В явный диссонанс с белизной ткани, из которой был пошит её наряд, входила довольно широкая полоса из тёплого светло-терракотового оттенка, спускающаяся от груди и захватывающая всю талию до бёдер. Создавалась иллюзия плотного широченного, очень броского, будто кожаного ремня, тисками сжимавшего осиную талию гостьи.

Та повернулась ко мне своей стройной спиной, и вид её длинных волос, стелющихся ровной блестящей гладью до самой поясницы, всколыхнул в памяти ещё одно недавнее воспоминание.

Я напрягла свои взбунтовавшиеся серые клеточки и внутренним взором увидела просторный зал ресторана, в котором в прошлую пятницу устроила то памятное шумовое представление с капельками от гранатового сока, опрокинув на себя содержимое бокала, предназначавшегося Орлову. Как раз за его столиком и восседала тогда девушка с очень похожими, такими же длинными и блестящими волосами. Сидела она тогда спиной ко мне, что и позволило запечатлеть в памяти её пряди во всей красе и подробностях. Правда, оттенок её локонов сегодня слегка отличался. Сейчас он стал чётко пепельным, но остался ровно той же длины и степени ухоженности. Текстура волос увиделась мне такой же блестящей и гладкой – настоящей зеркальной гладью, как тогда, так и сейчас мощным магнитом притягивающей внимание окружающих.

Гостья, видимо, интуитивно ощутив на себе мой пристальный взгляд, на пару мгновений обернулась в нашу сторону, и я заметила у неё на лице ровно такую же, как у меня маску, сквозь которую меня протаранили ревностным взглядом изумрудных глаз.

«Что здесь делать спутнице Орлова? Нет, её не может быть здесь по определению», – притушила я своё разбушевавшееся воображение и сосредоточила внимание на человеке, сопровождавшем гостью и стоявшем теперь лицом ко мне, вернее – лицом, спрятанным под чёрной глянцевой маской. Сквозь неё на меня смотрели тёмные, настолько влажные глаза, что создавалось впечатление, будто мужчина плачет.

Приглядевшись повнимательнее, я поняла, что это – далеко не так: он совсем не расчувствовался, повстречав здесь – наяву – свою коллегу по саге, просто обладал неприятной особенностью скользкого взгляда – особенностью, которую я ярко представляла себе за чтением саги, а в реале – наблюдала лишь однажды: как-то в очень далёком детстве.

Воспоминания о том моём пересечении с обладателем подомный глаз надёжно спрятались в самых дальних уголках моей памяти. И припрятались они там настолько глубоко, что я так и не смогла выудить их в моменте, то есть – без затрачивания дополнительных усилий.

«Ладно, вспомню после…», – решила я, перестав изводить свои серые клеточки тем воспоминанием и сосредоточившись на образе, созданном скользким гостем.

Костюм его был полной копией одеяния персонажа из компьютерной игры, созданной по мотивам той саги. По Алискиной классификации переименований я определила этого члена клуба как Рина.

Сей коварный чародей-недоучка из саги был облачён в бархатный кафтан оттенка сепии, то есть – приглушённо коричневого, с красноватым отливом. Поверх кафтана был накинут стильный плащ совсем не чёрного цвета, как у некоторых других гостей. То была добротная, чуть ли не в пол по длинне накидка странноватого: с некой смесью черновато-серого оттенка, дополненного неслабым отливом болотного.

«Он будто бы недавно выплыл из тины и сразу пожаловал в клуб. С корабля на бал… – размышляла я, всё ещё выдерживая на себе прямой взгляд чёрных влажных глаз этого человека. – Болотный червь какой-то», – мысленно окрестила я его по аналогии с телосложением: чародей сей хоть и отличался высоким ростом и даже обладал некоей пластичностью в движениях, однако казался больше худощавым, нежели стройным. И эту худощавость я назвала бы излишней.

«Слишком жилистый. Неприятный тип», – припомнились вдруг слова Полины.

Когда-то очень давно я подслушала, как она высказала их папе. Высказала уже после того, как человек с похожим взглядом ушёл, предварительно что-то обсудив с отцом. – Да… Я помню слово «предварительно». Его произнёс тогда папа в разговоре с тем человеком… Когда это было? До того, как папа отбыл в ту злосчастную командировку. Да, это было незадолго до того… За несколько дней до… О чём они тогда беседовали? Не помню… Как странно: я ведь была тогда рядом с папой и всё слышала… Может сеттинг поможет вспомнить?.. Надо попробовать. Стол на открытой площадке, типа кафе. На столе передо мной – большая чаша с мороженным… Моим любимым – фисташковым. Двойная порция. Да, папа тогда взял мне двойную порцию, но велел есть вкусняшку медленно, мелкими порциями и не рассказывать об этом маме. Почему? Потому что она была бы не рада. Она всегда мечтала, чтобы я была стройной, а для этого надо было ограничивать калории. Ладно… Отвлеклась. Ракурс – на наш с папой столик! – мысленно велела я себе и сосредоточилась на прояснившейся картинке перед глазами: – Довольная нежданно свалившемся на меня бумом калорий, я ем мороженое и тут… К нашему оазису счастья подходит человек с мокрым взглядом. Подходит, приветствует папу… Называет меня… Как? Не помню… Ладно… Тот садится за наш столик и перетягивает всё папино внимание на себя. Мне становится обидно, ведь папа сказал, что скоро уедет в важную командировку, и мне хотелось провести время только с ним. Только вдвоём. Полина поняла это и оставила нас в кафе. Оставила и ушла пробежаться по магазинам. Да, она тогда ушла и вернулась только тогда, когда тот дядька поднялся из-за стола и собрался уходить. А когда он ушёл, она и сказала те слова, которые я вспомнила выше. Но это было позже… Вернёмся на исходную. Дядька с важным видом усаживается за наш столик и что-то говорит папе. Что именно? – Я напрягаю память, но пред глазами предстает лишь белый лист… Вакуум. Полный вакуум по той их беседе. – Нет, – удручённо констатирую я и с сожалением добавляю: – Не вспоминается… Ладно, зайдём с другой стороны. Что делаю я? Я закидываю сердитыми взглядами вероломного вторженца в наше с папой общее пространство и начинаю резво «болтать» ногой под столом. Это – моя дурная привычка в детстве. Она проявлялась, если я сердилась или очень обижалась на что-то. К слову, с этой вредной привычкой неустанно боролись и дедушка, и Полина. Ладно… В тот день я и сердита на того дядьку, и одновременно обижена на него. Поэтому я болтаю ногой настолько усердно, что несколько раз попадаю своим новеньким сандаликом этому человеку по коленке. Тот слегка морщится, но замечания мне не делает – он просто игнорирует меня и продолжает о чём-то говорить с папой. Так о чём они тогда говорили?.. Не получается припомнить… Помню лишь, как папа ему тогда сказал: «Но имей в виду: это – предварительная договорённость. Мне нужно обсудить её с Холодом… Да, с Холодом… Папа сказал именно так. О чём была та договорённость? Да какая разница, Катя! Причём тут это сейчас? – вдруг рассердилась я, скорее на то, что не могу в подробностях припомнить всё из того дня. – С чего вдруг мне это припомнилось? Где гарантия, что это – человек из того эпизода? Её попросту нет! Этого типа с тем связывает только сальный взгляд! Ну и, похоже, – острые коленки», – сделала вывод я, окинув взглядом эту часть тела того, кто всё ещё буравил меня взглядом, того, чей взгляд я с честью выдержала, подсознательно как бы бросая вызов.

Циря, стоявшая рядом с этим Болотным Червём, видимо, заметила, что её спутник одаривает вниманием чужую даму и снова окинула меня, теперь – пронизывающе-придирчивым взором. А затем… Затем, вдруг резко потеряв ко мне всякий интерес, воззрилась на кого-то, явно находившегося недалеко от меня. Я проследила за тем, куда смотрит обладательница строптивого взгляда, и ахнула от неожиданности!

В зале появился очень узнаваемый для меня персонаж. Своей загадочностью тот затмил в моих глазах всех присутствовавших и я, против собственной воли, прониклась к нему уважением и даже – некоторой подсознательной общностью, что ли… Похоже, причиной тому было то, что персонаж, неспешно и очень уверенно шествовавший сейчас в самую вглубь зала, представлял из себя практически полную копию главного, так полюбившегося мне героя из той саги.

Покрой костюма строго очерчивал высокую мускулистую фигуру Гера. Если придерживаться Алискиной классификации имён из её занятной игрухи, то в зал сейчас вошёл именно он! Обладатель этой фигуры увиделся мне настоящим атлетом из средневековья: высоким, стройным и одновременно мощным.

Рельефно развитый торс незнакомца, наверняка закалённый регулярными тренировками в спортивном зале, был облачён в кольчугу: очень плотную, неоднородного, по большей части – тёмно-коричневого оттенка. Поверх неё грудную клетку гостя крест на крест стягивали широкие полоски из ткани, по фактуре схожей с кожаной. Очерчивая контур массивных плеч члена сего мутного клуба аксессуар этот визуально усиливал мощь, что добавляло герою моих подростковых фантазий могущества с самой толикой кровожадности.

Кончики белёсых волос того, с кого я теперь не сводила глаз, едва касались плеч, а вероятные изъяны на лице (если иметь в виду полное совпадение с героем саги) полностью покрывала маска. Медленно продвигаясь вперед, Гер порой оборачивался по сторонам и будто сканировал окружение зала взглядом. Глаза сквозь узкие щели чёрного маскировочного покрытия смотрели на всех абсолютно по-волчьи: властно, с неким подозрением и настолько многозначительно, словно их хозяину известно больше остальных, здесь присутствующих. Это странное ощущение усугублял оттенок радужки, который увиделся мне очень светло-карим, почти жёлтым. Взгляд этих глаз покорял остротой и вонзался он словно иголкой в, казалось бы, самое сердце того, кем хозяин этих глаз по ему одному известной причине вдруг заинтересовывался. Когда укол этих глаз достиг и моего лица, я заметила, что в их радужке заметен эффект некой зеркальности, что ли.

Если Гер задерживал внимание на объекте своего интереса, как сейчас – на мне, например, то глаза его принимались искриться по-особенному. Не отводя взгляда от этих странных очей, я никак не могла определить природу их блеска. Было ли причиной тому освещение, яркими лучами лившееся с потолка, либо нечто другое, с явным налётом мистицизма, – оставалось для меня непонятным.

«Какое точное попадание в образ!» – мысленно восхитилась я и, справедливости ради, добавила: – Нет эффекта плаксивости, как у прежнего объекта моих наблюдений».

Образ гостя завершался брюками из грубой темно-коричневой, почти чёрной кожи, скорее всего – буйволиной, подчёркивавшей хищную, сродни звериной, мощь в, казалось бы, стальных икроножных мышц. Сапоги, сходные с брюками по фактуре, подчеркивали длину ног. Человек в костюме Гера продолжал не спеша расхаживать по залу. Словно настоящий вождь стаи, он инспектировал нас могущественным сканирующим взглядом, будто все, здесь собравшиеся, были его паствой, и в данный момент он выискивал в ней неблагонадёжных.

Гер неспешно достиг центра зала. Вдруг яркий отсвет некой иллюминации опалил белесый оттенок его волос и на мгновенье-другое локоны словно взыграли алым пламенем. Это придало незнакомцу флёр пущей таинственности в моих глазах. Под впечатлением оказалась не только я. Вокруг послышались негромкие восторженные «ах» и опасливые «ой», что только подтвердило мой вывод. Впрочем, сей чародей проигнорировал их все с достоинством настоящего императора, а следом – скрылся в глубине зала, растворившись в толпе других приглашённых.

Эффектный трюк с «возгоранием волос» никак не давал мне покоя. Чтобы найти источник той молниеносной вспышки, я подняла взор к потолку и обомлела!