– Арнольд, я тебе еще раз повторяю, – с жаром доказывал свою правоту подвыпивший Вадим, – я никогда не говорил, что СССР – это безупречная модель государства.

– Только что ты это сказал! – возражал Абаджваклия.

– Ты меня неправильно понял. Большевистская революция была инициирована зарубежными странами. Их цель была не только в том, чтобы ослабить могущественную Российскую Империю. Арнольд, в Советском союзе была невероятно дешевая рабочая сила. При этом именно на территории Советского государства была сконцентрирована колоссальная часть общемировых запасов сырьевых ресурсов. Вот, казалось бы, народ, который живет на такой богатой ресурсами территории, должен жить лучше всех остальных. Но нет! Именно в советском обществе, где якобы никто никого не эксплуатировал, и была самая грубая эксплуатация!

– Согласен, – закивал Абаджваклия, – так называемые развитые страны разживались за счет СССР. Сырьевые ресурсы, принадлежавшие советским гражданам, удовлетворяли нужды других народов. Трудовой народ работал, не разгибал спины, получал копейки за свои усилия, а все те деньги, которые реально зарабатывал простой «человек труда», уводились за рубеж.

– Их получала тамошняя мафия, – с уверенностью заявил Снегирев и ударил кулаком по столу, звякнули тарелки.

– Ага, такие же мафиози, как я, – рассмеялся Арнольд, – с этим, дорогой мой друг, ничего не поделаешь, – развел руками олигарх, – так устроен мир. Именно такова воля Вселенной. Вспомни Ветхий Завет – даже у Авраама, самого приближенного к Богу из всех людей, были рабы. То, что ты считаешь несправедливостью, Вадик, старо как мир! И быть иначе просто не может. На всех ресурсов не хватает, а выживает только сильнейший.

– Нет же, Арнольд, ты неправ, – не соглашался Вадим, – я верю в Человека. И именно Человек решает, в каком мире ему жить. Если бы ты, Нольда, с твоими-то богатствами, проникся бы моими взглядами! Сама по себе идея справедливого общества с опорой на социалистический подход глубока и имеет перспективы. Только тут нужно сделать акцент не на отказ от собственности, а на разумный подход к распределению денег и ресурсов. Справедливый, благородный, патриотичный предприниматель, будучи собственником производства, не станет присваивать всю прибыль себе. Он будет платить своим наемным работникам столько же, сколько получает сам. Ведь он же будет понимать, что его прибыли всецело зависят от усилий сотрудников предприятия, а значит, они ничуть не в меньшей степени заслуживают вознаграждения за труд!

– Снегирь, покажи мне хотя бы одного такого предпринимателя. Тебе, наверное, этот альтруист приснился!

– Нет же, Арнольд, я знаю таких людей. И я уверен, что в самое ближайшее время предпринимателей, использующих озвученный мною подход, будет все больше! Ведь Человек, величайшее творение Вселенной, не только умен, но и наделен сердцем! Я убежден, что однажды наступит тот день, когда никто не будет никого эксплуатировать!

– Снегирев, ты перестанешь, наконец, эксплуатировать уши своих соседей? Ты, наверное, забылся, дорогой мой. Ты сейчас не в Думе, а на свадьбе, – не выдержала Адель, – пойдем лучше потанцуем.

Емельян испытал некоторую ревность, увидав, как Маслоу нежно погладила Снегирева по животу. Но и весь этот диалог очень удивил племянника олигарха. Он, безусловно, догадывался, что некоторых людей глубоко занимает история, «судьбы родины» и все в таком духе, но чтобы с таким увлечением обсуждать это все во время свадебных торжеств. Емельян вспомнил, что и на новый год Арнольд и его друг-депутат обсуждали что-то подобное. Щукин отдавал себе отчет в том, что он сам не такого высокого полета птица, чтобы все свои мысли устремлять к судьбам мира. С другой стороны, даже человеку, не разбиравшемуся в этих вопросах, слова Снегирева казались наивными, слова Арнольда – черствыми. И какие бы умные речи они ни вели, Емельян не сомневался, что оба собеседника – далеко не самые честные и порядочные из людей. А вот он сам, простой художник, всегда был честен и жил в ладах с законом. Хотя да, может быть он и не так умен, но он порядочный. Щукин поражался, как можно было вести такие серьезные скучные беседы, когда рядом были прекрасные дамы, которые требовали к себе внимания. Но неужели Адель сейчас уйдет танцевать со своим мужем-демагогом?

– Адель, дорогая! Я так наелся, что не смогу встать, – отозвался Вадик, явно не желая прерывать беседу с Абаджваклией.

– Обжора! Сколько можно сидеть! Я хочу танцевать, – не унималась Маслоу.

– Солнышко, я, правда, объелся. Но ты можешь потанцевать с Емельяном, – предложил Вадим.

Щукин подумал, что иной раз этот упитанный демагог говорит дельные вещи. Емеля тут же вскочил со своего места и пригласил красавицу на танец, она с улыбкой подала ему руку.

– Вы сегодня просто обворожительны, впрочем, как и всегда, – начал Емельян с банальнейшего комплимента, который, впрочем, звучал очень мило в устах симпатичного молодого человека.

– Что вы, спасибо. Может быть, перейдем на «ты»?

– С большим удовольствием, Адель. Ты знаешь, что ты – само совершенство? – продолжал Емельян.

Адель снисходительно рассмеялась, ей были приятны комплименты и ухаживания молодого человека. Прежде у нее однажды уже был роман на стороне, о котором ее супруг не догадывался. Она была чувственной красивой женщиной и вызывала желание. Однако она не относилась к прежнему любовнику серьезно. Как ни странно, но она по-настоящему любила только Вадика, хотя это была в большей степени духовная связь, дружба. Пожалуй, это можно было даже назвать родством душ. Физического же влечения к мужу Адель не испытывала уже довольно давно, да и сам Вадик со своей стороны тоже давно не проявлял никакой инициативы. В их семейном счастье это был единственный недостающий элемент, который Адель восполняла на стороне.

Песня закончилась, и Емельян вынужден был с разочарованием выпустить Адель из объятий. Она томно посмотрела на художника и сказала, что выйдет покурить. Емельян, немного подождав, направился за нею вслед. Адель стояла одна и задумчиво выдыхала дым тонкой сигареты, она понимала, что Емельяну очень далеко до тех мужчин, которыми она обычно была окружена, а тем более до ее собственного мужа, однако, ее привлекали пылкость, чувственность и молодость художника. Емельян осмелился приобнять ее, а потом и поцеловать в губы, Адель не только не противилась, но и нежно ответила на поцелуй.

Июль – ноябрь 2015 года

С этого момента жена депутата и художник стали тайно встречаться. Оказалось, что у них довольно много общего: оба страстно любили театр, интересовались искусством. Они ходили вместе на спектакли, нисколько не опасаясь, что их может кто-то заподозрить, ведь всегда можно было сказать, что они встретились случайно, да и не было ничего предосудительного в том, что два человека имеют одинаковые интересы. Адель знала, что Вадим настолько ей доверяет, что не заподозрит абсолютно ничего, если только сам не станет непосредственным свидетелем измены. Любовники становились все менее и менее осторожными и в какой-то момент настолько поддались своим чувствам, что Емельян стал приходить к Адели прямо домой. Оба знали, что Вадим пропадает на работе целыми днями, дети были на занятиях, и казалось, что никто не мог их потревожить. Однажды, это произошло в конце ноября, Вадиму понадобилось вернуться домой в обеденный перерыв за документами, которые он забыл взять, поскольку утром он проспал и собирался второпях. Он открыл дверь своим ключом, зашел в квартиру и озадаченный замер в коридоре: на вешалке висела мужская крутка, а на полу стояли ботинки, вещи не принадлежали ни одному из его сыновей, хотя Вадя и не был уверен, что знает на сто процентов гардероб своих домочадцев. Однако вызвавшая подозрение одежда принадлежала парню постарше, чем его собственные сыновья. Снегирев думал, что дома вообще никого не должно быть в этом время, Адель собиралась ехать по делам в свой Фонд. Вадя сначала подумал, что его старшая дочь прогуливает занятия и пригласила в гости своего ухажера, эта мысль была спасительной, поскольку Вадиму очень не хотелось подозревать свою жену. В комнате, в их с Аделью супружеской спальне, послышалось копошение и суета, кто-то шептался.

– Адель? – позвал Вадим и почувствовал, что голос его дрогнул. Выглянула растерянная и испуганная его жена, она выскользнула из комнаты и затворила за собой дверь. Она была в халатике, который едва скрывал ее обнаженное тело.

– Вадим, ты здесь? Что случилось? – спросила она, не зная, что делать.

– Кто там у тебя? – спросил Вадим серьезно и как-то обреченно. Он так верил ей, Адель была для него лучшим и настоящим другом, и предательства с ее стороны он никак не ожидал.

– Вадя…. Я могу объяснить, – ответила Адель.

– Не надо мне ничего объяснять! Кто там у тебя в комнате? – Вадя решительно направился к двери, отстранил жену и открыл дверь. На него испуганно смотрел стоявший у окна Емельян Щукин.

– Вадим, подожди, Емельян приехал, потому что я попросила его, я хотела, чтобы он меня нарисовал, в таком вот, – она указала на свой халатик, – в таком вот домашнем… Это совсем не то, что ты подумал.

– Нарисовать? – переспросил Вадя, глядя при этом на Емельяна, тот энергично закивал головой.

– И где же тогда мольберт, краски, кисточки и что там еще, а, художник?

Емельян потупился, не зная, что сказать, он в надежде глянул на Адель, надеясь, что она снова вступится за него, но Адель смотрела на Вадю. Она поняла в эту минуту, насколько дороже ей был ее муж, чем этот мальчишка, до нее дошло, как ужасно предала она доверие этого доброго и честного человека, у нее на глаза навернулись слезы.

– Вадя, прости меня, Вадя… – робко позвала она, но Вадим уже не слушал, он стремительно выбежал из комнаты, через секунду со стуком захлопнулась входная дверь.

Адель опустилась на диван и горько заплакала, Емельян хотел было ее утешить, но она с раздражением оттолкнула его.

– Как я могла предать этого святого человека! – воскликнула она, – и ради чего?

Емельян выглядел обиженным, вот значит, насколько ценила его возлюбленная. Ему сейчас стало очевидно, что отношение мужа к Адели было для нее намного важнее романа с художником, что Вадима она действительно уважала, а вот его самого – нет. Емельян торопливо собрался и ушел, выходя из дома, он осторожно огляделся по сторонам, он опасался, что Вадим может его поджидать где-нибудь, чтобы расквитаться, но его нигде не было видно. Емельян обернулся и посмотрел на окно спальни, никто не выглянул.

Вторая половина ноября 2015 года

На следующий день после этого неприятного инцидента Емельян пришел на работу в плохом настроении. Он уже год работал в отделе дизайна и рекламы в «Нефтьпроме», и печаль накрыла его не только из-за конфуза с Аделью. Емельян в который раз поймал себя на мысли, что снова занимается чем-то не тем, тратит свою жизнь впустую. Сначала он был очень воодушевлен, первые месяцы Арнольд постоянно отправлял его на разные форумы и конгрессы, но постепенно художник и здесь начал чувствовать некоторое разочарование. Ему казалось, что его талант дядя не ценит, ведь тот, посылая его в командировки, руководствовался отнюдь не стремлением развить художественное дарование племянника. Все эти поездки организовывались только для того, чтобы муж не мешался под ногами, пока нефтяник ухаживал за его супругой.

Емельян понял, что дизайнер и художник – это совершенно разные вещи. Да, работать в крупном холдинге дизайнером было престижно, однако молодой человек все чаще ловил себя на мысли, что настоящее счастье ему способна принести лишь работа художника, который не технические задания выполняет, а пишет то, что льется из его души, из его сердца. Когда работа перестала его удовлетворять, Емельян начал работать хуже и все чаще позволял себе приходить с опозданием. А иной раз он и вовсе прогуливал работу, рассчитывая, что дядя будет закрывать глаза на эти проступки племянника. Не далее, чем вчера, Емельян на рабочем месте не появлялся, потому что был у Адели. А сейчас он пришел на работу в расстроенных чувствах и тут же узнал, что его вызывает к себе Абаджваклия. Щукин испугался, что речь пойдет о том, что случилось в квартире у Снегиревых. Впрочем, зайдя в кабинет руководителя холдинга, Щукин по взгляду дяди догадался, что тот не в курсе его любовных похождений, и что речь пойдет совсем о другом.

– Емельян, я дал тебе еще один шанс: попробовать себя на другом посту. Но, по-моему, ты просто не хочешь работать.

– Дядя, я понял, что я… – Емельян замялся, – я в большей степени вольный художник, чем дизайнер. Мне больше нравится творить то, что я чувствую своей душой, а не выполнять задания…

– Тебя никто тут силой не держит. Если не нравится, уходи, – отпив чай, отрезал глава «Нефтьпрома».

Емельян захлопал глазами и с тревогой посмотрел на Абаджваклию.

– Емельян, ты уже взрослый человек, пора научиться принимать решения и нести за них ответственность! Да, квартиру я у тебя заберу, если ты уйдешь из холдинга. Но ты и на улице ведь не останешься, у тебя есть студия на крыше дома, в которой можно жить. Насколько я знаю, ты и так сейчас живешь в студии. Решай сам. Но учти. Я не готов терпеть такого неорганизованного человека в числе моих подчиненных, даже если этот человек мой племянник. Ни дисциплины, ни ответственности. У меня нет ни одного сотрудника, который бы так безответственно относился к своим обязанностям. Ты можешь вспомнить хоть один день, чтобы я пропустил работу? Нет? Я тоже такого не помню. А ты за эти полтора года, что работаешь у меня, уже раз двадцать куда-то отпрашивался, а еще раз пятьдесят вообще не являлся без объяснения причины. «Нефтьпром» – не та организация, где подобное поведение может сойти с рук, хотя такое не должно сходить с рук нигде. Поэтому, если ты хочешь остаться, ты должен стать ответственным и дисциплинированным. Подумай неделю и скажи мне, продолжаешь ли ты работать у меня или ты увольняешься.

Емельян пришел в смятение после этой беседы. Прежде он надеялся, что Арнольд к нему всегда будет относиться снисходительно, дарить ему подарки и платить зарплату за красивые глаза, будет сквозь пальцы смотреть на его прогулы. Теперь получалось, что несмотря на родственные связи от него требовали того же, что и от других сотрудников холдинга. Работать кое-как спустя рукава под боком у Арнольда не получится.

По-настоящему Емельяна в «Нефтьпроме» держало только одно – зарплата. За год работы в рекламно-дизайнерском отделе художнику уже удалось скопить кое-какую сумму. Но, не смотря на хороший доход, он каждый день чувствовал, что время, которое можно было бы использовать для творчества, он тратит на вещи, которые ему абсолютно безразличны. Прав был Арнольд и в отношении дисциплины. Емельян и сам ощущал, что он не создан для офисной работы: он просто не мог с девяти до восемнадцати сидеть в офисе. Молодого человека постоянно тяготило, что он не мог заниматься тем, чем ему хочется. Дизайн только казался творческой сферой, а на практике все сводилось к рутинному выполнению поставленных задач. Коллеги его недолюбливали, он так толком ни с кем и не сошелся за все время работы в отделе, его непосредственный начальник был с ним строг и тоже не любил его из-за того, что Емелю тут держали только по прихоти Арнольда.

Емельян всю жизнь мечтал о художественной студии, и вот, Арнольд, словно угадав его желание, подарил ему этот волшебный мир с окном во всю стену. И хотя Емеля был уверен, что Арнольд этим подарком просто заглаживает вину перед племянником, у которого он увел жену, Щукин ни за что бы не согласился расстаться с этой прекрасной мастерской. Но график работы практически не позволял художнику использовать студию по назначению и творить в ней. У него просто не оставалось на это времени и сил. А как здорово было бы днями напролет писать там картины. Емельян мечтал, что он мог бы нарисовать все то, что открывается его внутреннему взору. Он рисовал бы портреты и пейзажи, исторические сюжеты и современные абстракции, творил бы в жанре импрессионизма и беспредметной живописи, иногда возвышаясь до сюрреализма. В конце концов, Емельяну удалось убедить себя, что не в деньгах счастье, ведь даже дядя-олигарх то и дело твердил об этом. Надо было делать выбор в пользу творчества, в пользу искусства, а не в пользу монотонной офисной работы, пусть она и осуществляется с использованием графических редакторов, создающих лишь иллюзию творческой работы.

Емельян боялся лишиться стабильного заработка, уйдя из «Нефтьпрома», но с другой стороны, у него же были кое-какие накопления. К тому же он верил, что в случае крайней нужды Арнольд не оставит его без помощи. «Ведь дядя же оценил мой талант. Этим разговором он сам дал мне понять, что я не должен тратить время в офисе, а вместо этого мне нужно, наконец, заняться искусством по-настоящему. Я буду организовывать выставки и продавать картины. В случае чего Арнольд проспонсирует мои первые выставки, а потом, когда я стану знаменит, мне уже ничего больше не придется просить у дяди». Наконец, Емельяну удалось убедить себя, что ничего страшного не случится, если он покинет «Нефтьпром» и, наконец, займется тем, о чем всегда мечтал.

* * *

Через неделю Арнольд с улыбкой выслушал слова племянника, который объяснял, почему он не может продолжать работу в «Нефтьпроме».

– Скажу честно, я не понимаю твой выбор, но я уважаю его, поскольку ты сделал его сам. Ценю это. Да, я с большим удовольствием организую твою выставку, о которой ты упомянул. Как раз, проведешь мне экскурсию, расскажешь что-нибудь про живопись. Откровенно говоря, в вопросе изобразительного искусства я – абсолютный ноль.