Глава 2

Четыре года спустя

Был канун нового, 1900 года. В доме Барышниковых весь день царила предпраздничная суета, но к вечеру все дела были завершены. Лестницы устлали коврами, позолоченные ручки натерли до блеска, китайские вазы наполнили живыми цветами, по стенам, кроме портретов хозяев и императора, развесили гирлянды, а торт, огромный, шестиярусный, уже привезли на тройке и вкатили в дальнюю комнату, подальше от глаз.

Арина сидела, как всегда, на подоконнике и смотрела в окно. На улице было темно и морозно. Обычно многолюдная набережная теперь была пустынна, только иногда вдоль домов скользили сани, и видно было, как изо рта седоков валит пар. Желтые фонари, вокруг которых кружили снежинки, были покрыты инеем, как и деревья в саду, и ограда.

Очень приятно было, сидя в тепле, смотреть на обледенелую улицу, закутанных до носа одиноких прохожих. Арина почти слышала, как снег поскрипывает под их ногами и вжикает под полозьями саней. Из противоположного окна вид открывался гораздо интереснее, но девочка не подходила к нему. Она знала, что там с визгом и гиканьем на санках скатываются с горы детишки, но папа ее туда не пускал, потому что это было опасно – можно провалиться под лед или сломать шею. Арина все понимала, но ей хотелось хотя бы разок съехать с откоса, проскользить по льду и закончить путешествие, ткнувшись носом в огромный сугроб.

Арина посмотрела на гигантскую елку в центре комнаты, увешанную гирляндами и разноцветными шарами, которые привезли специально из Германии. Папа говорит, что у бедных детишек, которые катаются с горы, таких чудес нет, как и подарков, и бального платья. А вот у нее даже есть свой трамвай! С того памятного дня рождения прошло почти четыре года, Арина стала совсем взрослой и начала понимать, что чудо техники совсем не ее, а города, но она знала, что пуск трамвая приурочили по настоянию папочки специально к ее дню рождения. С тех пор они всегда катались на нем в ее праздник, а уже потом отправлялись в парк и делали то, что обычно.

Дверь отворилась. В комнату бесшумно вошла мадам, у которой с воспитанницей сложились прекрасные отношения.

– Догогуша, не ходиде кхуасан? – Гувернантка была приверженкой своей национальной кухни, поэтому мистер Кук, тайно влюбленный во француженку, научился печь круассаны и сдобные ванильные булочки, которые присылал ей ежедневно.

– Нет, спасибо. Я подожду торта. Говорят, он украшен не только лебедями, но и мишками, и зайцами.

– Кгто пгоговорился? Няня?

– Нет, сам мистер Кук. – Арина знала, что на него мадам сердиться не будет.

– Ну хогошо. Ступай переодевагца. Ского пгиедет авто.

– Я не люблю машин, там плохо пахнет.

– Зато там тепло.

– Мадам, вы делаете успехи. Ваш русский стал очень хорош.

– Лиса, а не дегочка. – Мадам Фурше приобняла воспитанницу, она ее обожала. Да и разве можно было не любить такого милого ребенка?

Арина спустилась к себе в комнату. На кровати уже был приготовлен ее праздничный наряд. На этот раз он был серебристо-голубым. Платье из атласа, по последней французской моде, чулки, сапожки, накидка, отороченная и подбитая голубой норкой, а еще сумочка и веер из страусовых перьев. Девочка оделась, не без помощи няни, стараясь не испортить прическу, и подошла к зеркалу. За эти годы она сильно вытянулась, похудела. Но щеки оставались по-детски пухлыми и румяными. Волосы сильно отросли и теперь доходили до талии. Но сегодня их убрали в высокую прическу и украсили гребнем с каменьями, папа говорил с какими, но она забыла.

Арина присела на дорожку. Поистине сегодняшний день нисколько не хуже праздников ее рождения. С утра ей разрешили присутствовать при подготовке угощения, потом при уборке, она даже натерла одну золотую ручку. После обеда, устроенного в доме вице-губернатора для детей, они с мадам ездили на Нижнюю набережную, где был возведен ледяной дворец. Теперь же они с папой отправляются на балет «Щелкунчик», после которого в их доме будет бал. Арине разрешили на нем не только поприсутствовать, но и на правах хозяйки встречать гостей. Вот уж весело будет!

В дверь постучали.

– Папочка, входи.

– Моя красавица готова? – Отец, как всегда элегантный, вошел в комнату.

– Да. Но скажи, мне накидку надо будет снять в театре?

– А ты не хочешь?

– Я хочу ее вывернуть. С изнанки такой красивый мех, потом все подумают, что у меня две накидки.

– Форсунья ты моя. Делай как хочешь. Но мне кажется, что так очень красиво.

– Правда-правда?

– Я тебя когда-нибудь обманывал?

– Ну… – Арина задумалась, прикусив палец. – Про трамвай ты немного приврал.

Отец засмеялся удивленно – как он не заметил, что его чадо уже серьезное, не по-детски развитое существо. Он взял дочь за руку, как делал обычно, и повел на улицу, к стоящему у ворот автомобилю.

В машине ехали молча. Арина думала о маме, вернее, об ее отсутствии. Как бы ей хотелось, чтобы у нее, как у всех, были оба родителя, но ее мама умерла при родах, а второй раз папа почему-то не женился. Она постоянно порывалась спросить почему, но не решалась, хотя сегодня можно бы попробовать.

Девочка с любовью посмотрела на отца. Такой красивый и добрый, наверное, пользуется большим успехом у дам. Правда, в последнее время он стал каким-то нервным и немного постарел. Арина всегда знала, что папочка далеко не юноша – ему в этом году исполнилось пятьдесят, но из-за хрупкости, гладкости румяного лица и невинности глаз ему нельзя было дать больше тридцати семи. Арина знала, что виноваты в этих изменениях не только годы, но и переживания. Хотя жили они по-прежнему весело и богато, но девочка, подслушав разговор мадам с мистером Куком, узнала, что у папочки неприятности. Они говорили о каком-то скандале и финансовом крахе – это Арина хорошо запомнила, хотя слово «финансовый» ей пришлось повторять несколько раз про себя.

Как ни странно, Алексей Ананьевич думал о том же. Даже в праздничный день он не мог выкинуть из головы горькие мысли. Ему конец! Скоро он останется без поста, без денег, без уважения. Конечно, по миру не пойдет, и должность какую-никакую дадут, но такого житья, как пару лет назад, у него уже не будет.

Родился Алексей в знатнейшей и богатейшей семье N-ска. Его отец был самым знаменитым губернатором в истории города, мать – не очень дальней родственницей самих Романовых. Их уважали, любили, им завидовали. Благосостояние семьи было непоколебимо, потому что держалось на фундаменте из золота. Десяток приисков на Урале давал огромный доход, а были еще сеть антикварных магазинов, пятнадцать домов, шесть деревень, мануфактуры и много-много всего.

У Барышниковых народилось четверо детей, двое из которых умерли. Остались старший Алеша и младшенькая Мими. Жила семья в прекрасном особняке на Верхне-Волжской набережной, построенном еще отцом Анания. Дом был добротным, но скромным, и это не нравилось маленькому Леше. В то время как в их семье чрезмерная роскошь не приветствовалась, он страстно мечтал жить во дворце, таком, например, как у его школьного приятеля Рукавишникова, отец которого разбогател на спекуляциях зерном. Но Ананий был непреклонен – губернатор не должен бравировать своим богатством, поэтому семья его жила довольно скромно.

Алешка отца боготворил и хотел не только стать таким, как он, но и превзойти его в величии и благородстве. Он с раннего детства видел, как стараниями Анания хорошеет город, как прокладывается первый водопровод, как возводится здание Драматического театра. Когда мальчику исполнилось семь, в N-ске открылась Промышленная ярмарка, которая, по мнению губернатора, должна была повысить престиж города. И он оказался, как всегда, прав. Повысился не только престиж, но и благосостояние – улицы стали чище, открылось несколько школ и одна больница. Именно тогда, когда отец перерезал атласную ленточку на входе в Главный ярмарочный дом, Алексей понял, что хочет стать таким, как он. А может, и лучше.

Алеша прекрасно учился, усиленно занимался с репетиторами, поэтому никто не удивился, когда семнадцатилетний юноша поступил в Московский университет, на факультет международных отношений. Мама, конечно, хотела бы, чтоб сынок оставался при ней, но в N-ске в то время не было ни одного высшего учебного заведения, так что пришлось отпустить, но под опеку своих московских родственников. Пять лет пролетели незаметно. Леша был лучшим учеником, образцовым юношей – ни пьянок, ни гулянок. Родственники матушки уже присматривали выпускнику теплое местечко в министерстве и хорошую жену, как вдруг Алешка влюбился. Случилось это неожиданно для него самого, что уж говорить об опекунах, которые не знали, как оправдаться перед Барышниковыми, после того как подробности романа стали известны и им.

Избранницей студента оказалась цыганка Замира – ни красотой, ни молодостью не блиставшая, к тому же вдова при двух детях. Лицо у нее было грубое, чересчур смуглое, единственное, что красило его, так это черные горящие глаза. Именно за них он и полюбил Замиру, да еще за стать – когда она танцевала, изгибаясь своим гуттаперчевым телом, и ее черные волосы струились по узкой спине, не было женщины прекраснее. Цыганка к своему ухажеру привязалась. То, что раньше она делала за деньги, теперь дарила парню бесплатно. Но внакладе, конечно, не оставалась. Влюбленный спускал на нее все карманные деньги да еще экономил на книгах.

До поры о романе никто не знал: успеваемость Алексея не падала, а его частые отлучки объяснялись просто – повзрослел. Но когда все открылось, причем случайно (декан университета встретил студента на улице в обнимку со смуглянкой), вся семья спешно начала искать способ, как спасти юношу.

Алексей же тем временем наслаждался любовью. Он привязался не только к Замире, но и к ее деткам, которые остались сиротами после того, как их отца задрал взбесившийся ни с того ни с сего медведь-плясун. Юноша не думал уже ни о карьере, ни о престиже, он мечтал только о том, как уедет в имение, оставленное ему в наследство дедом, и заживет там с Замирой и ее детишками. Так бы, наверное, и сделал, если бы не неожиданно свалившееся предложение. Вернее, неожиданным оно было только для Алексея, родители и родственники его тщательно спланировали и выхлопотали. Парню, только закончившему институт, выпала возможность занять место второго секретаря посольства России в Праге. Должность не так чтобы престижная, но для новичка очень неплохая, к тому же в прекрасном городе, о котором Алексей давно мечтал (знал бы он, скольких трудов стоило освободить место для него именно в Пражском посольстве).

Не без раздумий Алексей согласился. Была одна загвоздка – срочно потребовалось жениться. Но и эту трудность семья взяла на себя. В спешном порядке была найдена достойная девушка – приятная, воспитанная, образованная. Правда, происхождения небезупречного (папа всего лишь мелкопоместный дворянин), но зато, в отличие от светских вертихвосток, совершенно не капризная, а главное, по-современному честолюбивая. Брак в общепринятом смысле ее мало интересовал: дети, хозяйство, чаепития с товарками – все это было так скучно для выпускницы женской гимназии, ей хотелось быть правой рукой достойного ее мужчины, помогать ему во всем, особенно что касается карьеры. Для такой Алексей оказался находкой. Они поженились.

Прага молодожена не разочаровала. Остальное – напротив. Работа скучная, рутинная. Жена хоть и умница, но нелюбимая. Круг общения узкий. Письма, написанные для Замиры, пылятся в сундуке – возлюбленная не умеет читать. И Настя никак не может забеременеть.

Тянулись годы. Он стал послом, правда, не в Чехии, а в Польше. Жена по-прежнему не могла родить, а Замира не забывалась. Заграница надоела, потянуло в родные места, особенно в N-ск. Захотелось обустроиться в родном городе, выстроить наконец дом, о котором мечтал. Так благодаря хандре он вернулся в Россию.

Алексей занял пост в министерстве внутренних дел, арендовал особняк, жену отправил на лечение в Кисловодск. Жизнь должна была наладиться. Но случилось несчастье. Папа, мама и юная Мими по пути из N-ска в Петербург попали в катастрофу. Вагон, принадлежащий губернатору, сошел с рельсов. Погибли все.

Алексей почернел от горя. Он не спал, не ел, корил себя за то, что пригласил родных к себе в гости: если бы не это приглашение, они были бы живы. Спас его указ императора, назначающий Барышникова Алексея Ананьевича новым губернатором N-ска.

…Город встретил ласково. Как же, как же, сын самого Анания. Продолжит дело папеньки, возродит захиревшую из-за экономического кризиса ярмарку, отстроит сгоревшую больницу, наведет порядок на окраинах. Алексей с энтузиазмом взялся за дела. Наконец-то появилась возможность доказать всем, в том числе себе, что достоин, что не хуже, что и сам ого-го!

Возможность представилась через год. При пожаре сгорело здание театра, построенного из дерева еще при папеньке. Помещение необходимо было искать срочно (долг перед отцом, да и сам понимал, что театр городу нужен), но такое, чтобы не хуже прежнего да чтоб на хорошем месте. И придумал Алексей передать родительский особняк в дар городу. И жест красивый, и от дома избавится под благовидным предлогом. Себе он выстроил дворец на самом крутом берегу Волги. Шикарный, в стиле барокко, со статуями, балкончиками, колоннами и прочими архитектурными изысками, не оставляющими свободным ни одного участка стены.

Город дар принял. Взаимная любовь продолжалась. В скором времени Анастасия забеременела. Неизвестно, лечение послужило причиной или счастливая мужнина звезда, но губернаторша оказалась на сносях. Алексей пребывал в эйфории шесть месяцев, пока беременность не закончилась выкидышем. Но и в столь трудный период город не оставил своего любимца – жители N-ска признали Барышникова человеком года, а губернские дворяне провозгласили почетным председателем. Алексей не остался в долгу: на личные деньги построил школу для детей из низших слоев, а под дворянское собрание выделил часть губернаторских апартаментов в кремле.

Прошло еще пять лет. Алексей Ананьевич горожанам нравился, но положения отца еще не достиг, так и остался «молодым Барышниковым», будто тень Анания витала вместе с утренней дымкой над городом. В столице Алексея ценили больше – денег на нужды губернии не клянчил, доклады посылал исправно, народ держал в узде. Хотя насчет последнего ошибались пресильно. Рабочего люда в городе было полным-полно, а условий для нормального проживания никаких, больниц всего четыре (на две сотни пациентов!), ночлежки две, школ шесть, зато пивных около ста. Вот и взбрыкивал иногда народец, но не слишком активно, так что доклады губернатор строчил смело: так, мол, и так, все спокойно, тихо, все довольны. А когда с проверкой прибыл столичный министр и, проехав в коляске по свежеотделанной главной улице, походив по новым павильонам ярмарки, не увидел ничего, кроме процветания, зауважали в Петербурге Алексея Ананьевича еще больше.

В 1888 году Анастасия забеременела вновь и в этот раз разродилась здоровенькой девочкой, сама, правда, прожила после всего несколько часов. Первые роды в таком возрасте, плюс не очень хорошее здоровье – а в результате еще одна могила на кладбище. Так Алексей остался один с ребенком на руках.

Он и не ожидал тогда, что полюбит девчушку так сильно. Но эту золотоволосую куклу нельзя было не полюбить. Ею восхищались все: и прислуга в доме, и друзья Алексея, и коллеги, и император, который проездом оказался в N-ске и отобедал в гостях у губернатора. Арина, несмотря на то что не знала ни в чем отказа, росла милой и ласковой, ни капризов, ни истерик, сплошное очарование. И вот теперь его девочке десять, а он не знает, что ждет его впереди.

Проблемы начались еще в 80-х, вместе с очередным кризисом. Первыми пострадали мануфактуры – резко упал спрос, пришлось уволить многих, сократить производство. Испугавшись трудностей, Алексей продал предприятия. И без них проживут. Через несколько лет пришло известие, что прииски истощились, а на разработку новых нужны немалые деньги, которых, оказалось, осталось не так и много. Миллионы на благотворительность, миллионы на роскошества, один дом во сколько встал, а банкеты, а наряды, а рулетка, к которой Алексей питал слабость. Пришлось продать часть недвижимости, чтобы субсидировать новые разработки на Урале, но деньги проваливались как в бездонную бочку – золотоносная жила так и не была найдена.

Алексей запаниковал. Надо было что-то делать, а что, он не знал – мир бизнеса для него, что темный лес. Очень кстати подвернулась возможность подзаработать: на реке стояло восемьдесят деревянных амбаров, хранились в которых миллионы пудов соли. По весне вода поднималась, подходила к складам, а иногда попадала внутрь и размывала соль. На этом городские чиновники (с разрешения губернатора) решили сделать деньги. Сотни пудов были тайно распроданы, в отчетности же указали – смыто водой. Прибыль поделили, оказалось, что Алексею не так много и досталось, но пришла следующая весна, и история повторилась. Скандал разразился в этом году, когда в реку было смыто двадцать амбаров, оказавшихся пустыми. Была назначена ревизия, выявившая нехватку миллиона пудов соли, началось следствие. Алексею удалось остаться в стороне, пострадали только мелкие чиновники, но слушок по городу пошел нелестный.

Отголоски «соляного» скандала докатились и до столицы. И тут оказалось, что в N-ске не так все гладко, как докладывал губернатор: и народец шевелится, и кружки тайные организовываются, и газетка появилась либеральная, а самое главное, в город уже не раз наезжал небезызвестный Ульянов-Ленин для проведения работы с местными марксистами, которых быть в N-ске просто не должно, если верить отчетам Барышникова.

Алесей доживал в роли губернатора последние деньки, он это понимал, поэтому так боялся заглядывать в будущее. Деньги какие-никакие еще имеются. Проживут. Леса обширные можно продать, несколько домов осталось, хотя не самых лучших, да и надежда на то, что золото найдется, не покидала. В городе, опять же, его уважают, Алесей планировал баллотироваться в Думу или в земское собрание и рассчитывал на успех. Как-нибудь выкрутятся. Только бы доченька ни о чем не догадалась – она должна гордиться своим отцом, как он своим.