Глава 12

Я думала, что не сомкну глаз этой ночью. Буду маяться, раздражаться. Все же чужой мужчина без приглашения устроился на диване и дрыхнет себе.

Но нет! Помыла чашки после невыпитого кофе, поулыбалась, вспоминая наши с Пашей шуточные перепалки.

Его близость будоражила, колола сердце. Я то и дело замирала от каждого шороха, сжимаясь то ли от трепета, то ли от предвкушения. Но при этом Пашино присутствие не пугало. Что, должно быть, не совсем адекватно, если начистоту.

Волнение учащало пульс, гоняло кровь по венам. Пришлось признать, что совершенно не хочется домой к родителям. Я горела желанием продолжать общаться с Адомайтисом. Строить глазки, флиртовать, чувствовать на себе его жадные взгляды и мучиться вопросом – позвать ли его в свою постель?

Паша забавно извинялся, открыто тормозил себя в форсировании событий вечера. От него веяло безопасностью.

А еще он приходил ко мне ночью.

В дверях спальни постоял полминуты. Думал о чем-то. Вот бы узнать, на секунду заглянуть в его мысли.

Я проснулась от одного взгляда. Кожей почувствовала его голод, не иначе. Лежала и слушала свое сердцебиение. Ускоренное, отчаянное. Вот бы подошел и обнял. Хотела и до смерти боялась этого. До знакомства с Пашей я и не задумывалась, как сложно мне, оказывается, довериться и отдаться мужчине.

Просто жила одна и посвящала все время работе, друзьям, сериалам.

Павел неспешно подошел, я, дурочка, растерялась и начала имитировать размеренное дыхание. Он поправил одеяло, наклонился, будто хочет поцеловать. Потом молча вернулся на диван. Сердце разорвалось в этот момент.

Я на часы глянула – половина второго. Можно было бы позвать его. Окликнуть… Но не решилась.

Утром Адомайтис собирался как метеор! Я в семь встала – он уже умывался. Хотела ему завтрак приготовить, подколоть по поводу того, что на вокзал так и не попала. Да и вообще… мало кто, а в скобках – никто, валялся на моем диване полуголый, предпочитая сексу сладкий сон.

Но Адомайтис и без того выглядел смущенным.

От кофе и яичницы отказался, чмокнул меня в щеку и смылся быстрее, чем я успела спросить: «Как спалось?»

Так и осталась стоять… на дверь закрытую пялиться. Ладно.

Будем надеяться, что хирург просто растерялся, а не надумал себе что-нибудь лишнее.

Я пошла в зал и обнаружила, что одеяло он после себя аккуратно сложил, подушку сверху пристроил. Может, Адомайтис и намерен переехать ко мне в течение месяца, но пока чувствует себя как в гостях. И слава богу, а то скорость развития наших отношений слегка пугает.

Еще же отцу нужно как-то рассказать, что это тот самый… которого он заочно терпеть не может!

Ауч.

Всему свое время.

Не спеша я привожу себя в порядок. Притаскиваю из магазина пятилитровую бутылку воды и немного продуктов. Сажусь за работу.

До понедельника хочу ознакомиться с новым видом задач, которые, возможно, будут использованы в экзаменах этого года.

Июнь для меня особенный месяц, потому что за своих детей я болею сильнее, чем за себя. Перед всероссийским экзаменом почти не сплю, а потом от мобильного не отхожу до ночи.

В том году дети звонили мне наперебой и рассказывали взахлеб, какие были задания. Что сделали, где запутались. Мы потом все-все проработали еще раз. И ждали баллы с нетерпением. Все мои ученики поступили туда, куда хотели. И я верю, что в этом году будет так же.

В детстве я мечтала стать ученым. Открывать что-то новое, посвятить себя науке. Но со временем поняла, что обожаю преподавать. Делиться знаниями. Это желание столь сильное, что сравнить можно разве что с потребностью дышать. Найти общий язык с подростком, заинтересовать его предметом, влюбить в химию… Это ведь каждый раз вызов!

И я категорически не согласна с извечным нытьем старшего поколения, что дети уже не те. Что вот в их время! А эти якобы ни к чему не стремятся.

Неправда. И стремятся, и мечтают, и влюбляются, и охотно учатся. Просто они слишком быстрые. Современный мир меняется с безумной скоростью, количество информации, с которой приходится ежедневно сталкиваться, немыслимо.

Учителям сейчас нелегко. Нудные тексты без разделения на абзацы и монотонное бормотание не для детей двадцать первого века.

Я увлекаюсь работой, но нет-нет да о Паше вспоминаю. Все думаю, что было бы, если бы я не притворялась спящей. Если бы окликнула его.

Поэтому, когда в половину десятого приходит сообщение, я чуть не подпрыгиваю на месте! От Паши.

На секунду замираю с телефоном в руке. Он прочитал злые эсэмэски и накатал ответ. Что ж, перед смертью не надышишься. Снимаю блокировку. Читаю:

«Привет! Если вдруг не сдохну от стыда, то приеду после работы».

Я прыскаю, а потом смеюсь! Вслух!

Следом падает хитрое:

«Можно? Обещаю починить фильтр».

Широко улыбаюсь. Одна на кухне сижу счастливая! Ну как можно быть таким милым? Как?!

«Во сколько, Паш? Я обед приготовлю. Или ужин лучше?»

«Ближе к четырем. Склоняюсь к ужину».

«Вы разве оперируете в выходные?»

«В выходные чиним глаза приезжим. Тут поток со всего региона нескончаемый».

«А, ясно. Наверное, денег можно много заработать».

«Я приеду. Дождись, пожалуйста».

Я смотрю на лилии. Касаюсь их рукой, делаю фотографию. А потом выкладываю в соцсеть. Лайки сыпятся как из рога изобилия! Директ взрывается вопросами. Я редко что-то публикую, а если и делаю это, то в закрытом аккаунте, без своего лица. То пластиковый стакан в руке, то браслет на запястье.

Отрываюсь от ноутбука около двух часов дня и открываю холодильник. Можно было бы, конечно, заказать роллы, но я так давно не готовила что-то особенное, что сейчас хочется.

Звонок в дверь застает врасплох, несмотря на то, что у меня все готово. Лосось в сливках, салат, тушеные овощи и рис по особому рецепту. В холодильнике бутылка вина. Еще я… достала свечи.

И тем не менее.

Нервы. Нервы… Нервы!

Быстро подхожу к зеркалу, поправляю платье. Макияж едва заметный: дома яркий выглядел бы неуместно. Встряхиваю волосы.

Спешу открывать. Поворачиваю замок, отворяю дверь.

Паша стоит на пороге. С букетом роз. И… двумя большими пакетами.

– О, ты и правда переезжаешь? – спрашиваю я с улыбкой, но при этом немало растерявшись. Снова смеюсь, не зная, как реагировать.

Он на меня смотрит и тоже улыбается.

– Какая же красивая, – произносит тихо, настойчиво. – Я становлюсь зависимым.

– Спасибо за комплимент.

Волоски на коже встают дыбом. Я делаю шаг назад, пропуская «жильца» в квартиру. Принимаю цветы. Они пахнут вкусно, с мороза холодные. И Паша тоже. Он закрывает за собой дверь.

– Я колбу купил, инструкции прочел, – говорит мне, хвастаясь одним пакетом. Там что-то звякает, вероятнее всего, вино.

– О. Круто.

– И вот тут еще апельсины, – продолжает Адомайтис, протягивая второй пакет.

– Ауч! – округляю я глаза. – Судя по весу, килограмма четыре? Ты с ума сошел?!

– Чтобы тебе тяжести не таскать, я теперь к Евгению ходить буду. Хороший парень, вкусные фрукты… – поясняет Павел невозмутимо.

При этом я вижу четко, вот прям чувствую ревность его. Едкую, жгучую. Острым металлом царапающую его изнутри. И ревность эта родом не из неуверенности в себе, не из детской травмы или чего-то подобного. Она на опыте основана и обстоятельствами взращена.

Паша ведь… телефон разбил, и я обиделась. Потом после работы позорно уснул на диване. Адомайтис психует, потому что ему кажется, что он проигрывает.

Подхожу к нему на цыпочках, такому замерзшему. Меня ведет порыв, сама бы не осмелилась. Обнимаю его за шею, встаю на пальчики и тянусь к губам. Вкусным.

Паша реагирует моментально. Ставит пакеты на пол и хватает меня. Да так, что ахаю. В стену впечатывает и целует. Жадно, горячо. Совсем не так, как вчера. Вот теперь… на десяточку!

Нравится вкус его языка. И запах кожи, как и всегда, идеален. Его похоть проникает в меня наркотиком через слюну, с кровью по венам несется к каждой клеточке. Заставляя гореть и плавиться. Стонать позорно Паше в рот. Обнимать крепко, показывая, что ждала. Что нужен.

Глава 13

Я ведь к родителям не поехала из-за него одного. Больше причин оставаться в городе нет.

А еще… глупо, но я, кажется, скучала.

– Паша, – шепчу. И робко добавляю: – Там ужин. Я старалась.

– Для меня? – спрашивает он, сильнее сжимая талию.

Я все еще у стены. Киваю быстро, и он целует снова. В губы. Да так, что могу в ответ лишь обнимать. Ерошить короткие волосы на затылке.

Движения губ становятся торопливыми.

Ему мало.

Его язык скользит по моему.

Романтику: свечи, вино, ужин… – все сдувает солнечным ветром. Мы вдвоем оказываемся в вакууме, нагреты до предела. Мы как атмосфера на Венере – сплошной обжигающий ураган.

Я прижимаю его к себе. Паша целует мою щеку, потом шею. Снова по тем же точкам. Я откликаюсь всем телом. Будто приручена. Запрокинув голову на стену, не сдерживаю жадных быстрых вдохов. Он обнимает крепче. Так, словно не отпустит.

Будто его я. Хочется расслабиться. Довериться хочется. Вообразить, что Адомайтис будет защитой, что не предаст, что сила его мужская никогда против меня не обернется. От этой мысли слезы на глаза наворачиваются. Я вмиг становлюсь растерянной и уязвимой. Я любила уже однажды, сильно. Меня много раз предали.

Качаю головой, заставляя внутренний голос заткнуться. Не буду ждать слишком много. Иначе… никогда из своей скорлупы не выберусь.

– Все в порядке? – Паша нехотя отрывается от моих ключиц.

Они ему, кажется, нравятся. Он с таким наслаждением их ласкал только что.

– Ты… точно… помешался, – говорю прерывисто.

Паша жадно сжимает меня в руках.

– Наверное.

– У тебя губы… холодные, а язык… горячий. Это ошеломительно.

Сердце колотится. Он нависает сверху:

– Я тебя целовать везде хочу. Только об этом думаю.

Я сглатываю. И шепчу как-то жалобно:

– И я теперь только об этом буду.

Паша облизывает губы. Дышит часто. Чуть прищуривается. Глаза темные. Хочет.

Я смотрю вниз, смутившись, и вижу, как топорщится его ширинка. Снова кожу покалывает. Сегодня он не скрывается.

Наклоняется и нежно целует мою щеку. Говорит намного мягче, но все еще не так, как обычно. Возбужденный Павел Адомайтис сильно отличается от обычной версии.

– Я не буду спешить, Диан. Дианка. Ты сразу говори, что и как хочешь. Я буду ждать столько, сколько нужно. Сам-то бы уже тебя давно… – Замолкает.

– Что? Съел?

– Всю.

Я начинаю медленно расстегивать пуговицы на его рубашке. Хочется трогать его тело. Вчера смотрела – мне мало было. Только смотреть.

– Останови же меня, – говорит Паша мне в губы и снова целует.

Да так, что внутри огнем все, вихрем горячим закручивает до боли, до спазмов. И пальцы дрожат.

Я путаюсь. На третьей пуговке останавливаюсь. Руки больше не слушаются. Его похоть во мне достигает максимума. Желание в ушах бешеным биением отдается. Мысли плавятся.

Мир суживается до его запаха. До его поцелуев. До его языка. Который я хочу везде чувствовать. Интересно, Паша и правда будет меня облизывать?

– Почему тебя нужно остановить? – шепчу я с вызовом.

– Потому что я сейчас никого не услышу. Кроме тебя.

Паша наклоняется, достает из пакета с апельсинами здоровенную пачку презервативов. Крупные оранжевые фрукты падают на пол и катятся по коридору.

– Я смотрю, ты и правда надолго! – улыбаюсь я, кивая на… эм, сюрприз.

– Это так. Для разгона.

– Неужели выспался? – вздергиваю бровь.

Он вдруг подхватывает меня на руки и несет в спальню. Уже больше не спрашивая. И мнением моим не интересуясь. Всю свою власть я, кажется, профукала в прихожей, не надо было его одежду вообще трогать.

Пикнуть не успеваю, как остаюсь без платья. Адомайтис сам рубашку с себя стягивает, от меня глаз не отрывая.

– Паш, задерни шторы, – шепчу я, удобнее устраиваясь на кровати.

– Зачем? – спрашивает он. – Я хочу смотреть.

– Я не хочу.

Чтобы ты смотрел. И запоминал.

Паша медлит секунду, потом подходит к окну и задергивает портьеры. Я жадно ловлю последнее мгновение, чтобы полюбоваться им – высоким, поджарым, достаточно худым, но при этом крепким. Просто идеальным.

Его губы снова мои находят. Руки мягко касаются груди, низа живота, гладят. Изучают. Пока осторожно. Нежно.