– Привет-привет, – улыбался в ответ Матфей. Особенно долго его взгляд застрял на милом, круглом личике Юны, но тотчас же был отведён, как только монгольские вишнёво-карие глаза девушки пристально вгляделись в него.

– Да ты изменился, Фей! Нил, посмотри, наш Фей совсем другой человек, не то, что вчера, – пронзительно защебетала Юна, ухватив Матфея за руку выше локтя. Тот отчего-то покрылся слабым румянцем.

– Ага, ты права, – гоготнул Нил, прыская добродушным смехом. – Вчера его так не кидало в краску, как сегодня. Что с тобой, дружище? Уж не накатил ли ты шампанского до нашего прихода?

– Нет, нет, – поспешно проговорил Матфей, краснея ещё гуще. Взволнованная кровь отзывалась гулкими толчками в ушах. – Как же я без вас буду пить? Только с вами.

Нил, долговязый щуплый парнишка, на год младше Матфея, казался неуклюжим увальнем подле Юны. Белобрысый и веснушчатый, однако ж, он не был неказист. И если с первого взгляда казалось, что у Нила слишком крупный нос и пухлые женственные губы, то огромные выразительные глаза, в которых жило холодное море, притягивали, завораживали и преображали своего носителя.

– Значит, Вика и Эрика не ждём? – заговорщицки подмигнув, сказала Юна.

– Нет, ждём всех, а потом всё по программе, – произнёс Матфей и вновь его взор залип на девичьем лице, в частности, на аккуратном круглом носике.

Когда-то подруга то ли в шутку, то ли всерьёз поведала ему о дальнем родстве с одним могущественным шаманом из далёких монгольских степей. Этот колдун жил более семи столетий назад и молва о нём простиралась далеко за пределы тех самых степей. По крайней мере, так девушка объясняла раскосость своих глаз; по правде, Матфею глубоко было плевать, от кого Юна унаследовала разрез глаз, они ему виделись неповторимыми и уникальными из всех прочих. Но когда в конце рассказа она двусмысленно ухмыльнулась, он решил всерьёз легенду не воспринимать, доверившись ей лишь на толику.

– Ну что ж, ждём, так ждём, – отозвалась Юна, вошедшая в гостиную. – Красота, как всегда, Фей. Вы с мамой прямо-таки – волшебники. К вам, как ни приди, просто сказка, а не праздник.

– Спасибо, Юночка, – донёсся из кухни голос хозяйки. – Не зря, значит, старались.

Мать вошла в гостиную, где в центре стоял стол, перенесённый с кухни, правда без торта. В руках Вида несла поднос с пустыми фужерами.

– Матфей, принеси шампанское, оно в морозильнике, – попросила она, расставляя на застланном льняной красной скатертью столе бокалы. – Думаю, мы можем позволить себе опередить других гостей. Всего один бокальчик.

– Фей, у тебя чудесная мама! – воскликнула Юна прошествовавшему на кухню другу. – Вида – вы прелесть!

Хозяйка и гостья дружно рассмеялись, а Нил, на сей раз, предпочёл обойтись сдержанным смешком.

– А где хозяин дома? – осведомился Нил, когда прошло около полуминуты, а Матфей отчего-то не возвращался с кухни.

– Юстин? Его вызвали на работу, внепланово, – Вида продолжала источать беззаботность, но в глазах её промелькнула дребезжащая дымка беспокойства, тут же изгнанная в дальние уголки. – Там какая-то неразбериха с его напарником. Но он настаивал, чтобы праздник начинали без него.

– Вот как, – сказал Нил.

Было непонятно, сожалеет он или нет об отсутствии хозяина. Юстин импонировал ему, но в меру. Для Нила отец Матфея всегда был немного чересчур. Громкий, деятельный и, наверное, властный, хотя, в общем-то, добряк добряком.

С кухни донёсся глухой хлопок, бутылка шампанского наконец-то соизволила расстаться с пробкой, смачно выплюнув затычку.

– Добрый знак! – одобрительно вскрикнула Юна. – Я уж думала, что мы шампанского не увидим до прихода Вика. Вот он что угодно открыть сможет.

– Я всё слышу, – с укоризной сказал Матфей, он поставил на стол тёмную, покрытую толстым слоем испарины бутылку, из узкого горлышка ещё струился белёсый дымок. – Между прочим, шампанское перележало положенное время, и пробка примёрзла к стеклу. Было непросто её вытащить.

– Но ты справился, Маф, – поддержал его Нил и тут же с озорством добавил, – и Вик не понадобился.

– Вот следующую бутылку открывать будешь ты, – иронично заметил Матфей, он разлил игристое вино в бокалы, – и без помощи Вика. А я посмотрю, за сколько ты её откроешь.

Золотистый напиток вспыхивал разноцветными искорками пойманных огней гирлянды; со дна хрусталя поднимались струящиеся россыпи винных пузырьков, словно вулкан извергал из недр шампанского свои воздушные щедроты.

– Ребят, а давайте устроим сегодня соревнование, – воскликнула Юна, вбирая миниатюрной ладонью длинную ножку фужера. – Пусть каждый из мальчиков откроет шампанское, засечём по секундной стрелке и выясним, кто победитель. А, как вам?

– Ну-у-у… – затянул Нил, но его тут же прервала Вида.

– Отличная идея, Юночка, – закивала она. – А насчёт количества не беспокойтесь, ребятки, хватит. На всех хватит. Жаль только, что Юстин пропустит это веселье. Он бы тоже поучаствовал.

– Ну, с вашим супругом некому тягаться, – тут же добавил к сказанному Нил. – Он же непревзойдённый силач.

– Ага, а так у тебя, Нил шанс появляется, – сказала Юна и шутливо ткнула друга в бок пальчиком, зная как тот боится щекотки.

– Я всего-о лишь! За! Спра-аведливое состязание, – взвизгнул тот, выгибаясь в отчаянной попытке уйти от Юниной проказы.

– Ну-ну, – проговорила Юна и пригубила бокал. – М-м-м… Вида, шампанское просто улёт… потрясающе ледяное!

– Очень? – Вида беспокойно сдвинула брови.

– Напротив, самое то.

Бодрый сигнал дверного звонка громко возвестил о новых гостях.

– Здорово, брат, с днём взросления тебя!

Матфея, чуть приподняв в воздух, сжал в охапку Виктор Сухманов, сосед и лучший друг. Его одноэтажный дом-крепыш отделяла от садика Катуней условная полоса живой изгороди из черноплодной рябины. В этом кустистом заборе имелся удобный проход, в который Вик нырял, дабы скоротать путь, когда желал видеть приятеля. Этой же лазейкой частенько пользовался и сам Матфей, ежели возникала на то крайность.

– И что такого в этой дате? – иронизировал именинник. – Самому-то в сентябре стукнуло столько же!

– Не спорь со старшими, – широко лыбился Виктор. От него пахло ёлкой, ментоловой жвачкой и вечерней прохладой улицы. Опустив на пол друга, он дурашливо взъерошил тому волосы.

– Большой нашёлся. – Матфей покровительственно водрузил руку на широкую линию плеч Виктора и таким образом провёл его в гостиную, где новичка встретил радостный дружный глас присутствовавших.

– Не хватает нашего Философа, – сказала Юна, когда все перездоровались с Виктором, и он получил свою порцию холодного шампанского. – Тогда можно будет начинать.

– Что начинать? – спросил Вик. Его каре-зелёные глаза под низкими густыми облаками чёрных бровей, заблестели интересом.

– А Юночка нам подкинула одну идею, – тут же заговорила Вида. – Она предложила мужчинам открывать шампанское на время. У кого будет меньше всего на счету, тот и победитель.

– А каков приз?– Тут же последовал вопрос Виктора.

– Ой, а приз-то мы и не придумали, – в замешательстве ответила Вида.

– Я предлагаю тому, кто победит, позволить задуть свечи на именинном торте, – предложил Матфей.

– Но это же твой торт, сына, – запротестовала мать.

– Ну и что, – беспечно ляпнул он, не подумав о стараниях матери. – Давайте нарушим разок традицию с тортом.

– Ты что, – шикнула так тихо, как только смогла, Юна оказавшаяся рядом с ним. – Вон мамка твоя расстроилась. Наверное, грандиозный торт тебе приготовила.

– Ну, хорошо, что ты предлагаешь, Ласточка? – поинтересовался немного сконфуженный Матфей у подруги. Вид у матери и, правда, был не самый довольный.

– Как что? – громко отозвалась девушка, пузырьки шампанского танцевали в её голове усиливавшийся по накалу, бурный танец. – Бутылка шампанского, конечно же.

– А можно танец с прекрасной дамой? – вдруг раздался мягкий юношеский голос со стороны прихожей.

Все, чуть вздрогнув, обернулись и обнаружили ухмыляющегося молодого человека, стоявшего на пороге гостиной. Это был настоящий франт. Если сам Матфей и его друзья в основном предпочитали спортивный стиль в одежде, как удобный и комфортный, то Эрик Горденов, или просто Эр, жить не мог без стильных костюмов, элегантных рубашек и модных галстуков. Какие там кроссовки? Что вы, боже упаси! Только классические ботинки. И теперь в дверном проёме стоял он, прямой, статный, в шикарном сером пальто, с небрежно повязанным поверх чёрным шарфом. Даже парфюм его был сама изысканность и утончённость – визитная карточка самоуверенности и беззаветного любования собой. Ни дать ни взять – заправский денди.

– А-а-а! Философ пришёл! – закричал Нил, одурманенный винным хмельком. – Наша шайка в сборе!

– Эх, Нил, – томно вздохнул Эрик, его уже обнимали по очереди друзья, дамам он почтительно мягко пожал руки. Его волнистые каштановые волосы были безукоризненно зачёсаны назад и приправлены для пущего лоска бриолином. – Как же бедна твоя речь, друг. Какая шайка? Опомнись. Это же круг, дружеский круг родственных душ. А ты – шайка…

– Вот зануда, – хихикнул Нил в сторонке. – Снова будешь грузить своей философией. А это, между прочим, как-никак день рождения твоего друга.

– Почему сразу грузить? – Эрик стянул шерстяную змею шарфа и приступил чинно расстегивать пуговицы пальто. – Может, кому-то это будет интересно. Не все же так приземлёно думают, как ты, мой друг.

– Ну-ну.

– А ещё кто-то должен прийти, сына? – спросила Вида у Матфея.

– Я приглашал ещё троих, но они не смогли по каким-то причинам, – ответил тот.

– Вот и славно! – пролепетала Юна. – А нам никто и не нужен. Нам и так весело будет.

– Ну не скажи, – пробасил Виктор, рослый и широкий, спортивный. – От женского общества я бы не отказался.

– А я? А Вида? – притворно насупилась Юна. – Нашего общества тебе мало будет?

– Действительно, – задорно поддержала юную сообщницу хозяйка дома.

Виктор критично посмотрел на обеих – придраться было не к чему. На Юне ладно сидело бархатное платье кофейного цвета с длинными рукавами, едва прикрывая худенькие коленца. По-детски крошечные ступни облегала мягкая тёмная кожа лаковых туфель. Уложенные пёрышками волосы, идеально подчёркивали округлость лица и высокие скулы. А тонкие чувственные уста в наряде алой помады, манили пригубить не только бокал шампанского.

Вида подле юной красавицы, чьи по-восточному раскосые глаза пылали гранатовым огнём, по-королевски смотрелась в длинном в пол платье ванильного оттенка. Широкий вырез декольте выгодно подчёркивал высокую грудь женщины, а узкий контур её талии вызывал лёгкую долю зависти у девушки. Как всегда безупречные локоны обрамляли плечи и спину старшей красавицы, сияя мягким золотистым светом.

– Бесспорно, среди нас самые раскрасавицы, – констатировал итог смотра Виктор. – Но на всех вашего общества не хватит. Тем более, если мы собрались танцевать. А без танцев я не уйду домой.

– А вот победишь в соревновании, и потанцуем, – кокетливо прощебетала Юна.

Матфей вновь «застрял» взглядом на юной гостье, удивившись новому открытию: привыкнув в повседневной жизни лицезреть подругу в более демократичной одежде, будь то джинсы и многочисленные футболки с кофтами, он восхитился, как перевоплотилась она в элегантную леди, стоило надеть платье. Эта редкая двоичность Юны и раньше озадачивала Матфея, но сегодня взволновала сильнее прежнего.

– Ребят, предлагаю садиться за стол, раз все собрались, – объявила Вида. Оглядевшись, и что-то просчитав в уме, она добавила, – Матфей, Виктор, мальчики, принесите с кухни стулья. А мы с Юночкой расставим тарелки.

Некоторым иной раз казалось, что Вида с чудинкой, но у неё был пунктик насчёт праздничного стола. Она никогда не водружала на него тарелки и еду, прежде чем в дом не войдёт последний гость. Эта причуда была скорее даже суеверием, выросшим из детского страха. Никому она не говорила о том случае, даже Юстину, а ему она уж на что шло, доверяла во многом.

И теперь ей не забыть, как далёким таким же праздничным вечером был её, Видин, одиннадцатый день рождения. С тортом в свечах, подарками и гостями. Мама как обычно накрыла богатый стол, щедро уставив его всевозможными яствами и поставив тарелки ровно по тому количеству людей, что были приглашены. И так вышло что один из гостей, любимый дядя Виды, всё отчего-то запаздывал. Не дождавшись его, приступили к праздничной трапезе. Дядя так и не пришёл, отчего праздник маленькой Виды не был полным. Уже спустя несколько часов телефон, стоявший в прихожей, тревожно зазвонил, а снявшая его трубку мать, печально сообщила, что дядя не придёт уже никогда. Он умер от сердечного приступа.

Конечно, это совпадение, коих в жизни бывает куча, но с того эпизода своей ещё юной жизни, Вида твёрдо уверовала, что заранее накрытый едой стол и расставленная по его услужливой спине посуда не сулят добра тем, кто должен этим самым добром насладиться. Поэтому-то она в своей семье завела неписаное правило – никогда не накрывать на стол, если за ним кого-то не хватает и этот кто-то в пути. Так ей было спокойнее.

Юстина не хватало, но это редкость, форс-мажор. И не ждать же всем одного до позднего вечера?

Сообща и скоро, уставив знаковое место стульями и украсив аппетитными блюдами, «дружеский круг родственных душ» разместился за праздничным столом. Воздух гостиной быстро наполнился соблазнительными запахами еды и зазвенел от шуток вперемежку с простыми, но искренними тостами. Была даже какая-то странность в том, как органично соединялись звуки и запахи, будто это было сродни какой-то стародавней песне.

Аромат запечённой с картофелем курицы пел гитарными аккордами вкупе с милым хохотком Юны. Овощные салаты и домашний хлеб задорными маракасами потрескивали в тон многозначительным «г-м-м» Нила. Шампанское и икра в тарталетках тихонько шептали шаманским бубном, когда увлечённая юным обществом Вида тихонько мурлыкала знакомую мелодию. Котлеты и отбивная под сырной шубой забористо солировали ударными всякий раз, когда Виктор гулко басил. Сочные фрукты, нарезанные дольками, выдавали нежный проигрыш клавесина, вливаясь в довольный с хмельком голос именинника. И, наконец, россыпь зеленоглазых оливок в стеклянной чаше торжественно выводили тончайшие напевы флейты при каждом многозначительном вздохе Эрика.

Где-то через полтора часа Матфей вдруг сообразил, что давненько не видел родительских любимцев. Ещё с того злополучного момента на кухне хорёк и змей куда-то делись и не казали носа в гостиную. «Отличный подарок на день рождения», – подумал именинник и усмехнулся этой мысли. Первый праздник без этих напыщенных злюк.

За окном стемнело окончательно. Вечер распластался по Горницам, накрыв каждый уголок своими бескрайними тенетами. Серо-синее небо угасало, близясь к границе вселенского мрака. В эту пору глазницами городка становились фонари-великаны, грозно взиравшие поверх крыш домов, и люто раздражая досаждавшую темень своим неуёмным светом.

– А я сегодня, други мои, пришёл к печальному умозаключению, – величественно и проникновенно произнёс Эрик, чем отвлёк Матфея от разглядывания окна.

– Что же тебя такое разэтакое натолкнуло на открытие века? – ухмыльнулся Нил.

Когда Эрик начинал фразу, где фигурировали словосочетания «печальное открытие» или «неутешительное умозаключение», оставалось только одно – терпеливо подчиниться подступившей волне откровений, причём столь странных, что кроме как друзей, их никто не воспринимал невинным чудачеством. Впрочем, не все разглагольствования Эрика были пусты и лишены смысла.

– Я проходил мимо дома, – пространственно начал Эрик, – он стоит на Липовой, через две улицы от вашей. Маф, может, примечал серенький такой, но крепкий с выгоревшим окном?

– Э-э-э, не помню, Эр, я там уже месяца три носа не кажу, – отозвался Матфей, гадая, во что выльется прелюдия Эрика.

– Не суть, – оборвал его рассказчик. – Дело не в доме, а в том следе, что оставил на нём огонь. Я подумал, как прекрасно в красе своей пламя, как величаво и ненасытно оно. Как оно божественно! И как, увы, смертно. И тут до меня дошло! До меня вдруг дошло! Осенило, как молнией, шарахнуло! Для нас, смертных, всегда существовало четыре бога-стихии – огонь, вода, воздух и земля. Этим богам мы во все времена поклонялись, этим богам мы приносили жертвы, этим богам мы молились обо всём на свете. Но в чём самая большая шутка Творца? А ведь она в том, что даже боги смертны! Огонь гаснет и от него остаётся чернота пепла. Вода высыхает, не оставив и следа. Воздух улетучивается, образуя вакуум. А земля развеивается до последней песчинки. И что остаётся итогом от этих всемогущих богов? Кукиш, други мои, большой такой кукиш. Вот и выходит, что нет бессмертных богов, есть надуманные сочинителями древности божки, которые и по сей день тиранят сердца наши памятью предков о якобы вселенском могуществе тех.

– Эк тебя накрыло, приятель, – сочувственно произнёс Виктор. – Я вот даже не задумался бы над горелым домом. Для меня другая истина очевидна – человек сам куёт свою жизнь. Не доглядел – получи и распишись. Расторопней и внимательней будешь впредь. Боги не боги, а за тебя никто не подумает о завтрашнем дне.

– Ты как всегда не в ту степь, Вик, – угрюмо выдохнул «философ». Его серо-карие глаза казались погрязшими в пелене тумана, так глубоко заняла его новая мысль. – Я же о другом.

– А я тебе об этом, – упрямо процедил Виктор и добродушно улыбнувшись, протянул наполненный фужер. – Не кисни, Философ. Истина, она, сам знаешь, где!

– О да! – Задумчивое выражение вмиг покинуло красивое лицо Эрика, и он ответил звонким «дзинь» своего бокала, миролюбиво чокнувшись о хрустальный сосуд приятеля.

Речь перетекла в иное русло, журчавшее пылкими и увлечёнными водами бесед, прерываемое задиристыми волнами женского смеха и прибоем мужского гогота.

Матфей вновь соблазнился видом червоточины окна, пытаясь всмотреться в самую глубь уличной тьмы. Внезапно за стеклом, во мраке зажглись два крошечных жёлтых огонька, точь-в-точь, как на гирлянде. Молодой человек из любопытства решил рассмотреть лучше эти странные светочи. Когда до оконного проёма осталось всего ничего, огоньки моргнули и погасли. Но, прислонившись к стеклу, Матфей успел разглядеть в густейшей тени вечера силуэт громадного кота, чьи светящиеся глаза и были теми огоньками. Зверь мигом покинул карниз, мягко спрыгнув в потёмок и став его частью.

5. Новые открытия, старый мир

Утро близилось. Ещё какой-то час и тёмно-серое небо наполнится бурыми в розоватой жеманности волнами надвигавшегося рассвета. За плотной завесой штор Матфей не смог бы различить тонкости перехода из ночи в утро, но даже, если бы за окном был полдень, а солнце вовсю шпарило, его бы это не отвлекло от бешеного вихря мыслей, в котором он тонул с каждой секундой всё глубже и дальше.

Каша, замешанная на ярчайших отрывках вечера, и сильно приправленная выдержками из воронова манускрипта, до которого у Матфея таки добрались руки, вышла настолько крутой и тяжёлой, что со сном пришлось распроститься. Пёстрые, разнородные ступеньки – цветные лоскуты событий ушедших суток – коловоротом мешанины закручивали размышления Матфея, наслаиваясь и разбегаясь, соединяясь в тугие узлы и идя вблизи параллельными.

Вот Матфей несколько сконфужено и с заминкой сообщил друзьям, что не прошёл собеседование в «Хорс», а те тут же наперебой кинулись его ободрять: мол, ты найдёшь лучше, а они, то бишь компания, профукали такого специалиста и всё у тебя будет хорошо. И его внезапная неловкость перед товарищами, и смущение – по-девчоночьи, до красноты – сами собой тут же развеялись, как летняя тучка на ясном небе.

Следом всплыл в памяти испугавший его днём образ мальчишки, но и он рассыпался комком пепла, когда рядышком, возле уха раздался заразительный, звенящий хохоток Юны.