Глава 4

Поначалу непонятно, что происходит. Сцена, которая разворачивается на моих глазах, поистине чудовищна.

И да, само чудовище тоже здесь – стоит у столешницы. Как и вчера, одет Алтай безупречно, но менее формально – рубашка и брюки. Волосы собраны, шрам на прежнем месте. А вот брови… Брови чуть выше, чем положено, что говорит о том, что бандит немало удивлен.

И удивила его наша Елизавета.

Которая по-настоящему борется с отцом, рвется ему глаза выцарапать. Папа выкручивает ей руки. На полу стекло от разбитой посуды, две сковородки.

Сперва я думаю, что шум был из-за бандитского налета, и пытаюсь как-то связать драку с нарисованной в голове картинкой, но спустя мгновение осознаю, что вряд ли Алтай расфигачил целый сервиз. Он, кажется, сам не знает, что и делать.

– Ой! – восклицаю я, понятия не имея, за что хвататься и как себя вести.

Папа отвлекается на мгновение, Елизавета тут же изворачивается и кусает его за нос. Он вскрикивает от боли.

– Вот зараза!

Я машу руками, не представляя, как подступиться и разнять. В полном шоке перевожу глаза на Алтая, и тот совершенно невинно пожимает плечами.

Подаю ему знак: сделай что-нибудь. Он быстро качает головой, дескать, ни за что на свете.

Это было бы забавно, если бы не наш вчерашний разговор с отцом, и я, конечно, сдерживаю улыбку.

Алтай всегда был ко мне добр, насколько это только возможно, но нельзя забывать, чем именно он занимается. К нему приходят люди, находящиеся в затруднительной ситуации. Нередко – на грани. Никто в здравом уме с такими процентами не возьмет в долг деньги под залог недвижимости. Алтай наживается на бедах, он сам дьявол на земле, собирающий души. От такого человека интуитивно хочется держать подальше.

– Доброе утро, – говорю я сухо, собирая волосы в хвост. Жаль, завязать нечем. – Что… случилось?

Входная дверь распахивается, к нам присоединяется дядя Вардан.

– У отца своего спроси, что случилось! – орет Елизавета. – Старый козел! Ненавижу тебя! Ты мне всю жизнь сломал! И девочкам моим!

– Лиза, Лизонька… – причитает папа, держась за нос.

Драма набирает обороты. Я растерянно хлопаю ресницами, решаю вмешаться:

– Елизавета, пойдемте, мужчинам нужно поговорить без нас. Так же нельзя…

Но мачеха отталкивает меня и снова бросается в бой. Она толкает стол, тот опрокидывается, разбивается ваза, разливается вода. Цветы по всей кухне. На втором этаже громко плачет Пава…

У меня у самой мурашки табуном по коже и тахикардия, потому что прекрасно понимаю: Елизавета не стала бы так себя вести на ровном месте. Обессилев, она падает на колени и закрывает лицо ладонями.

– Доволен? Ты этого хотел? – кричит отец Алтаю. – Счастлив теперь?! Пусть карма отыграется на тебе и твоих детях! Вардан, бога ради, уведи ее!

Дядя Вардан расторопно отводит Елизавету на второй этаж. Резко становится тихо.

Слова отца повисают в воздухе, и становится понятно, что зря он их сказал. Я ожидаю от Алтая хлесткой ответки, но он лишь тянется за рулоном бумажных полотенец. Отрывает кусок побольше и начинает вытирать рубашку. Она и правда наполовину мокрая, я только заметила.

– Твою мать, Филат, – произносит Алтай медленно. – Зачем ты натравил на меня свою женщину?

– Натравишь ее! Она сама прекрасно натравливается! Кофе будешь? – Вновь потерев нос, отец идет к кофемашине, но наступает на кусочек стекла. Чертыхается сквозь зубы. – Рада, милая, сделай с этим что-то. Нам нужно поговорить спокойно.

– Конечно.

Я срываюсь с места. Достаю из кладовки веник, совок, пакет, надеваю тапочки и приступаю. Сначала нужно убрать большие осколки, потом пропылесосить.

Отец тем временем варит кофе, подает Алтаю чашку. Я занимаюсь делом, стараясь не шуметь, но как будто все время чувствую на себе взгляд. И это не очень приятно.

– Так а что я сделать могу?! – ругается отец громко.

– Если ты не можешь справиться со своей женщиной, – ровно отвечает Алтай, – как с тобой вообще дела можно вести?

Папа хмыкает несколько раз подряд.

Алтай заканчивает вытирать рубашку и продолжает:

– Ты мне аренду полгода не платишь. Узнает кто-то – хана моей репутации, а я столько над ней работал. – Он будто насмехается. – Ты, наверное, решил, раз я дал тебе поблажку, то можно наплевать и на остальные условия. Так не пойдет.

– Я забыл, когда истекает срок договора. Просто забыл! А ты уже проценты накинул! Да какие!

– Десятое июня в расписке. Сегодня одиннадцатое. Я вчера приехал к тебе лично напомнить. Ты меня выпроводил.

– Я не думал, что будут проценты!

Алтай разводит руками:

– Какой-то детский сад. У тебя вообще деньги есть?

С полминуты длится молчание.

– Ясно. До обеда перешли Иссе на электронку все документы на участки. Разрешения на строительство и так далее. Стройку останавливай, я подумаю, что там будет теперь.

Елизавета что-то кричит наверху. Сквозь пелену шока я осознаю, что мы потеряли все. Вообще все.

– Алтай, деньги будут крайний срок через неделю, максимум две, – говорит отец нервно.

– Тебе их, судя по всему, взять негде.

– У меня в Италии…

Алтай прерывает отца громким смешком:

– Ты считаешь, я дам тебе выехать из страны?

Папа тут же начинает строить из себя оскорбленного, наседает, что они ведут дела всю жизнь. Что он держит свое слово и за поступки всегда отвечает. И что людей уж точно не кинет. Не такой он человек. Мое сердце колотится на разрыв. Я то и дело киваю, поддерживая отца.

В какой-то момент он извиняется и отходит ответить на звонок, я же изрядно нервничаю, сгребая осколки в кучу. Боковым зрением улавливаю движение – Алтай подходит совсем близко. Деревенею. Аж болит внутри. Смотрю я строго в пол.

Не буду на него снизу вверх. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах. Пусть хоть пнет сейчас – не стану унижаться.

Он, видимо, это понимает, присаживается на корточки.

– Надень перчатки, иначе поранишься. – Протягивает пару монтажных.

Этого я ожидала меньше всего на свете. Воровато поднимаю глаза. Они у нас почти на одном уровне.

– У вас с собой перчатки? Серьезно? Зачем?

Каждый вопрос отбит глухим ударом сердца о ребра. Я вдыхаю изысканный парфюм Алтая и вспоминаю, что не успела даже умыться.

– Чтобы отпечатки пальцев не оставить на месте преступления, – произносит он серьезно. При этом на губах играет улыбка.

– Ха-ха-ха, – цежу я, стараясь, чтобы голос не слишком срывался. – Да вы стендапер. – От волнения в лицо ударяет краска. Знаю, папе не понравится, что мы разговариваем. Еще знаю, что я совсем мелюзга рядом с Алтаем, но тем не менее не сдаюсь: – Позвольте напомнить, вчера вы и ваш друг прибыли сюда, и этот факт может быть подтвержден многочисленными свидетелями. У вас конфликт с моим отцом, и полиция без труда установит вашу причастность. Будьте уверены, через час вы будете задержаны. И никакие перчатки вас не спасут.

– Ого. Ты все же поступила на юрфак, как планировала? Чтобы сажать таких, как я.

Господи боже мой! Про себя я ору чайкой.

Задыхаюсь и умираю под прямым насмешливым взглядом. Сжимаю в панике зубы.

Запомнил он, надо же!

Сажать таких, как он, я пообещала Алтаю при нашей второй встрече, в свои четырнадцать. Значит, не ошиблась, узнал он меня вчера и улыбнулся, потому что стало смешно.

Не представляю, как удается держать себя в руках. В глаза Алтаю смотреть не получается, но я пялюсь на стекло и киваю:

– Да, поступила. Третий курс заканчиваю.

– Замечательно, давай тогда попробуем двинуться дальше и проследить логическую цепочку, – предлагает он. – Долг у твоего отца внушительный, проценты набежали неадекватно высокие, потому что, собственно, процентная ставка чрезмерная.

Я усердно изучаю осколки. Алтай продолжает:

– Мне нужны деньги. Получить вместо них землю, из-за которой придется судиться с толпой недовольных горожан, – перспектива крайне невыгодная. А если посмотреть кадастровую стоимость земли, то она и вовсе мизерная. Понимаешь? Впереди маячит долгий, малоприятный и хлопотный процесс. Убивать за такие копейки было бы нерационально. Вот скажи, как думаешь, твой папа сможет поднатужиться и вернуть долг?

– Думаю, да.

– Значит, стоит сделать исключение и дать ему отсрочку на неделю?

Снова киваю.

– Хорошо, спасибо за мнение.

– И вам за перчатки, – говорю я, забирая их.

Почти новые, не рваные. Здоровые, конечно, на мужскую руку. Но ладно, пойдет. Натягиваю.

– Пожалуйста, Рада, не поранься, – отвечает Алтай. И добавляет со смешком: – Надеюсь, убедил, что перчатки были куплены с другой целью?

Я быстро киваю. Украдкой слежу за тем, как он возвращается к столешнице, допивает кофе. Отец влетает в гостиную и снова тараторит о рассрочке.

На этот раз Алтай не спорит. Молча выслушивает аргументы, обещания. И в итоге уступает:

– Лады. Вали в свою Италию.

Папа так громко выдыхает, что мне за него немного стыдно становится.

– Отлично, Алтай, ты не пожалеешь. Наконец-то мы пришли к соглашению.

– Но Рада пока «отдохнет» на моей базе. – Алтай ставит чашку в мойку и поворачивается ко мне: – Собирайся.

Я резко выпрямляюсь и вопросительно смотрю на папу. Он краснеет до кончиков ушей и моментально возражает:

– Об этом не может идти и речи.

– Почему? Ты же вернешься. Будет стимул поспешить.

Глава 5

Когда мне было четырнадцать, моей бедной бабушке пришлось столкнуться лицом к лицу с моим переходным возрастом.

Никто из нас этого не планировал, мы всегда жили прекрасно, душа в душу. Я старательно училась, помогала по хозяйству. Бабуля изо всех сил старалась заменить мне обоих родителей, часто рассказывала о маме. А тут вдруг все покатилось в адскую пропасть. Хорошую, прилежную девочку словно подменили. Я бросила танцы, волейбол и музыкальную школу. Нашла группу, в которой – какой ужас – начала петь кошмарные попсовые песни.

Мы с ребятами пропадали на репетициях сутками, учеба стала побоку. Я решила, что достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения и строить свою жизнь. Тем более мамы у меня нет, а папа занят другой семьей. Нет у меня мамы! Не-ту! И не будет! Я сама по себе!

Благо длился этот переходный возраст недолго, всего четыре месяца, и закончился одним роковым днем.

Я наврала бабуле, что поеду с близкой подругой Таней и ее родителями на дачу. Мы часто ночевали друг у дружки, и моя наивная бабушка поверила. Помогла собраться, положила с собой домашней выпечки. Ее можно было понять. Она уже вырастила своих детей и на пенсии планировала не за подростком следить, а спокойно смотреть сериалы и вязать.

Почему-то было стыдно показать друзьям булочки, я опасалась прослыть лохушкой и выбросила их. Никогда в жизни я не прощу себе этот поступок. Бабули уже нет, с тех пор не проходит ни дня, чтобы я не вспоминала о ней и тех булочках. С какой бы радостью сейчас слопала их все до единой! Но уже не вернуть, поздно. Избавившись от булочек, я купила чипсы в ларьке по пути.

Ни на какую дачу, разумеется, никто не поехал. Таня прикрыла, и мы с группой рванули на побережье. Гитаристу недавно исполнилось восемнадцать, и он взял девятку отца. Мы чувствовали себя самыми свободными, талантливыми и крутыми!

Выступали прямо на набережной. Июль, Геленджик, туристы. Они образовали полукруг, слушали, кидали деньги. Вечером нас прогнали, но сумма в шапке к тому времени накопилась внушительная, и решено было перед дорогой обратно забуриться в бар.

Закон Мёрфи работал на полную – охрана нас пропустила.

Музыка резала перепонки, а мерцающее освещение – глаза. Меня поразили толпы самых разных людей, съехавшихся на курорт со всей страны. Туристы были одеты непривычно ярко, вели себя смело, раскованно. В моей станице подобное не было принято, я таращилась, раскрыв рот. От алкоголя, правда, отказалась: смелости не хватило. А может, внутренний стопор сработал?

Духота сушила горло, ужасно хотелось пить. Я попросила у официанта воды. Потом на столе откуда-то появился кувшин с апельсиновым соком. Я выпила стакан и практически сразу ощутила слабость.

Спустя примерно минуту через обволакивающую пелену я увидела Алтая – того самого страшного парня, с которым вел дела мой отец. Я запомнила жуткий шрам на его лице, по нему-то и узнала мгновенно.

Алтай все расскажет папе. Эта мысль шокировала, и я решила немедленно покинуть заведение, но ноги не послушались.

Стало страшно. Папа учил, что такие, как Алтай – чудовища. Мне вовсе не хотелось находиться с ним в одном баре. На самом деле, очень-очень сильно было не по себе, я больше не чувствовала себя взрослой. Захотелось домой! К своей родной, любимой бабуле, которую я так подло обманула, сбежав. По субботам мы обычно смотрели ее любимый сериал по Первому каналу.

Становилось хуже. За наш столик присели незнакомые мужчины, и мои друзья, испугавшись, попросили счет. Я хотела пойти с ними, но не могла. Клонило в сон, все силы уходили на то, чтобы держать глаза приоткрытыми.

Мои друзья… так называемся друзья, попятились к выходу. А я осталась.

Вскоре в лицо ударил соленый морской воздух. Чей-то грубый смех заставил поежиться. Потом провал. Помню, кто-то дрался. Я сидела на корточках, вязла ногами в песке и закрывала голову руками, слышала шум моря и дрожала. Позже была бесконечная дорога. Незнакомая машина легко шла по трассе. Шум движка баюкал. Меня спросили:

– Пришла в себя?

– Почему так плохо?

Парень обернулся, и я увидела злополучный шрам. И глаза. Не злые – обеспокоенные.

Алтай протянул бутылку воды. Жажда была такой сильной, что я не подумала о мерах безопасности и осушила ее залпом, после чего отключилась снова. Он что-то спрашивал, я различала отдельные слова, но не могла сложить их в предложение. Мне было очень страшно и очень стыдно.

Бабушка сказала, что Алтай принес меня на руках. На этом мой переходный возраст закончился.

Мы встретились на следующий день. Я пошла на рынок за овощами – решила испечь бабулин любимый пирог с капустой и тем самым попросить прощения. Черная бандитская бэха, стоявшая неподалеку, тронулась с места, поравнялась со мной, поехала медленно. Я безропотно села на пассажирское сиденье.

– Привет, – прошептала.

– Как ты?

Я покачала ладонью в воздухе, а потом всхлипнула.

– Меня вчера не должно было быть в Гелендже, – произнес Алтай. – В смысле совсем. В том числе для твоего бати.

– Я никому не скажу. Боже. Ты мог подумать, что эту историю я захочу кому-то рассказать?!

– Своему отцу.

– Особенно ему!

Он помолчал, хмыкнул.

– Они тебе что-то сделали? – спросил сухо.

Мороз прокатился ко коже. Я вся покрылась мурашками, сжалась, и Алтай отрегулировал кондиционер.

– В смысле сделали?.. – уточнила я почти беззвучно. Перед глазами начали всплывать картинки, но бледные, туманные. – Я не помню лиц.

– Я помню, – отметил он. – Не местные пацаны. Я найду их сегодня. Хочу претензии предъявить. – Алтай как-то криво усмехнулся, и я перестала дышать. – Отвлекся на минуту, а ваш стол уже пустой. Они успели?

– Что?

Он снова хмыкнул. Было очевидно, что опыта общения с подростками у Алтая мало, он будто усиленно подбирал правильное слово.

– Обидеть.

Я так сильно сжала пальцы, что костяшки побелели. Никогда не говорила на такие темы, тем более с мужчиной. Покачала головой.

– Скажи мне как есть.

– А что ты сделаешь? – выпалила я. – Отрежешь им что-нибудь?

– Может, и отрежу, – ответил он неопределенно, но по-прежнему серьезно.

Мы сделали круг по району.

– На-до. По… закону. – Не получилось сказать это не запинаясь. – Я… в порядке. Полном.

– Понял. – Алтай будто расслабился и даже начал слегка улыбаться. – Я не очень-то умею по закону.

Я старалась не пялиться на его физиономию, старалась не думать о запрете отца даже разговаривать с этим человеком. О рисках, обо всем на свете.

– Я хочу стать юристом, – сказала напряженно. – Когда вырасту. Чтобы сажать бандитов.

– Таких как я? – дружелюбно улыбнулся Алтай.

В эту секунду я почему-то перестала замечать его изъяны, видела только глаза и серьезное спокойствие в них. Постепенно доходил весь ужас вчерашней ситуации. Осознание догоняло, наступало на пятки, а потом обрушилось резко и накрыло с головой. Я была не готова к такому. Не знала. Не думала. Плечи затряслись в истерике, я заплакала. Алтай остановил машину и повернулся ко мне.

– Или обидели?

Его мрачный голос ускорил сердце, и я не справилась с эмоциями. Бросилась к нему на шею, крепко обняла. Подтолкнула невообразимая, всеобъемлющая благодарность за простую человеческую заботу, а еще тот факт, что Алтай был рядом в этот момент моего резкого взросления.

Он не обнимал в ответ, не прижимал к себе – ничего такого. Даже не коснулся.

– Спасибо, – прошептала я, успокоившись и вернувшись в свое кресло. – Я так сильно испугалась! Теперь ужасно стыдно и плохо! Я не такая, честное слово. Я впервые была в баре.

– Я догадался. Будь осторожна, летом много приезжих, их невозможно контролировать. Таким элитным девочкам нельзя тусоваться на побережье без охраны. Друзья у тебя, кстати, дерьмовые.

– Они мне не друзья.

– Этих… хм, ребят вчера забрали, но вот-вот выпустят. Состава преступления-то нет. В этом смысл «по закону», понимаешь?

Я быстро закивала.

– Свой номер не оставляю, твой батя меня за это вздернет на первом столбе. Но если ситуация повторится…

– Не повторится.