– Откуда ты все это знаешь? – удивленно посмотрев на своего коллегу, спросил участковый.

– Справочку я проверил, а потом, есть у меня людишки, просветили. Видели их часто вместе. Двоих. Уже даже знаю, кто он. А вот про пахана их мне еще ничего неизвестно.

– Ну, что, здесь останешься или все же с нами поедешь? – спросил участковый.

– Нет. Не поеду. Тетку подставлять не хочу, а сама тут с Доном останусь. Залетные это какие-нибудь. Нечего у меня тут искать. А, может, перепутали что. Не являются же больше! – сказала Вероника, и ей стало невыносимо стыдно. Эти люди пытались ей помочь, а она им бессовестно врала!

– Ну, тогда не поминай лихом! Поехали, а то уже скоро утро. Долго мы тут у тебя задержались! – сказал участковый и вышел из дома. За ним потянулись и оба его коллеги.

Вероника вышла на крыльцо их проводить. Тьма была такая, что не было видно даже машины. Ночь была пасмурной и безлунной. Виктор обернулся к Веронике, подмигнул ей и негромко свистнул.

Девушка ничего не поняла и даже немного испугалась. Дон насторожился и вздыбил шерсть на холке и хвосте.

Виктор достал электрический фонарик и осветил им подлесок. Из кустов появился какой-то человек. В темноте было не разглядеть. Фонарь погас. К Веронике и Виктору подошел молодой симпатичный парень лет восемнадцати-двадцати.

– Коль ты решила остаться, – тихо сказал Виктор, – я с тобой оставлю этого парнишку. Мне так спокойней будет.

– Это что? В качестве охраны? – засмеялась Вероника, – что-то он больно хлипкий!

– Мал золотник да дорог! Других не имеем. Да ты потише кричи-то! И не обижай его тут! Все, мы поехали, а вы быстро в дом, и запритесь хорошенько!

Виктор стоял до тех пор, пока Вероника с парнишкой не зашли в дом, и не услышал звук закрывающейся щеколды. И только потом машина завелась и уехала.

Молодые люди стояли напротив друг друга и не знали с чего начать разговор. Дон спокойно отреагировал на гостя. Он подошел к нему, тщательно его обнюхал, слегка вильнул хвостом и лег на свою подстилку.

– Значит, это ты прятался в подлеске? – догадалась Вероника.

– Я.

– А зачем?

– Меня Виктор Александрович прислал. Ну, пока добрался, в общем, часов с двух дня тут торчу. Тебя охраняю.

– Тоже мне охранник! Да тебя соплей перешибешь! – засмеялась Вероника.

– Ну, это мы еще посмотрим.

– А звать-то тебя как? – спросила Вероника.

– Митькой все зовут!

Глава 5. ОН ВЕРНУЛСЯ!

– Ну, Митька, располагайся, будь как дома! – сказала Вероника и засмеялась.

– А что ты смеешься-то? – удивился Митька.

– Не знаю. От страха, наверное.

– А ты думаешь, сегодня сюда кто-то снова придет?

– Откуда я знаю? Просто побаиваюсь.

– А ты действительно не догадываешься, кто это и что им у тебя надо? – спросил Митька.

– Тебя сюда ко мне для извлечения информации подсадили?

– Чтобы ты была в безопасности! – обиделся парень.

– Да что с тебя взять-то? Кто ты есть таков, чтобы тебя матерые бандиты испугались?

– Ну, во-первых – они будут знать, что ты в доме не одна.

– Я и так не одна. Со мной Дон.

– Дон ранен. И не сможет в полной мере защитить тебя. А потом, я все же человек, со мной и поговорить можно.

– Во, во! И я о том же! Ты хочешь выведать у меня, зачем сюда ко мне залезли и что искали?

– Да ну тебя! Дай лучше чего-нибудь пожрать. С утра ничего не ел.

– А у меня кроме засохшего хлеба и лука ничего не осталось. Есть еще немного кислого молока, но это для Дона. Ему надо окрепнуть.

– А как же ты тут живешь? – удивился Митька.

– Как, как! Охочусь, грибы, ягоды собираю. Рыбу ловлю. Вон, река какая… Ну, всякую крупу нам привозили из деревни. Из райцентра отец возил кое-чего. А так, участковый наш дядя Пётр, частенько, то картошки, то еще чего привозил. Мясо у нас всегда было – охотились, а больше и не надо ничего. Вот только сейчас ничего не осталось почти, дядю Петю-то убили. А я все думала, что это его нет так давно? Уже больше недели…

– А хлеб где брала?

– Пеку я его. Только в подпол за мукой не полезу. А в доме кончилась.

– Может, мне слазить?

– Нет уж. Сиди лучше.

– А молоко откуда?

– Раньше у меня коза была, так заболела чем-то, пришлось зарезать, пока не издохла. Овцы были. Но после того как папы не стало, продала всех. Одну, правда, оставила. Мне молока хватало. А тут на днях, волк ее утащил. Дон не уследил. Ведь он теперь от меня не отходит.

– После чего не отходит?

– После смерти отца! За меня боится. Он к нему прибежал, услышал выстрел. Веревки перегрыз и ко мне вернулся. Охранять! И теперь всегда рядом со мной. В тот раз, когда эти гады залезли в дом, я его насильно дома оставила. Приказала, чтобы охранял дом. Зря. Не ранили бы его тогда. Я-то тайги никогда не боялась, да и память короткая… Забыла, что отца в тайге убили. Раньше думала браконьеры, а теперь вот поняла – бандиты это!

– А ты точно уверена, что овцу волк утащил?

– Там следы были.

– А, может, это те же бандиты, только с собакой?

– Нет, следы волчьи были… А там… кто его знает? На траве они были, только один на песке, может, и перепутала.

– Думаешь, они где-то в тайге в избушке какой-нибудь живут?

– Может. Думаю, они ходят за продуктами, но вдруг им шашлыка захотелось? Или деньги кончились. Но собака… Ты знаешь, Митька, как-то раз, когда отец в тайге был, он же лесником служил, – пояснила девушка, – а я на рыбалке, мне показалось, что в доме кто-то был. Ну, когда я вернулась.

– И как ты догадалась?

– Да предметы как-то не так стояли. А один раз вообще вся мука из бочки высыпана была. Мы ее в подполе держим в железной бочке, чтобы мыши не жрали. Да и хранить ее лучше в холодном месте. А тут – бочка перевернута, и мука на полу. И рассыпана так чудно, будто ее специально перебирали. Вот тогда Дону досталось!

– А почему вы решили, что это он?

– А кому еще-то? Он тогда, бывало, дурака валял – то погрызет что-нибудь, то порвет… Но теперь я уверена, что это был не он.

– Вероника, а как же он пустил-то чужого? Ты об этом думала? Если не он муку испортил, значит, он допустил в дом чужака!

– А я об этом не подумала! Получается, что это был кто-то, кого он знал! И хорошо знал…

– И много таких?

– По пальцам пересчитать…

Вероника почему-то подумала о черной овчарке, любимице дяди Петра. Где она теперь, если хозяина нет? Ведь он был бобылем. Надо будет у милиционеров спросить. И если что к себе взять.

– А на кого бы ты подумала? Кто мог в дом ходить и муку рассыпать?

– Дон мог впустить в дом только двоих, нет, троих, тетку еще. Но она к нам редко наведывалась.

– А остальные двое?

– Дядя Пётр, участковый, и механик, что отцу машину все время пригонял. Семёныч. Он их даже вроде как любил. Гладить себя позволял. Больше вроде никого вспомнить не могу. Да нет больше таких людей. Если вдруг приходили какие-то охотники или начальство из лесничества, так он вел себя очень настороженно. В дом бы не пустил.

– Получается хреновая картинка! Егерей, охотников, и всякий там чужой люд он не пускал. А своих – Семёныча, бывшего участкового и тетку любил…

– Ты на что это намекаешь? – с вызовом воскликнула Вероника.

– А на то и намекаю. Значит, шарил у вас в доме кто-то из тех троих. Которых Дон хорошо знал. Вот и думай теперь – кто из них что-то у вас в доме искал. Кто, по сути, вам с отцом был врагом, а не другом!

– Ну, тетку я отметаю сразу! Она уже совсем старая и чудная. Да и любит она меня очень. Я ведь ей как дочь. У нее своих детей нет. Сестра она материна. Родня. Да и что можно тут у нас искать?

– Ага! А вдруг наследство какое оставили им с твоей мамой, а мама все себе заграбастала?

– Ой! – махнула ладошкой Вероника, – наследство! Да мама с теткой голью перекатной всегда были. Мама у меня больно красивая была! Отец, когда женился на матери, ну, так мне тетка рассказывала, да и мама иногда, очень они зажили хорошо. Батя дом рядом с теткиным поставил. Добротный, теплый. И одеваться стали хорошо, не в телогрейках, как раньше, и есть сладко стали.

– Так откуда же у отца твоего денег столько было?

– А я откуда знаю? Он же освободился тогда только это в… дай вспомню… в 65 году было. Деньги на зоне заработанные не тратил. Ну, так мне тетка говорила. Потом уже, когда он умер. Я вообще не знала, что он сидел. Освободили его досрочно, за хорошее поведение. Он ведь не убийца был, а так, за что-то там попал. Тоже, думаю, ничего хорошего, конечно. Но потом вину искупил и работал всю оставшуюся жизнь честно! Сколько он браконьеров поймал – не сосчитаешь. И ранен был два раза, и медведь его драл. Много всего было.

– Что-то ты увлеклась! Знаю я, что батя твой потом честным человеком стал. Ты думай, кто мог быть вам врагом? Механик или участковый? – Митька, даже сам испугался своих слов. Как же можно – участковый и вдруг враг… – Выходит, механик Семёныч! Больше некому.

– Ой, да Семёныч трезвый был только тогда, когда машину отцу пригонял. Пьет по-черному.

– Ну, вот и ответ! Денег на пьянку не хватало, вот он тайком и шастал к вам – поживиться чем-нибудь. А, может, просто самогон искал!

– А, может, ты и прав. Так, не со зла… Просто искал выпить. А я тут надумала себе! – и весело рассмеявшись, Вероника вышла в сени за остатками хлеба. – Сейчас чай заварю, он у меня вкусный с травками. Попьем чайку с хлебушком. А потом решим, что делать. Утром твои менты приедут, попросим, чтобы привезли поесть чего-нибудь.

– Но, но! Менты. Это что еще такое? Милиционеры! – поправил ее Митька.

– А сам ты тоже хочешь стать ментом? Ой, милиционером?

– Да. Курсант я. Из Москвы.

– Из самой Москвы? – вскрикнула девушка.

– А что тут такого? Приехал к дядьке на лето. А он мне вот такую практику устроил.

– А дядька, это Виктор?

– Угадала. Он самый.

– И что же он родителям твоим скажет, если с тобой что случится?

– А что случится-то? Посижу тут с тобой, поохраняю, и через две недели домой – тю-тю…

Вероника взглянула в щель ставни, вскрикнула и замерла с заварочным чайником в одной руке, и с баночкой для чая в другой… Митька вскочил с лавки и подбежал к ней – в туманной предрассветной дымке за небольшой поляной, возле самого края тайги стоял человек и смотрел в сторону дома. На нем была накинута плащ-палатка с капюшоном, так что разглядеть его лицо было невозможно, в руках он держал ружье…

– Он вернулся – с ужасом прошептала девушка.

– Да, Вероника, к нам гости!

Глава 6. В ДАЛЬНЮЮ ИЗБУШКУ

Митька, не спуская глаз с лесного гостя, полез рукой за край широкой рубашки и вытащил пистолет. Вероника с ужасом смотрела на молодого парня. Она даже не представляла, что у него может быть оружие!

– Оружие в доме есть? – спросил он у Вероники.

– Вот ружье, мое. Оно заряжено. И отцовское.

– А патроны?

– Вот, даже много. – Вероника открыла шкафчик комода, в котором они с отцом всегда держали патроны.

Интересно, подумала она, а почему они патроны не взяли? Ведь их нашли. Наверное, своих полно, – решила Вероника и вытащила одну коробку. Митька взял патроны и зарядил ружье отца. Дон внимательно наблюдал за манипуляциями хозяйки и гостя.

– А что это Дон такой спокойный? – спросил Митя.

– Так не чувствует угрозы пока никакой. Мужик стоит на краю леса, к дому не подходит. Чего раньше времени нервничать?

– Ты так говоришь о собаке, будто она умеет думать. Она должна команды выполнять и все!

– Ха! Это у вас в ментуре немецкие овчарки только команды выполняют, как роботы. А алабай это собака думающая. Он может сделать так, как считает нужным, невзирая на команду.

– Выходит, алабаи для службы не годятся. Ладно, хватит болтать. Надо думать, что ему надо.

– Сейчас посмотришь, годятся они для службы или нет. Вон, этот гад приближается к дому. Дон уже занервничал.

– Вероник, ты бы ушла в комнату, а то вдруг пальнет? – озабочено глядя на приближающегося мужчину, сказал Митька.

– Нет. Я останусь. Дон, ко мне, мальчик. – Дон подошел к хозяйке. На загривке и возле хвоста шерсть у него вздыбилась. Он утробно рычал, и злобно скалил зубы.

– Ну и клыки у него! Просто саблезубый тигр какой-то! – улыбнулся Митька.

– Он это, – прошептала Вероника.

– Кто? – не понял Митя.

– Тот, что баллончиком Дона обезвредить хотел.

– А ты его видела?

– Нет. Дон видел. И узнал его.

– Значит, к нам пожаловал бандит. Готовься к бою, называется!

Мужик подошел почти на метр к крыльцу и крикнул:

– Эй, девица, разговор есть. Выйди, а? Только без собаки.

Дон зарычал как лев и кинулся грудью на дверь.

– Ага, может тебя в дом пригласить и стол накрыть? – крикнула Вероника.

– А че, я б не отказался, ты девка центровая! А там и сговорились бы!

– Я его сейчас убью, – взорвался Митька.

– А это что там за сявка? – крикнул мужик.

– Не твое дело! Говори, что надо и уходи. Иначе собаку спущу, – крикнула через дверь Вероника.

– Слышь, ты, не сильно гоношись-то, собачку твою я быстро успокою!

– Он ученый уже. Это он тебя успокоит. Говори, что надо и проваливай, в последний раз предупреждаю.

– Звать-то тебя как, девица? Как-то неудобняк без кликухи. Меня Ржавый.

– А меня Волчица. Слушаю! Мой пес уже теряет терпение!

– Волчица! – заржал Ржавый. – Ну, ты даешь!

– Не нравится, уматывай! – заорал Митька.

– Слышь, Волчица, отдай наше барахлишко, и будем квиты. Мы тебя трогать больше не будем.

– Что значит ваше? Ты ж один остался? Другана твоего труповозка увезла!

– Слышь, ты, шалава ментовская, отдай рыжье, иначе сделаем вам больно!

Митька побледнел. Он посмотрел на Веронику так, как будто в первый раз ее увидел. Вероника уловила этот его взгляд, но сделала вид, что ничего не заметила.

– Не знаю, о каком ружье ты мне толкуешь! Ружье вы что ль какое-то искали?

– Кончай базар, курва! Не отдашь рыжье, спалим твою заимку.

– Ага! Пугай! Пока вы его не нашли, палить ничего не будете! Зови своего пахана, я с шестерками не разговариваю!

– Не хочешь, видать, по понятиям жить! Что ж пожалеешь еще!

– Мне ваши воровские законы, не по понятиям! – заорала Вероника. – Пошел вон, без пахана базара не будет!

Митька молчал. Он обалдел от разговора Вероники с бандитом.

– Как скажешь, Волчица. Сама напросилась.

– Не пугай, пуганая уже! Все… Спускаю собаку…

Мужик на секунду замер, потом попытался вскинуть ружье, но Митька выстрелил из пистолета, и выстрел пришелся как раз возле его ног, бандит подпрыгнул и побежал, Вероника открыла дверь, спустила Дона и выкрикнула вслед собаке, – Дон, гони его, ату, ату…

Ржавый побежал еще быстрее, бросив на ходу ружье, но от Дона убежать было невозможно. Огромными скачками он догнал жертву и мощным прыжком свалил с ног. Лежа на земле и смотря на огромные клыки волкодава, Ржавый решил, что настал его последний час. Он зажмурился и почувствовал на лице горячую слюну и тяжелое дыхание пса. Но тут он услышал, прямо возле себя девичий голос:

– Дон, фу! Оставь его. Пусть убирается.

Дон послушно, отошел в сторону, задрал ногу и пометил место рядом с лежащим почти без сознания бандитом.

Ржавый тяжело поднялся, но успел взглянуть на хозяйку собаки. Девушка была очень хороша и очень молода. Почти ребенок. Она с вызовом смотрела на униженного ею бандита, и всем своим видом показывала ему, что он может уходить, но если придет еще раз…

Ржавый встал и дернулся к сапогу, пытаясь достать заточку. Но Дон следил за каждым его движением. Он с диким рыком вцепился в руку бандита, Ржавый взвыл, а Вероника увидела, как из запястья алой струей брызнула кровь, и послышался противный треск сломанной кости. Ржавый взглянул на свою безвольно болтающуюся, истекающую кровью руку, и, теряя сознание, прошептал, – точняк, Волчица…

К Веронике подбежал Митька. Он с ужасом смотрел на лежавшего на траве бандита, на его изуродованную руку и на измазанную кровью пасть Дона.

Ржавый был без сознания.

– Неси из дома бинт и зеленку. Больше у меня ничего нет. А, анальгин там еще есть. Да, и пару дощечек прихвати.

– Ты что, собираешься его лечить? – изумился Митька.

– Нет, можно, конечно, оставить все так, как есть, у него начнется гангрена, и он умрет через неделю, другую. Можно сдать твоим коллегам, но тогда мы не узнаем, кто у них главный. Надо его подлечить и отправить восвояси. А там уже пусть твой дядька работает.

– Ты меня удивляешь! – уходя за аптечкой, прошептал себе под нос Митька. – Кто ты такая, какое рыжье? Рыжье?! Ведь рыжье, на воровском жаргоне означает… Золото! Они требуют у нее золото? Вот это поворот!

Пока Вероника обрабатывала Ржавому руку, он на секунду пришел в себя, но когда девушка стала вправлять кость, он закричал и снова впал в забытье. Вероника по-деловому наложила дощечки и крепко примотала их бинтом. Потом посмотрела на Митьку и сказала:

– Пока он в отключке, надо бы его подальше от заимки отнести.

– Буду я его еще таскать! Ружье у него забрать надо!

– А, в общем, ты прав. Пусть на глазах у нас очухивается. – Разжав ему зубы палкой, Вероника всыпала Ржавому в рот растолченные таблетки анальгина. – Скоро очнется, пошли в дом. Да, муки из подпола прихвати чуток, хоть лепешек испеку. Вероника зашла в сени, выдала Митьке кастрюльку, и, загнав Дона в дом, ждала возвращения Митьки. Митька вошел в сени с кастрюлькой полной муки, поставил ее на стол, отряхнулся и сел на лавку. Он был в шоке. Вероника выглянула на улицу – никого. И захлопнув дверь, задвинула щеколду.

Пока Вероника пекла лепешки, Митька сидел рядом и молчал. Он думал. У него ничего не укладывалось в голове. Потом все же посмотрел на Веронику и спросил:

– А про что он там говорил-то, про рыжье какое-то?

– А я почем знаю? Про ружье, мне показалось.

– Вероника, ты чего-то недоговариваешь, я это еще по рассказу дядьки понял.

– Вот у дядьки своего и спроси. А я ни про рыжье, ни про ружье ничего не знаю. Что-то, видно, задолжал отец, вот они и крутятся возле заимки. Хотя столько лет прошло. Отец мне перед смертью строго настрого велел уходить отсюда. Иди, говорил, к тетке или в дальнее зимовье.

– А откуда ты такие слова знаешь? Будто сама на зоне побывала? – спросил, еще не совсем поверивший девушке Митька.

– Да не знаю я ничего! Отец, сутки перед смертью лежал, бредил все… Вот и наслушалась всякого.

– А почему ты назвалась Волчицей?

– А кто я есть? Живу тут как одинокая волчица. Сама рыбачу, сама охочусь, все сама! – потом помолчала немного и, вздохнув, сказала, – меня так папа называл. В шутку, конечно.

Схватив из мисочки горячую лепешку, Митька обжег пальцы, и, перекидывая ее из руки в руку, дунул на нее.

– Вкусные! – откусив кусочек, сказал Митька.

К нему тут же подошел Дон, и положил голову ему на колени.

– Ой, гляди, признал тебя! Раз еду выпрашивает. И это несмотря на то, что ты его обидел!

– Чем это я его обидел?

– Ты сказал, что алабаи не могут быть служебными собаками. Убедился теперь, что такое Туркменский волкодав? И это все притом, что я его почти ничему не учила. У них это все в крови!

– Убедился! Как он его взял! – и дал Дону целую лепешку, предварительно остудив ее.

– Смотри, кажется, очухался! – сказала Вероника, смотря в щель ставни. – Встает. Качается…

– Еще бы!

Ржавый, встал, и, прижав к животу больную руку, побрел в сторону тайги, даже не оглянувшись на заимку.

Вероника проводила его взглядом. Над тайгой, лугом и речкой сгущался туман. Скоро рассвет. Девушка посмотрела на жадно уплетающего лепешки Митьку и сказала:

– Гляди, уже почти рассвело. Надо уходить отсюда.

Митька чуть не поперхнулся. Он положил недоеденную лепешку, и, посмотрев на девушку, спросил:

– Куда?

– В деревню опасно, в Райцентр тоже. Пойдем в дальнее зимовье. Там они нас не найдут. Если не хочешь идти со мной, иди к дядьке.

– А как же заимка, как золото?

– Что ты все заладил, золото, золото! Нет тут никакого золота.