на сказочные сюжеты – рыцари сражались с огнедышащими драконами, прекрасные дамы дарили цветы своим мужественным избранникам или водили хороводы у костра, трубадуры воспевали подвиги героев, а короли властвовали над всеми, величаво восседая на тронах. И свет, преломляясь сквозь причудливые картины стекла, погружал помещение зала в разноцветное море ярчайших оттенков. Со стен взирали не менее интересные и не менее яркие личности, относившиеся уже скорее к историческим лицам города и вытканные в давние времена на толстом гобелене.

Элен остановилась на мгновение, залюбовавшись на такую редкую красоту, ей еще не доводилось видеть такого мастерства и тончайшей работы воочию. Но нужно было идти дальше и, оглядев зал, она поспешно выбрала черную дверь, которая должна была, как она надеялась, вывести ее к башне. Судьба благоволила ей, эта дверца привела ее через узкий, но длинный коридорчик в соседнее крыло здания к лестнице, по которой Элен стала подниматься в нутро башни, к часам.

Лестница была выполнена из розового мрамора и в ширину годилась для свободного хода одному человеку, ступеньки за многие столетия сохранили идеальную форму и поблескивали в полумраке, приходилось идти аккуратно, на отполированной поверхности ноги норовили соскользнуть с округлых краев ступеней. «Лестница выглядит так, словно ее совсем недавно создали, а, может, по ней редко взбирались, и поэтому она так прекрасно сохранилась?».

Стены из красного кирпича в лестничных пролетах окаймлялись малюсенькими узенькими окошками с решетками, выполненными из тонких витиеватых прутьев. Вот за счет этих оконцев и были видны ступени, а девушка беспрепятственно добралась до небольшой дверки, за которой и находился гигантский часовой организм. Огромные валы и шестерни поражали своими размерами, но за ними явно не следили, весь механизм был окутан толстым слоем серой паутины, а деревянный настил пола давно захватила в плен и поглотила вездесущая пыль. Однако в этой серости четкими отпечатками распространялась цепочка следов, по линии рисунка, несомненно, принадлежащих одному и тому же человеку.

Между зубчатым валом и шестернею Элен разглядела вставленный кем-то черный камень, который заблокировал движение всего механизма. Подойдя ближе, ей удалось разглядеть выдолбленные на камне странные письмена. Очевидно, это было заклинание, которое нес в себе камень размером с футбольный мяч, но приплюснутый по форме. Чтобы подойти к нему, нужно было прежде разобраться с паутиной, сильно затрудняющей передвижение по комнате. Этим и занялась девушка, усердно срывая со всех деталей противную липкую гадость, отвоевывая шаг за шагом пространство и борясь с болью в руке и с омерзением от соприкосновений с вязкими тенетами.

Увлеченная уборкой, она и не заметила появления того, кто натворил весь этот беспорядок, колдун стоял у нее за спиной и уже направлял на нее свою трость.

–Обернись, Эления! Встреть смерть лицом. Я тебя предупреждал! Ты поплатишься за свое вмешательство в мои творения.

Девушка вздрогнула и резко обернулась на хриплый голос. В полумраке свет пробивался лишь с входа в комнатку, и колдун, стоявший в просвете, казался еще больше и страшнее. Кожа его лица отливала в землистый цвет и потрескалась, как если бы была сделана из глины. Глаза горели жутким зеленым огнем, а из раскрытого рта-пасти вырывался хрип вперемешку с паром, в помещении вдруг образовался холод, источавший отвратительный запах гнили и разложения.

Раздался тихий щелчок и из трости на конце выскочил тонкий заостренный клинок. Чародей сделал резкий выпад вперед и попытался проткнуть Элен острием, но та вовремя отскочила, тогда Люцианус повторил атаку. Вскрикивая и уворачиваясь от новых выпадов, молниеносных и бесшумных, девушка искала укрытие за многочисленными шестернями, а жало клинка мелькало со стремительной скоростью, едва не достигая цели. Колдун в бешеной одержимости сократил расстояние и глубже тыкал тростью между элементами механизма в надежде зацепить свою жертву.

И вот в определенный момент, толи из страха, а толи инстинктивно защищаясь, Элен удалось ухватить одной рукой черную перчатку негодяя, крепко сжимавшую набалдашник, а другой рукой она вцепилась чуть пониже за саму трость. Такого Люцианус не ожидал, и когда девушка с криком рванула трость на себя, то не смог удержать гладкую рукоять в пальцах и слегка покачнулся.

В ее руках трость перестала излучать свет, побелела и стала намного легче, а клинок отвалился и рассыпался в прах. Колдун, закричал от ужаса и боли – рука, только что державшая трость, стала трескаться и рассыпаться; не смея приблизиться и выставляя вперед осыпающиеся руки, ища защиты, он пятился в темный угол и вжался в него, не переставая орать.

– То, что надо! – Воскликнула Элен и сильным ударом выбила камень из тисков шестерни и вала, словно это был не камень, а шар, а в руках у нее была не трость, а кий для игры в бильярд.

Тут же медленно и со скрипом начал вращаться вал, увлекая зубцами громадную шестерню, а та привела в движение все остальные детали часового механизма. Комната наполнилась шумом движущихся в разных направлениях деталей, а когда минутная стрелка с обратной стороны циферблата сделала свой первый ход, раздался оглушительный удар боя. Бросив не нужную уже никому трость, Элен зажала ладонями уши, но часы били с такой мощью, что казалось, барабанные перепонки не выдержат и лопнут.

Девушка взглянула в сторону колдуна и увидела следующее: с каждым пробитым ударом Люцианус корчился и изгибался, упав на пол. Он что-то кричал, но бой часов заглушал полностью его голос. Зрелище было не для слабонервных: колдун разрушался на глазах, кусками опадая на каменный пол, уменьшался и истончался, словно фигура из песка. В углу лежала небольшая кучка древней пыли, а на последнем ударе исчезла и она. А вслед за своим безжалостным хозяином пропала и трость.

– Не стоило тебе трогать моих друзей. За что боролся, на то и напоролся, красавчик. – Устало выдохнула она в пустой угол.

Единственной загадкой осталось – почему чародей называл Элен иным именем и говорил с ней, как со старой знакомой, но сейчас ей было не до отгадывания этой головоломки, она попусту задвинула ее глубоко в память и заперла. До времени.

Далее не выносимо было находиться в этой пыльной и пропахшей тленом комнате, и она вышла, стискивая зубы от нараставшей в руке боли и прихрамывая с остановками, сошла по лестнице вниз. Выйдя из здания ратуши на дневной свет, она с удовольствием наслаждалась тишиной, уши еще болели, но уже было легче. На площади, где пробили спавшие во власти колдовства часы, появлялись первые горожане, они сонно зевали и удивленно оглядывались вокруг, а некоторые, недоумевая, всматривались в синий циферблат и озадачено почесывали макушку, гадая, куда же утекло время, пока они пребывали сладости сна.

Элен с улыбкой встретила стайку маленьких воробьев, шумно пролетевших мимо. Площадь наполнялась людьми, улицы звуками машин и голосов, все приходило в движение. Город ожил, а темные чары пали и теперь все входило в прежнее русло. Люди, очевидно, не помнили, что с ними произошло, но это было уже и неважно. Девушка стояла и улыбалась, она захотела вновь увидеть своих друзей, прикоснуться к ним и знать, что все с ними теперь в порядке, и уже было собралась вернуться в то место, где их оставила, но вот снова к ней прикоснулся тихий шепот, услышанный ранее у канала:

– Пора, дитя. Здесь тебе делать нечего. Тебя ждет другой мир. Ты нужна ему. Пора…. – Голос обволакивал нежным теплом и затуманивал все вокруг. – Следуй за мной, дитя.

– Но как же они? Как я узнаю, что с ними все в порядке? Как? Я хочу их увидеть и знать!

– Ты уже знаешь. Пора. Торопись.

Элен нерешительно пошла на зов и ступила в легкую пелену тумана, образовавшегося внезапно и сокрывшего от нее площадь и людей. Марево сгущалось и темнело, послышался раскатистый шум, и в лицо пахнуло соленой свежестью.

Еще пара шагов и девушка ступила в сгущавшихся сумерках на мокрый песок, омываемый пенными волнами.

***

У автомата с кофе в больничном холле шел следующий диалог двух медсестер:

– Выдалась свободная минутка, Сара? Я смотрю, ты забегалась, мы с тобой давненько не пили кофе вместе.

– И не говори, Дрю. Сезон начался. С травмами так и несут.

– Слушай, Сара, а говорят, у вас какая-то странная больная появилась, что будто бы оборудование ломается у нее. Это правда? Я-то сижу в регистратуре, ко мне только слухи долетают, как птахи малые.

– Любишь ты сплетни собирать. Ох, Дрю.

– А что? Мне скучно совсем внизу. У меня ничего интересного не происходит, ты сама это прекрасно знаешь. Другое дело у тебя в отделении. Сама жизнь.

– Плутовка, ты Дрю. Ну да ладно. Есть одна у нас, три дня назад поступила. Уже несколько раз оборудование отключалось, а самое интересное, как только пытались ее реанимировать, то оно само включалось! Чертовщина какая-то. Мы уже шутим на этот счет: у больной к оборудованию любовь такая. Эх. Жалко ее, девочка совсем молоденькая, худенькая и бледненькая. И чем держится за этот свет, ума не приложу? Наверное, мать ее держит.

– Мать? А что такого в ней?

– Да моя сменщица, Тамара, помнишь ее? Брюнетка низенькая такая, из цыган.

– А ну помню ее. Эффектная дамочка.

– Так вот, она утверждает, будто бы, когда оборудование выходило из строя, и сердце девушки останавливалось аж, несколько раз, уму непостижимо, мать оказывалась рядом. Тамара уверяла меня, что именно мать свою дочь возвращала на этот свет, а не врач и оборудование. Ну, ты знаешь, какие цыгане суеверные. Я-то не верю во все эти штучки. Но именно она и разнесла по отделению, а оттуда и дальше по больнице пронеслось, что у нас в отделении странная больная появилась. По мне, так у девушки просто несовместимость на энергетическом уровне, ну знаешь там, когда часы ломаются на руке, или другая техника при соприкосновении. Все проще простого, нежели эта мистика.

– Ну, знаешь, Сара, а может и правда здесь мистика замешана? Все же в жизни бывает. Я вот, например, верю во всё такое.

– Ты в своей регистратуре и в черта лысого поверишь. Да ну, брось, все это чушь. Ой, все время закончилось, мне пора бежать. Ладно, как-нибудь пересечемся, и забудь ты про эти слухи. Все проще некуда.

Тишина белела сочно

Расстилавшимся туманом.

И укутывала прочно,

В плен беря своим дурманом.

Шум огней ей подчинился,

Умолкая до рассвета,

Темноту зовя, склонился

И исчез в ней без ответа.

Молча, ангелы взглянули

В красоту ночного неба

И неслышно ускользнули

В море розового света.

ПОСЕЛЕНЦЫ

Девушка стояла на берегу океана и не могла произнести ни слова, дикая красота вздымаемых бурлящих волн завораживала, поглощала и успокаивала одновременно. Набегая на берег и заглатывая жадными рывками песок, неспокойная вода мгновенно уходила обратно вглубь, оставляя белую шипящую пену.

Элен вдруг захотелось пройти босиком по пенным барашкам, как в детстве когда-то, они с Олиф были еще совсем маленькими и родители впервые взяли девочек на морское побережье. Тот первый раз отчеканился в памяти ребенка жгуче солнечным, с синевой без единого облачка и размеренным грохотом бьющихся в природной закономерности волн. Та соль, впервые коснувшаяся ее носа и языка, она тогда посвятила ее в некую тайну, окрестила и сделала частицей той бескрайней, волнами разбегавшейся отовсюду и в никуда воды. Малышка, тогда успокоенная и загипнотизированная мерным покачиванием барашек у самого берега, смело ступила в теплую и приветливую соль, быстро вбиравшую гостью в свои жадные объятия. Только резкий и испуганный окрик матери и вовремя подоспевший отец выдернули Элен из влажных и остывавших рук соли, затянувших девочку по самую шею. Это она помнила до сих пор и даже сейчас не могла понять, куда подевался весь ее страх перед водой, ведь до той поездки к морю она жутко боялась купаться и дома мама никогда не наполняла ей ванну, предпочитая обычный душ. А тогда что-то поменялось для нее, будто тумблер повернули в другой режим.