1 НЕВИДИМЫЕ КАМНИ

Я расскажу свою дурацкую историю. Меня уничтожили не рак, не война и не насилие. Как и сотни детей на планете, меня убила школьная травля. Концовка застанет тебя в душном автобусе, очереди к врачу, или на верхней полке плацкарта. Взгляни на людей вокруг, может кто-то из них – я?

Сентябрь 1996.

Получается, всё началось с дырявого носка. Учитель поручила мне полить цветы в классе, пока остальные дежурные драили пол. Сегодня повезло – не заставили отковыривать засохшие жвачки под партами, оттирать черные полосы со стен и линолеума. Я скинула обувь, забралась на стул, потянулась с кружкой воды к раскидистому хлорофитуму на шкафу. На верхней полке пылилось множество бумажных шариков, мальчики плевались такими из самодельных трубок. Я заметила надпись на смятом ватмане. «Математика ум в порядок приводит» В прошлом году кто–то добавил «не» перед словом «приводит», и Нина Алексеевна сняла плакат со стены.

– Оль, у тебя дырка! – добродушно рассмеялась Маша С., приступая к отмыванию заляпанной дверцы шкафа. Я посмотрела на свои ноги – палец забавно торчал из носка. Оборин мельком взглянул на нас, продолжая возить шваброй по полу, хотел быстро закончить и бежать на футбольное поле. Его друг ещё полчаса назад поднял стулья на парты, и гонял мяч за окном. Нина Алексеевна оторвалась от проверки тетрадей:

– Козлова, как бомжиха, ей-богу. Разве сложно носки нормальные найти?

Оборин согнулся от хохота и выронил швабру.

– Точно бомжиха! – заорал он. – Нищета!

Я вспомнила, как проспала сегодня, схватила что попало из ящика, побежала на уроки.

Все равно под кедами не видно.

Почувствовала, как лицо покраснело, а в животе неприятно закрутило.

– Меньше разговоров, больше дела! – Нина Алексеевна застучала железной линейкой по столу, но Оборин не останавливался, его хохот напоминал лай злобной цепной собаки. На следующий день про дырявый носок знал весь класс.

Апрель 1997.

Я закрывала руками лицо, мокрое от слез и липкое от соплей. Вокруг смеялись, кричали, топали, барабанили по партам. Я считала секунды до звонка, когда в класс зайдет учитель, и они заткнутся хотя бы до следующей перемены. Место за партой превратилось в мою личную клетку. Я словно приросла к стулу, ловила каждое обидное слово, мысленно сжимаясь до мизерных размеров. Казалось, что лица великих математиков с портретов над доской застыли в молчаливой усмешке, стены медленно сдвигались и давили. Голоса одноклассников звучали будто не с соседних парт, а внутри головы. Вопли, оскалы, веселье. И без того полудохлого кролика кинули на растерзание гиенам – посмотреть, как быстро стая покончит с беспомощным зверьком. Мир сузился до размеров классной комнаты. Локти больно упирались в парту, всем телом я ощущала летящие отовсюду невидимые камни. Маленькие, средние, огромные, оставляющие незримые синяки и царапины. Самые тяжёлые прилетали от Оборина, Соболевой и Жеребцова. Оборин умел завести толпу, превращал издевательства в целое представление, сильно отставал в учёбе, но класс всегда дружно смеялся над его шутками.

Соболева обращалась ко мне редко, лишь иногда высказывалась.

Что с нее взять – нищета.

Смотрите, какая у Козловой стрёмная обувь!

Соболева меняла наряды каждый день, в школу приезжала с братом на машине, постоянно приносила конфеты и жвачку. Несмотря на плохие оценки, её фамилия не упоминалась на родительских собраниях. Мне хватало одного взгляда, чтобы ощутить насколько сильно она меня презирает.

С Жеребцовым мы дружили в начальных классах. Он подкидывал записки с сердечками и провожал до дома. Закончилась первые три класса – время, когда учительница приводила в пример мои диктанты, хвалила перед всеми в залитом солнцем кабинете, объявляла лучшей ученицей каждый год. Я улыбалась почти полностью коренным рядом зубов, вприпрыжку бежала домой, размахивая тетрадью, где красовались пятерки с плюсами.

Соболева уже тогда невзлюбила меня.

Мама сама на базу ездила за шторами, чтобы в классе было красиво.

И зеркало в гардероб тоже мы покупали, а хорошие оценки у Козловой.

Она на день рождения даже конфеты не шоколадные приносит!

Тогда я еще не успела сломаться, мне было всё равно, кто принёс шторы и зеркало в школу.

Классным руководителем стала математичка Нина Алексеевна. Вместо сплошных пятёрок и редких четверок, в дневнике всё больше краснели двойки и даже колы, а Жеребцов с любовных писем перешёл на плевки. В его взгляде больше не читалась наивность, как в начальной школе. Раньше он дёргал меня за косичку и срывал шапку, мы вместе заливались смехом в шумном гардеробе на первом этаже, бегали по лестнице под ругань дежурных. Я дружила с беззаботным ребёнком-третьеклашкой, а начиная с 1996 года, боялась смотреть в глаза этому человеку. Теперь смешно было только ему.

С каждым днём всё сложнее было заставить себя идти на уроки, в то время как для остальных травля стала любимым ежедневным занятием. Даже толстый рыжий Гуренко, которого дразнили «Жиренко», громко хохотал, сидя за последней партой, пока не умер во сне незадолго до окончания десятого класса.

Раздался звонок. Вошла Нина Алексеевна:

– Козлова опять в слезах? Хватит нам кабинет заливать.

Со скрипом мела по доске смешались усмешки и шепот за спиной. В какой момент из детсадовских мальчиков-зайчиков и девочек–снежинок они превратились в неведомых тварей? Одноклассники часто обсуждали мою немодную поношенную одежду, торчащие волосы, огромный нос картошкой, на котором постоянно соскакивали прыщи. Носить в школу в шестом классе было особо нечего – пара кофт, джинсы, колготки и юбка до колен. Остальные вещи совсем не годились – с дырами, вытянутые, выцветшие, готовые к роли половой тряпки.

А может дело в нелепой фамилии? Козлова. Оля Козлова. Действительно смешно, правда? Коза, Козлина, Козлище.

У козы кривые ноги.

Коза страшная.

Коза опять ноет.

У козлины стрёмные волосы.

Волосы постоянно путались. Слишком густые и непослушные, чтобы сохранять нормальный вид в течение дня. Даже если с утра прийти в школу с чистой и прибранной головой, к концу второго урока они уже свисали паклями, предательски торчали на макушке. Иногда удавалось быстро расчесаться в туалете, но обычно там толпились одноклассницы и девчонки из параллельных классов, поэтому я часто ходила с растрёпанной головой.

***

Урок тянулся бесконечно долго. Классный руководитель, между собой ее называли просто Нинка, склонилась над журналом. Она водила огрызком карандаша по списку учеников, выбирая, кто пойдет решать уравнение.

– К доске идет…

В пятом классе я совсем перестала понимать математику. Радовалась каждой, чудом полученной тройке. Нинка вытерла пот со лба носовым платком в цветочек. Её огромные красные щеки обвисли, очки сползли с носа, готовые упасть. Наверно она испытывала приятное ощущение власти, держа класс в напряжении. Я сосредоточилась на завитушках и косичках в конце тетради. Раз за разом обводила, рисовала новые, опять обводила. В тетрадях, учебниках, блокнотах, дневнике. Они напоминали ветви сказочных деревьев. Иногда добавляла цветы. Но обычно везде красовалось множество завитушек и косичек, переплетённых между собой. Каждый раз, сама того не замечая, я заполняла свободные места на бумаге, пока учительница объясняла новую тему.

– Козлова!

Она довольно часто меня вызывала, и я чувствовала, что ей нравилась моя растерянность. Под тихие смешки я вышла к доске. Оборин полушепотом, но так, чтобы все услышали, заявил:

– Козлина давай! Удиви нас!

Нинка попросила класс угомониться – «дать человеку спокойно подумать», и добавила:

– Хотя вряд ли это поможет, – чем вызвала шквал смеха.

– Всё, успокоились, – она поправила очки указательным пальцем, взглянула на меня, отвернулась к окну.

Некоторое время я просто стояла, сжимая в руке бесполезный кусок мела, отчаянно поправляла кофту, пытаясь натянуть ее как можно ниже, рассматривала огромный транспортир, закреплённый под доской.

В прошлом году Нинка оставила меня после уроков для разговора. Я тогда мяла в руках серую вязаную шапку, а она неторопливо заполняла журнал.

Козлова, в шестом классе тебе придётся туго.

Я, конечно, могу с тобой позаниматься. Естественно, не бесплатно. Поговори с родителями.

Пока я позорилась у доски, Нина Алексеевна безучастно смотрела в окно. Наконец она повернулась и вздохнула:

– Решить уравнение, значит найти все его корни, или убедиться, что корней нет, а не застыть столбом с мелом в руках. Садись, Козлова, два.

Затем к доске пошёл отличник Коротков, прекрасно справился с заданием и получил заслуженную пятерку. С первого ряда до меня долетел его шёпот соседу по парте:

– Мутное уравнение, думал не смогу решить. Нинка толком даже не объясняла эту тему. Я просто сам чуть вперёд залез, там сложно, но интересно очень. Надо будет получше разобраться.

Дома я сразу позвонила деду. Сказала, что хочу приехать на электричке в гости. Выпросить яблочное варенье из погреба, погреться у печки, ещё раз посмотреть на пистолет, который он показывал мне в прошлом году. Дед расставлял несколько бутылок в поле. Я научилась стрелять, но каждый раз промахивалась.

***

В классе я общалась с четырьмя девочками. Они не вступались за меня, но и не обижали. Ира К. жила с мамой, тремя сестрами и старой бабушкой, отец Лены Д. постоянно пил водку, а по выходным избивал мать, в семье у Маши С. не было ни отца, ни денег. Ещё одна отличалась скверным характером. С ней мы дружили и за стенами школы. Ксюша часто нервничала и ненавидела свою фамилию – Пикарь. Ксюшу Пикарь одноклассники иногда обзывали "Пекарь". Она бесилась, посылала обидчиков в жопу, носила розовый свитер с оленями, собирала жидкие волосы в хвостик. В отличие от меня, Ксюша редко плакала, только постоянно психовала и кидалась вещами. Иногда мы ходили друг к другу в гости, устраивали родителям представления – танцы, сценки, песни, фокусы. В мае мы приготовили танец, во время припева песни планировалось неистово крутить головой, чтобы туго заплетённая косичка взлетала как можно выше.

Зной моей мечты, стон твоей любви,

Трепет твоей души и мне не веришь ты.

Зной моей мечты, стон твоей любви,

Трепет твоей души и мне не веришь ты.

В четверг после уроков мы направились к Ксюше в гости. День стоял идеально весенний – свет наполнял всё вокруг. Мы сняли шапки. Воздух ещё не совсем прогрелся, но нам было всё равно. Чуть ощутимый ветер и солнце – дополнительный глоток свободы перед выходными. Я любовалась бликующими окнами пятиэтажек, некоторые из них были распахнуты, оттуда орала музыка.

Кукла Маша, кукла Даша,

Просто дети стали старше.

Мы размахивали в такт музыке пакетами со сменкой, у Ксюши оторвалась ручка, она несла вещи, зажав подмышкой.

Голубое, с одним маленьким облаком небо, казалось особенно чистым и бесконечным. Менялись дома, а с ними окна и песни.

Длится ваш беззаботный случайный роман

Уже целых семнадцать недель

Длится ваш беззаботный случайный роман

Уже целых семнадцать недель…

Выступление удалось, даже хмурый Ксюшин отец не ворчал, только жевал уголком рта свежую сигарету и аплодировал. Мама не хотела отпускать нас без чая с печеньем, за минуту накрыла стол, достала поднос с замороженными пельменями из холодильника, но мы торопились показать номер моим родителям. Взявшись за руки, отправились в сторону моего дома, смеялись так сильно, что приходилось останавливаться. Слезы текли из глаз, в животе всё сжималось. Мы были на грани того, чтобы обмочить джинсы, но продолжали идти и пытались успокоиться. Причин для веселья находилось много: встречные симпатичные парни, странные прохожие, внезапно всплывшие в памяти смешные моменты.

Мама обещала отпроситься с работы пораньше, посмотреть наше выступление, папа ещё в понедельник отменил поход в гараж. Мы вышли из лифта, я нажала кнопку звонка. Он защебетал в квартире, а в нос ударил запах, возвращающий в реальность из любых мечтаний.

– Совсем забыла, они ушли по делам!

Я побежала вниз по лестнице.

– Пойдем быстрей, все равно никого нет дома, провожу до гаражей.

– Точно нет? – Ксюша ещё стояла у двери, рассматривая надписи и рисунки на стене.

Аня+Саша=любов

Аня из 14кв д у р а

– Точно! – я вся кипела внутри, тыкая кнопку вызова лифта – Приехал, пошли.

Ксюша спустилась, зашла вслед за мной в кабину.

– Зачем ты ниже вызвала? Он никуда не уезжал с девятого.

– Так надо.

Я вдавила наполовину сожженную кнопку с единицей, лифт захлопнулся, сомкнув половинки сердца, нарисованного на дверях, поехал вниз. Я обняла Ксюшу у гаражей и отправилась домой. На лестничной площадке всё ещё стоял аромат перегара. Когда твои родители пьют, ты чуешь его ещё на лестничной площадке, им пропитаны вечера и выходные, мысли и слёзы в подушку. Я открыла входную дверь своим ключом. Запах превратился в вонь – закуски, оставленной на столе и выблеванной в тазик, лака для волос, несмытого унитаза. На кухне горела люстра, хотя в окно лился дневной свет. Стол был усеян грязными тарелками, на некоторых остались кружочки соленых огурцов и надкусанный хлеб, в центре возвышалась пустая бутылка. На полу валялась такая же, с тремя семерками на этикетке. Её содержимое я сразу вылила в раковину, хотя знала, что скоро появится новая. В зале работал телевизор, мама спала на разложенном диване, отвернувшись к стене. Тазик с блевотиной находился рядом на полу. Стояла духота, пронизанная смесью пота с мочой, выкуренных сигарет и объедков, в телевизоре крутой детектив раскрыл преступление, лишь взглянув на труп, и пил кофе прямо на месте убийства. Сквозь задернутые шторы яростно пыталось пробиться весеннее солнце.

***

Утром мама открыла дверь в мою комнату, молча положила на кровать три купюры и вышла.

В десять лет я хотела уйти из дома, стояла у двери в синем клетчатом пальто, с собой собиралась взять только любимые книги и блокнот с ручкой. Одну из книг – «Рассказы о потерянном друге», не могла найти несколько дней, затем обнаружила под ножкой стола на кухне. Благодаря книге стол перестал заваливаться набок. Я знала, что не решусь уйти, даже не стала разбивать полную копилку-кота, хотела услышать, что пить она больше не будет. Но

Я свою меру знаю. На себя посмотри – скатилась с пятёрок на двойки!

Не твое сопливое дело указывать, как мне жить!

Тетя Ира вон вообще без мужа, выпивает иногда, ну и что? А у тебя оба родителя рядом, бедная–ты–несчастная.

Я прожила жизнь, тебе не понять.

Иди погуляй, взрослые пообщаются.

Ее застольные подруги тоже прожили эту недоступную пониманию жизнь. Например, Тетя Ира – приятная собутыльница и собеседница, ей отлично удавалось исполнять «Ой, мороз-мороз, не морозь меня…» даже после двух бутылок. Она пела так душевно, что у всех за столом текли слёзы. «Подростковая придурь, все пройдёт, Мишке своему скажи, чтобы на поводу не шёл. Обычно папы дочек балуют» – говорила мудрая тетя Ира, разливая водку по рюмкам или пиво по кружкам. А что она говорила, когда ее сын через несколько лет повесился в туалете, я не знаю.

***

Долгожданные выходные начались с полоски солнечного света на стене. Теплый май вполне годился в этом году на роль первого летнего месяца. Я долго валялась в постели, размышляя обо всем подряд: на что бы я тратила бесконечный запас денег, куда пойти сегодня с Юлей П., страшно ли умирать. Я дождалась, когда в телевизоре хищники победят травоядных, вышла на балкон, высунулась в боковое окно. Юля П. жила этажом ниже, и уже выглядывала из окна своей спальни.

– Чё делать будем? Я уже оделась, – она высунула руку в своей любимой жёлтой кофточке.

– Пошли на рельсах монеты оставлять?

– Давай, а потом на речку.

Я надела джинсы и футболку, накинула ветровку. Уже обуваясь, крикнула маме, что иду гулять.

– А поесть? – в квартире вкусно пахло выпечкой и постиранным бельём. Сегодня мама пекла сытные пироги и жарила пирожки. С картошкой, капустой, луком и яйцом.

Самая прекрасная и дешёвая еда в мире.

– Я ненадолго!

Идеальное утро. Без полных и пустых бутылок.

Железнодорожный вокзал находился рядом с домом. На пути к рельсам мрачными, без промежутков, рядами выстроились гаражи с черными гудронными крышами. Иногда перед сном я считала проезжающие составы по звуку. Засыпала уже после третьего или четвёртого.

Мы залезли на гараж и направились по крышам к железной дороге. Со стороны платформы то и дело раздавались голоса диспетчеров. Они периодически бормотали короткими и невнятными фразами.

Мы остановились на крыше гаража дяди Вити из соседнего подъезда. Он хранил там картошку и играл в карты с моим папой по субботам.

Я побывала в этом гараже один раз, когда папа помогал донести пакет с рыбой для детей и кота дяди Вити. В гараже было не на много теплее, чем на улице. Дядя Витя включил свет и прикрыл железную дверь, оставив щель размером с ладонь.

– Извиняй Ольга, мы тут покурим, – он взял с полки пачку с сигаретами и банку из-под кофе, встал у выхода. В дверном просвете заколыхался дым. Я разглядывала гараж – куча хлама на полу, плакаты с женщинами в купальниках и просто в трусах на стенах, серая пыль и темные углы.

Папа почти каждые выходные уходил куда-то. В гараж с дядей Витей, на рыбалку, помогать двоюродному брату начальника строить баню. Когда он оставался дома, то весь день смотрел телевизор. Комментировал происходящее на экране, а потом засыпал.

Вас всех там расстрелять надо.

Когда вы уже сдохните, ублюдки?

У этого придурка все песни на один мотив и те под фанеру.

Вас там крышуют, а простой народ загибается.

Угробили страну.

Когда я попросила денег на семечки, папа показал мне, где находится пункт приема стеклотары, и мы с Юлей П. ходили сдавать бутылки, а потом в ближайшем ларьке покупали сладости и растворимый сок. Папа выпивал меньше чем мама, и говорил тоже меньше. Он жил с нами, но в то же время, будто на своей планете, на которой было удобней и интересней.

Юля П. остановилась.

В этом месте люди переходили пути, чтобы попасть на берег реки. Мы спустились, разложили монеты на рельсах, стали ждать, вскоре замаячил сигнал приближающегося состава. Грузовой поезд промчался мимо нас с диким ревом за считанные секунды. Мы отыскали монеты – теперь уже безликие металлические пластинки.