– Мне, кажется, я знаю, у кого эти деньги, – прошептала я.

Теперь стала понятна внезапная нежность Ивана, и почему он исчез из электрички.

* * *

– Надь, я же впервые полюбила. И именно так, как мечтала еще в нашем далеком детстве. И все было как в моих мечтах, как и должно, было быть. Я даже на других мужчин смотреть не могла, я их просто не воспринимала. Для меня только один Глеб во всем мире существовал. Для него я готова была все на свете сделать.

– Похоже, он это тоже понял, Танечка. Вот и использовал тебя на всю катушку. Ты уж прости меня за такую правду. А то, что ты чувствовала, это страсть была, а не любовь.

– А разве это не одно и то же? Мне всегда казалось, что любовь и страсть неразделимы.

– Страсть разрушает, Тань, она опасна и для тебя и для окружающих. Человек, когда он одержим страстями, становится беззащитным, душа его обнажена, понимаешь, а голова, словно в тумане? Не хотела бы я пережить все это вновь, – тихо добавила Надежда.

– Не знаю, мне не с чем сравнить. Я любовь именно такой и представляла.

– Любовь – это, как подарок. На душе светло и покойно и ты растворяешься в своем чувстве и уверенна в своем любимом. Знаешь, что он всегда будет рядом с тобой, сумеет защитить, и пожалеть, и всегда будет смотреть на тебя с восхищением и любовью, чтобы с тобой ни случилось. А вообще, любовь, конечно, разная бывает и не только между мужчиной и женщиной. Мне кажется, любовь это и есть проявление нашей жизни и ее главный смысл. Надо жить и любить все, что тебя окружает.

Не знаю почему, но мне показалось, что Надя пытается мне что – то рассказать о своей жизни.

Мы тихо шли по белой аллее к станции, как в юности говорили о любви, только теперь перед нами в голубой коляске лежали и сладко посапывали два маленьких курносых носа

Эту ночь я провела на даче на старом скрипучем диване, но спала, как – ни странно, крепким сном. Мне даже ничего не снилось. И в первую секунду после пробуждения я не сразу сообразила – почему так болит моя душа. Но потом проснувшаяся память все расставила по своим местам, и мне стало так больно, словно меня избили, и все тело и душа у меня превратились в один сплошной синяк.

** *

Домой идти не хотелось, было страшно оказаться в тишине квартиры, вновь ощутить свое одиночество. Надежда уговаривала меня погостить у них, но мне не хотелось отравлять их светлый семейный мир своими горестями. Мы договорились, что я буду часто к ним приезжать. Федор дал мне свою визитку и обещал оказывать всяческую помощь в моем деле.

Григ с Шопеном, подняв пушистые хвосты, выбежали мне навстречу.

– Мальчики, простите меня, я совсем про вас забыла. Столько всего произошло за эти сутки. Сейчас я вас чем – нибудь накормлю, мои хорошие. А потом я поеду в санаторий к вашей хозяйке, теперь у меня есть на это время.

– Не стоит, хозяйка сама сбежала к вам из своего санатория.

Из комнаты, широко улыбаясь, вышла Виктория Осиповна. Но едва взглянув на меня, вмиг стала серьезной.

– Недаром душа не на месте была. Что произошло?

– Глеб забрал у меня девочку и я не знаю, где их искать.

– Ох, Лида, Лида, – вздохнула Виктория.

– А при чем здесь она?

– Глебу очень уж хотелось ребеночка, для полного счастья. Усыновить ему никто бы не дал. За границей с усыновлением вообще большие проблемы. Оставалось только одно – родить ребенка в России и увезти в свою Англию. Мы как могли, отговаривали их. Но Лида, ради своего Глебушки, готова была пройти по трупам, отказаться от всего: от своей жизни, от нас, даже от своего Коли. Коля тоже был категорически против этого плана. Глеб, как только они узнали какой он, был его постоянной болью.

– Ничего не понимаю. Виктория Осиповна, объясните мне толком. Что это за коварный план? И почему я ничего про это не знаю.

– Ох, девочка, долгая это история. Виновата я перед тобой. Я же подумала, что Глеб изменился и действительно полюбил тебя, что ты сотворила с ним чудо. И не стала ничего тебе рассказывать. Расстраивать зря. Ты такая счастливая ходила, светилась вся. Кто же мог подумать, что все это было ради ребеночка. А я даже на малышку и взглянуть не успела.

– Виктория Осиповна, – взмолилась я, – о чем вы говорите?

– Глеб, Танечка, не совсем обычный мужчина. Он, как бы это тебе сказать, женщинами никогда не интересовался. От этого и в Англию уехал, там им проще жить. Теперь даже свадьбы играют. Только вот против природы все равно не пойдешь. Свадьбы то им разрешили, а вот деток рожать еще не придумали как. Ну, вот тебя Глеб и окрутил, чтобы ты ему ребеночка родила.

– Нет! Да нет же, Виктория Осиповна! Мы полюбили друг друга – я в этом уверенна. Не может человек так притворятся!

– Тогда чего ж он ребенка забрал?

– Может, ему угрожали или запугали и он мою девочку спрятал? – цеплялась я за последнюю надежду.

До меня еще слабо доходило все, что сказала мне Виктория. Думать об этом не хотелось. Было противно и страшно, словно я оказалась в водовороте с нечистотами.

– А где сейчас Лидия Николаевна? Я была у них на даче, но там никого нет.

– Не знаю, Танюша. Правда, не знаю. Больше всего на свете, я бы хотела тебе помочь. Прости меня, милая.

– И что мне теперь делать? Куда ехать, где искать? Лидия говорила, что он в Америке, а вы сказали, что Глеб в Англии живет.

– Да мне кажется, что он и Лиде всю правду о себе не говорит.

– Ну, это и понятно. Он же секретный агент, все – таки.

– Господи, с чего ты это взяла? – всплеснула руками Виктория.

– Вы все так загадочно про него говорили, про его жизнь, про внезапные приезды… Вот я и сложила все в своей голове. Разве нет? Ничего я про него не знаю. И, правда, первый встречный.

– Сейчас поднимем все свои полки и будем искать нашу девочку! Не плач, Татьянка!

* * *

Чем больше я узнавала Федора, тем больше понимала Надежду. Федор был умный, решительный мужчина и при этом удивительно заботливый и мягкий. Казалось, он обладает всем набором тех редких качеств, о которых мечтают все женщины мира. Ну, может, кроме внешности. Но я уже не замечала его расплывшейся фигуры и поблескивающей лысины. Я видела перед собой только настоящего друга, который не просто окружил меня заботой, но оказывает реальную помощь, решая мои проблемы. И я уже почти поверила, что все в моей жизни наладится, и я заживу счастливой жизнью вместе с моей девочкой, с Надей и ее семьей, с Викторией, которая готова заменить моей малышке родную бабушку.

Но однажды Федор сам приехал ко мне домой. Лицо у него было уставшее и грустное. Я сразу поняла, что он принес не радостные вести.

Федор опустился на скамеечку рядом с входной дверью, не проходя дальше в квартиру. Он долго сидел, не поднимая на меня глаз, потом полез в свой портфель из дорогой кожи и долго перебирал в нем бумаги, доставая то одну папку, то другую. Наконец, словно собравшись с мыслями, Федор поднял на меня несчастные глаза и спросил:

– Таня, а как получилось, что вы подписали Глебу все бумаги на вывоз своей малышки за границу? Все бумаги оформлены официально, заверены нотариусом. Кроме того, Глеб предоставил видеосъемки, на которых вы… – Федор замялся, не зная, как тактичнее сказать мне о том, о чем я уже начала догадываться.

– На которых я веду себя не адекватно, и из которых следует, что я не совсем здорова с точки зрения психиатров? – пришла я на помощь другу.

– Ну, да! – выдохнул Федор. – Как все это могло получиться, Танечка?

– Бумаг я Глебу никаких не подписывала. А что касается моего состояния, то… он просто воспользовался. Дело в том, что я абсолютно не могу выносить алкоголь, даже в малых дозах. Однажды Глеб стал свидетелем, что со мной происходит всего от одной выпитой рюмки. И каждый раз при нашей встрече, он уговаривал меня выпить бокал шампанского, ну со всеми вытекающими последствиями. При этом он снимал меня на свою камеру, объясняя это тем, что будет скучать по мне и смотреть эти кадры. Я верила…

– Нотариус опознал, что вы приходили к нему незадолго до родов. Он еще очень удивился, вы производили впечатление счастливой пары.

– Незадолго до родов Глеба в России не было. Он приехал, когда девочке исполнилось два месяца. А до этого мы встречались только в августе. Я могу это подтвердить. Виктория может дать свидетельские показания. – Горячилась я, уже понимая, что вряд ли смогу вернуть дочку.

Федор молчал, и это молчание было самым страшным. Оно было, как смертный приговор, который мне вынесли.

– Он уже уехал? – задала я вопрос, на который знала ответ.

– Да, он с малышкой улетел в Англию.

– И я не смогу никогда ее увидеть?

– Я постараюсь, что – нибудь сделать, Таня. Только это будет долгий процесс.

– А кому он эти пленки передал и зачем? – вдруг спохватилась я.

– Глеб подал заявление о лишении вас родительских прав, – почти шепотом сказал Федор. – Таня, вам надо обязательно взять еще одну справку из роддома, что вы родили девочку в таком то году, такого то числа. И, надеюсь, у вас сохранилась медицинская карта с обследованиями из консультации? Там должно быть заключение психиатра. И, Танечка, мне будет нужна еще одна справка о вашей вменяемости. Вы понимаете? Никто не сможет лишить вас права быть матерью без веских причин. Будем бороться!

* * *

Даже не знаю, как бы я выжила, если бы в моей жизни не появилась Надя с ее семейством? Я с удовольствием помогала ей с близнецами. Они переехали в свой замечательный просторный дом, где было много света, тепла и друзей.

Виктория со своими подругами так и не смогли найти Лидию. Она уехала вместе с Глебом и моей девочкой, оставив свой любимый Питер, подруг и несчастного Николая Семеновича. Они бросили его одного в квартире, даже не сообщив ему свой адрес. Просто улетели и все. Старик даже не сразу сообразил, что произошло. А когда понял, то сразу постарел лет на тридцать, опустился, запил. И несколько месяцев не выходил из своего жилища, пока в нем не появилась сердобольная Натка со своей кипучей энергией и желанием помочь всем и каждому.

Они так и стали жить вместе. Натка окружила его такой заботой и любовью, которую старик, похоже, и не испытывал за всю свою жизнь.

Подруги сделали его четвертым членом своей компании, что пошло на пользу всем.

Только приходя в нашу квартиру, Николай Семенович неизменно передо мной извинялся. И смотрел на меня долгим смущенным взглядом, по которому одна я понимала без слов, что все без изменений, новостей нет.

И все, казалось, успокоились, смирились с неизбежностью потери, ведь жизнь продолжается с ее радостями, улыбками, тревогами и слезами, с солнечными днями и грибными дождями. Все идут дальше, меняются, подстраиваются друг к другу или принимают мир таким, какой он есть.

Только во мне образовалась пустота. Она иногда полностью меня поглощала, как черная дыра, и еще немного и от меня бы ничего не осталось, но кто – то открывал для меня свою душу, давая уголок отогреться.

Больше всего давали мне тепла подрастающие близнецы. Не утешая, не зная про мою печаль, в отличие от многих взрослых, они полностью заняли окружающее меня пространство своими пухлыми ладошками, светлыми чубчиками, сопливыми носиками, звонким смехом.

Они впускали меня в свой удивительный мир детства, – принимая в игры, наделяя любимыми игрушками, позволяя читать детские книги, заставляя через силу радоваться жизни.

Но все эти долгие годы я постоянно ощущала запах моей девочки.

Наверное, я тоже старею, потому что стала бояться своих бессонных ночей. Чтобы ни говорили ученые, а спать по восемь часов в сутки вовсе не обязательно, по крайней мере, мне. И Виктория и Надежда, когда я оставалась у них на ночь, очень тревожились из-за моей бессонницы, поэтому я тихо лежала в кровати не решаясь даже включать свет. Лежала и страдала от своих тревожных мыслей. Они не заставляли себя долго ждать, а появлялись практически сразу, как только я делала вид, что собираюсь спать, как большинство нормальных людей.

Тревоги, обиды и горести водили вокруг меня хороводы и не давали вздохнуть или отвлечься на что – то более светлое и безмятежное.

Мне хотелось подумать о Севе, о Славике, о Наде, о ее уютном доме, где мне всегда хорошо; о своей работе, которую я люблю, но все это отодвигалось на второй и даже десятый план. А голову сжимали бесконечные мысли о дочке: как она растет, какая стала, на кого похожа? А еще мне очень хотелось знать – мучает ли совесть Глеба или он воспринимает все как успешную операцию? И даже вспоминала Ваньку – моего непутевого брата.

Тогда, после его исчезновения, я решилась позвонить маме и рассказать о нашей встрече. Мама говорила со мной холодно, как и в тот последней день, словно мы расстались только вчера и она до сих пор зла на меня. Она сказала, что про Ванькины дела слушать ничего не желает. У нее теперь другая семья, где она по – настоящему счастлива. Мне и Ване она отдала всю свою душу, молодость и жизнь. Но оказалось, что все это было отдано впустую; мы – неблагодарные дети, не оценили ее жертвенности и теперь ей совершенно безразлично, как мы будем продолжать свое взрослое существование. Она так и сказала – «взрослое существование», абсолютно точно оценив нашу с Ванькой жизнь, не зная всех жутких подробностей.

Она пожелала и мне найти свое настоящее женское счастье, а не цепляться за иллюзию семьи.

Вот такой у нас произошел разговор с мамой. Она даже не спросила, как живет ее обожаемый Ванечка. Просто вымела нас, как мусор, из своей по-настоящему счастливой жизни. Только сказала, что отец наш тоже обрел себя, но каким именно образом произошло это обретение, уточнять не стала.