И не успели они дух перевести, как уже стояли возле громадного костра, чьё пламя неистово рвалось ввысь, а жар опалял кожу. Янус сделал жест рукой, как гостеприимный хозяин, приглашающий гостей в свой дом. Ребята оторопело оглядывались вокруг себя, не до конца сознавая, что происходит. Но вот им хорошо стали видны приготовленные заранее сидения из сложенных одеял с опорами для спин в виде коротких чурбанов. Полностью подпереть спину было бы невозможно, из-за низости «спинки», но для облокачивания рук приспособа вполне годилась. Места – в количестве четырех – располагались на равном удалении по кругу и находились так, чтобы пламя костра согревало, а не досаждало жаром гостям.

Янус, как и днем, предстал перед юнцами франтовато, только поверх льняной рубашки сидел роскошный, крупной вязки кардиган цвета топленого молока, застегнутый большими перламутровыми пуговицами. Шляпка отсутствовала, и Рика вдруг представила, как старикан, сняв её с головы, безжалостно скормил своему костру. Правда ли то была, или её фантазии вздумалось разыграться, а головной убор не наблюдался ни на траве поблизости, ни в легкой тени за кругом света. Зато хорошо предстало смуглое от загара лицо загадочного незнакомца, благо света от огня хватало. Его покрывали короткие волосы – перец с солью. Пепельные тонкие усы всё также игриво закручивались, а короткая и острая бородка клинышком в ночное время придавала своему обладателю сходство с одним известным демоническим типом, о котором говорить совершенно не желалось на задворках города. Серые и серьезные глаза Януса, казалось, жили отдельно от лица, чьи черты в живом свете пламени, то заострялись, придавая ему хищный вид, то смягчались до стариковского добродушия. И, тем не менее, сказать, что хозяин костра стар, как и то, что он молод, было никак невозможно – так зыбко и неуловимо казалось выражение лица Януса.

– Прежде, чем каждый из вас займет отведенное ему место, я попрошу подойти ко мне и принять сушеную веточку полыни, а затем бросить её в огонь, – обратился к молодежи хозяин костра. – Для меня это – особый ритуал и своеобразная традиция перед рассказом, а для вас – пустяшная забава.

Но ребята не спешили исполнять безобидную, но чудную просьбу.

– Почему нас трое? – первым пришел в себя Влас.

По количеству мест он уже догадался, что рассказчик изначально планировал не одного слушателя, а троих, а после припомнил, как старик при озвучивании приглашения упоминал о ещё двоих. И этот факт казался возмутительным тому, кто и сам мог рассказать «с три короба».

– Все объяснения вы получите позже, в свой срок, любезные, – спокойным и, казалось, едва ли не елейным голосом вымолвил Янус, но Рика, тонко чувствовавшая фальшь, не поверила в благодушие моложавого дедка.

– А если я не стану кидать эту дрянь в огонь? То что? Что тогда? – с вызовом и в своей излюбленной манере выпячивать грудь и подбородок, буркнула девица.

– Разве девушка, рисующая драконов на стенах Гранамы, боится какой-то полыни, да ещё и сушеной? – с хитрой насмешкой поддел её человек в кардигане.

Влас откровенно рассмеялся от меткой шутки, а Глеб, едва улыбнувшись, заметил:

– Эй! Так это ты мараешь своими драконами дома города?

– А тебе что с того, мамина мямля? – огрызнулась вмиг ощетинившаяся художница.

– Это же вандализм! – возмутился сын Марты обидному прозвищу и пренебрежению норм общественного поведения. – И вообще, ты – хулиганка и асоциальный элемент.

– Ого-го! Смотрите, кто заговорил! Ботаник и маменькин слюнтяй! Думаешь, никому неизвестно, чем ты занимаешься после уроков? Возомнил себя великим музыкантом, дуешь в свою флейту. Она тебе и девушку заменяет, а?

– Хамка! – пискнул уязвленный флейтист.

Влас всё это время заливался смехом: отрадно, когда на твоих глазах кто-то унижает кого-то, но не тебя. Его забавляла возмущенная гримаска на лице рослого и щуплого Глеба, а грубые и хамские манеры пацанки Рики-Кики (так называли девчонку все мальчишки в школе) веселили и отчасти даже восхищали дерзостью. Но он чересчур увлекся.

– А ты, пижончик, чего зубоскалишь? Зубами хвастаешься? Могу их подкрасить… черной краской, – девчонка с мальчишеской стрижкой мигом перекинулась на хохотуна.

– Че-е-го-о?! – заревел не своим голосом Влас.

И неизвестно чем бы кончилась эта перепалка, но вдруг все три голоса перекрыл один – мощный и громогласный.

– Молчать! Живо!

Янусу, стоявшему и ждавшему, когда же разум возьмет верх над гормонами у молодых людей, понял – никогда. Потому и рявкнул. Но в его устах звук преобразовался в нечто более внушительное, отчего подростки тут же заткнулись и присмирели, аки овечки.

– Прошу, возьмите полынь и бросьте в огонь, а после – займите места, – произнес волшебник уже спокойным, прежним голосом. Но глаза его, прежде серые, чернели на загорелом лице, выдавая остатки эмоции.

На юношей строгий взгляд и требовательная нотка в голосе возымели нужный эффект, оба паренька похватали с протянутой ладони по небольшой сухонькой веточке. Однако ж Рика из чувства противоречия не могла позволить, кому бы то ни было командовать собой вот так запросто. Она заупрямилась и готовилась дать отпор возомнившему о себе невесть что старику, как тот, глядя ей в глаза, произнес:

– Подойди, упрямица, и возьми свою судьбу.

Удивительно, но слова расслышала только девушка, парни видели, как Янус что-то выговорил, но ничегошеньки не донеслось до их слуха. А упёртая, как ослица, девица неожиданно, сделав несколько чересчур крупных шагов, покорно забрала последнюю, предназначенную ей веточку и отошла.

– Бросайте же! – подал команду голос.

Они сами не поняли, как взметнулись в сторону костра кисти с зажатой в пальцах полынью. Ничего сверхъестественного не произошло, сухую траву моментом пожрало пламя. Если бы кто из юнцов обратил случаем свой взор на старца, то заметил, как ликовал тот в момент ритуала. Но то был сиюминутный порыв, с которым Янус тут же справился.

– Ваши места отмечены инициалами, – подсказал он гостям.

Они принялись всё также покладисто осматривать чурбаны-спинки, на которых, действительно, находились небольшие отметины от ножа, в которых распознавались инициалы их имен: В, Г и М.

И так получалось, что юношам достались места по разные руки Януса, а Марике – напротив него.

Их не принуждала чужая воля, они по-прежнему могли уйти, если бы пожелали, но злая ирония состояла в том, что ребята не верили в свою свободу. Отчего-то они покорились незнакомцу, слушаясь его голоса и выполняя просьбы. Если бы это была сплоченная команда из друзей, наверняка, Янус остался бы ни с чем. Но он знал, кого можно заарканить к костру в звездную ночь.

Гости расселись соответственно отметкам и, не смея что-либо сказать, а по правде, не зная о чем говорить, смотрели на того, кому предстояло рассказывать всю ночь. И взгляды их полнились нетерпением и вопросами. Юность не терпит промедлений.

– Прежде чем я начну, – а я начну, – посмотрите вокруг. Прислушайтесь, всмотритесь, вдохните ночь. Вы живете в этих краях всю свою жизнь, но настоящей жизни не видите. Так узрите её хотя бы сейчас.

Не за этим они сюда шли через весь город, хотели возразить юные уста, но их тела послушно повернулись в сторону ночи, царившей за их спинами. Их глаза слеповато вглядывались в то, что они считали кромешной тьмой, их уши внимали тому, что они считали тишиной и только. Их носы втягивали воздух, который пах, как были они уверены, жженой древесиной.

И произошло чудо. Тьма истончилась до густых сумерек, выпуская на обзор травянистый пустырь с рощицей деревьев и, как оказалось, протекавшей неподалеку речушкой. Тишина наполнилась шелестом листвы, комариным писком и птичьей трелью. А в воздухе преобладал кисловатый речной дух с терпкими травянистыми нотами. Ничего подобного ни в заросшем саду заброшенного дома, ни в городской аллее, ни среди кирпичных стен Глеб, Влас и Рика не замечали, а потому ошалело внимали открывавшемуся перед ними миру.

Июнь находился в своём конце. Ночь, зажатая в тиски, обладала правом нескольких быстротечных часов. Едва закрыв глаза, мир просыпался в такое раннее время, когда обычно торжествовала глухая темень. Даже река, в спокойствии и тишине, издавала мелкие всплески любопытных рыбёшек. Поверх её зеркальной глади нависала тончайшей шалью белёсая дымка, точно подводная владычица беззвучно и таинственно выдыхала тепло, накопленное за день.

Неожиданно две птахи с пронзительной трелью пронеслись над центром водной глади и, сделав парочку кругов, стремительно унеслись прочь.

Ничто не смело колебать бескрайнюю тишь, да и не стремилось. Даже зудящая мошкара казалась неотъемлемой частью ночи, её трепетными пальцами, которыми она касалась всех, кто оказывался вблизи её объятий.

И среди этого равновесия прозвучал голос, вырвавший юнцов из красоты ночи и вернувший в уют и свет костра:

– А вот теперь я готов начать. Но прежде ответьте: вам известно что-либо о сказках?

Янус прекрасно знал, какой последует ответ. Как и знал, что пока торопиться не следует.

«Мы все хотим быть обманутыми.

Мы все любим сказки».

к/ф «Уолл-Стрит: деньги не спят»

Законы сказки

Возникла заминка, вполне понятная, когда тема содержания неизвестна в равной степени, как и название самой темы.

– Что? Совсем ничего? Вы ничего о сказках не знаете?

Янус притворился, будто бы удивлен. Он прекрасно знал, что молодежь пуста по этому вопросу, ведь её опередила Красная Папка, поглотив само понятие сказки.

– Я и пришел, чтобы узнать. Впервые слышу об этих самых… сказках, – с напускной бравадой заговорил Влас.

И то ли жар костра подрумянил его щеки в тот момент, а может, неловкость от собственного незнания, но только не у него одного полыхали лицо и уши. Глеб, в отличие от остальных ребят, хорошо воспитанный, предпочел занять позицию слушателя. Он давно заметил: если промолчать и дать кому-то право слова (опять же, если рассказчик в добром расположении), то порой можно узнать даже больше нужного. А Рика насупилась: её снова ожидает нудная лекция, прежде чем выяснится, что же такого интересного знает этот взрослый тип о драконах.

– Хорошо, я попробую растолковать вам. Сказки сами по себе – это такие истории, в которых может произойти абсолютно всё что угодно. В них не работают обычные законы природы. В сказках может идти речь о существах, которых нет в нашем мире, и которые могут творить фантастические вещи.

– Ага, тогда я таких сказок наслушался от нашего соседа, – перебил рассказчика Влас. – Особенно он привирает после рыбалки – про клев и размер улова.

– Но сказки не ложь, – улыбаясь, возразил Янус. – Это полет фантазии, сдобренный интуицией. Как если бы могло быть, но не случилось.

– Так это и есть враньё в самом чистом виде, – поддела его единственная девушка у костра. – Любой вымысел – ложь. Значит, и сказки эти ваши тоже враки.

– Да нет же, сказки очень даже могут быть правдивыми. Если вы сами не пережили историю, не значит, что её не могло быть. В сказках всё, как в обычной жизни: есть добро, есть зло, герои и злодеи, препятствия и награды, счастье и беды. По сути, сказка – это гимн чудесам.

Если Глеб ещё старался сохранить на лице какое-то выражение внимания и почтения к взрослому, то лица его сверстников откровенно показывали неверие и небрежение. Янус готовился к этой стене непонимания, выросшей на незнании, но его терпение оказалось неготовым – волшебник занервничал. А когда нервничаешь, верный способ снять напряжение – выпить чая.

Несколько едва приметных пассов руками и перед каждым седоком оказалась берестяная кружка. Янус вытащил откуда-то из-за спины большой термос и, отвинтив крышку, налил себе дымящейся прозрачной жидкости, а затем поставил громоздкий сосуд подле Глеба.

– Вот, возьми, налей себе. Это чай на травах, хороший, как раз для таких ночей. И не забудь передать остальным.

Отчего-то по поводу чая ни у кого возражений и протестов не возникло: всем вдруг захотелось испить горячего чая из берестяной кружки. Какой-то далекий родовой отклик настиг молодых людей, поднимая на поверхность сознания память сотен и сотен предков, сидевших так в прошлые времена у костра и пивших травяной чай.

Снова легкий взмах кистей – и в руках волшебника материализовалась большая связка баранок.

– А вот и угощение к чаю. Что в пустую-то гонять чаи, да?

Каждому досталось по пять баранок. Ребята восприняли появление угощения, как фокус и часть ночных посиделок. Но совсем иначе недостачу одной связки сдобных кругляшей поняла уличная торговка из заезжего балагана, когда утром следующего дня скрупулезно пересчитывала товар. Конечно, Янус бы объяснил этот «фокус» балансом в сфере материи: нельзя же что-то получить из ничего, обязательно одно восполняется другим. Но та торговка назвала это кражей, впрочем, связываться с полицией она и не думала – зачем вызывать смех из-за баранок. К тому же полиция всегда найдет, к чему придраться, дабы закрыть уличную торговлю, так надо ли давать ей этот самый повод? Янус прекрасно знал о том, он мог бы и больше взять и не только у той торговки, но не стал. Ведь он был волшебником, а не вором. А вот термос с чаем и кружками – это всё его. Иногда и волшебник делает что-то по-людски.

Баранки оказались хороши: свежие, мягкие и сдобные. Ребята с удовольствием уплетали хлебные кольца, с наслаждением, которого никогда не найдешь дома. Чай хоть и с травяным привкусом чуть сластил, но органично дополнял хлебобулочные изделия.

Рика сперва заподозрила, что старый псих – так она успела окрестить Януса – подсыпал в напиток чего-нибудь. Она долго принюхивалась к жидкости в берестяной кружке, но та пахла безобидными травами. Мята, чабрец, душица и эстрагон. Парни оказались куда покладистее и менее подозрительными. Девушка решилась отпить лишь тогда, когда сам старик громко отхлебнул из своей кружки, а когда отвел её от лица, на его бородке блестели капельки пролитого напитка.

– После этой ночи, любезные, можно собирать иван-чай. Он в силу войдет, и чай из него, ох, как хорош будет, – сказал волшебник, обращая взгляд на небо.

– А что такого в этой ночи? Ночь, как ночь, – поинтересовался Глеб, дожевывая баранку.

Янус не сразу отозвался, его лицо, словно не желало отрываться от созерцания другого мира, верхнего, искрящегося серебром звёзд. Но он помнил, зачем он здесь и с какой целью, а потому вернулся к бренному клочку земли за пустошью, к костру и трем подросткам.

– Ночь эту славили в давние времена ваши предки. На Ивана Купалу зажигались костры, и юные, как вы, девушки и юноши прыгали через огонь, очищаясь от зла. Они собирали травы и цветы, плели венки и украшали ими себя и жилища, пели песни, водили хороводы, заходили в речную воду и омывались. Был такой красивый обряд: незамужние девицы опускали в реку венки из цветов, и если венок тонул в воде – значило, её под венец позовут скоро, а если он плыл себе, как кораблик, – ходить ей и дальше в девках.

– А я что-то такое слышала, про хороводы и костры, – пробубнила набитым ртом Рика. – Но это же когда было. И всё это пустое. Подумаешь, старина.

– А вот не скажи. В эту ночь, кстати, самую короткую в году, всё небо покрывают звёзды. Их так много, что даже луне становится тесно наверху, и она торопится уйти.

– Ну и что с того?

– А то, что магия живет в этой ночи. Она входит в каждый цветок, в каждую травинку. Она касается каждого камня и каждой песчинки. Даже птицы её ощущают, поют иначе. Да она и вас уже осеняет своим прикосновением.

– Че-го? Что за чушь вы там несете про касания и что-то там ещё? – Сморщилось лицо Власа от услышанной нелепости из уст пожилого мужчины. – Вы нас позвали затем, чтобы всякую чушь втирать?

– Я тоже не понимаю, – впервые оказалась солидарна с ним Рика. – Говорите о какой-то магии. Это же всё выдумка.

Волшебник невесело ухмыльнулся. Трудно вкладывать знания в пустоту, когда там даже маломальского фундамента нет в наличии.

– Боже, дети! Да к чему вас жизнь готовит?! Вы верите в убийц, маньяков-потрошителей, насильников и мучителей. А в сказочное зло поверить не можете? А что говорить о чудесах? Дождь – чудо, снег – чудо, радуга и северное сияние – сказочный дар, который меркнет и теряет ценность в ваших глазах. У вас отняли чудеса, дети. Вы не живёте, вы серо существуете. И мне жаль вас.

Эта тирада, произнесенная голосом негромким, но умоляющим, вызвала оторопь в юных душах. Действительно, они многие природные явления считали нечто само собой происходящим, но, как и что порождает ту же молнию, никто из ребят толком не знал. Просто появляется и уходит в землю.

– Ваши чудеса может растолковать наука, – вдруг заявил Глеб. – Физика, химия, биология. Это не чудо.

– Вот, вот к чему привели вас ваши учителя да и все взрослые, – посетовал Янус. Его серые глаза грустно смотрели поверх пляшущих языков пламени. – Но что есть огонь? Вот он, перед вами. Вы можете назвать его природу? Откуда берется та искра, из которой вырастает огненная мощь?

Ответа не последовало. Если подумать, то никто не знал, что есть сам по себе огонь.

– А радуга? А молния? А северное сияние? – спрашивал он троицу. Но та не находила в накопленных знаниях ответа, который бы стал верным.

– Это чудеса, любезные. Никакая наука их не сможет разгадать. Магия не поддается разгадке, она либо принимается вся сразу, либо отвергается, как ересь. Одно из двух. А наука – это тень магии, которую соскоблили кое-как и провозгласили истиной.

Он замолчал, но ненадолго. В такие моменты пауза должна быть короткой, пока юный ум не переварил новизну.

– Радуга – не оптическое явление природы, не преломление солнечного света в дождевых каплях. Для меня, в душе ещё ребенка, радуга не что иное, как волшебный мост в мир детства, где все мечты реальны и осуществимы. Где жар-птица такая же данность, как любая ворона в обычном мире. Где вера в добро неискоренима, а сказочные приключения зовут на каждом шагу. И каждый раз, когда этот чудесный мост выбрасывает свои ступени во взрослый мир, я мысленно благодарю ту страну за то, что она не теряет веры в нас, взрослых, и возвращает в наши сердца забытое детство.

Они смотрели на него, как на психа. Да, нужно что-то поменять в разговоре, не то ровен час, и эта ночь пойдет прахом.

– Я знаю, мои слова не состыкуются с тем, что вы слышите с самого рождения. Я понимаю, это должно быть полная дичь.

– Ещё какая дичь, дед, – донеслось со стороны юного пижона.

– Я немного увлекся. Приношу извинения. Но справедливости ради, хочу добавить, что много раньше скажи я такое в обществе детей, меня бы восприняли иначе. Со мной бы даже согласились.

– Да ну!

– Вы думаете, что Вельтаврия всегда была такой, какова есть. Но такою она стала всего сорок с лишним лет назад. До того момента она была лишь округом, куда более значимой по границам державы. Таврида – это более точное её название. В былые времена крупных стран было много, они уподоблялись бусам с множеством жемчужин, нанизанных на единую нить. Полагаете, что страна ваша большая? Нет. Она лишь бусина, слетевшая с порванной нити. А кто же порвал ту нить? Можно винить верхушки стран-гигантов. Но я бы обличал всё человечество. Ведь что есть верх без низа? И все, без исключения все крупные державы распались, рассыпались на горсти жемчуга. Так то. Узнал я это не в вашем, а уже более зрелом возрасте. Время на многое открывает глаза, даже когда ты – против.