– Папа не понимает! Он мне все – ты у меня умница, умница! А умница у доски так опозорилась, мне даже стыдно в гимназию идти! Велели эти задачи разобрать – я начала было, не понимаю. Папа говорит – давай репетитора наймем, студента или ученика какого… Наверное, так и придется делать.

– Давай я попробую объяснить?

– Ты?

– Ну да, я. Я по математике все понимаю. Какая задача?

Нина вытерла слезы:

– Мне неловко!

– Да почему?

– Ну… не знаю. Неловко!

– Да что такого? Вдруг получится?

Нина всхлипнула:

– А вдруг ты подумаешь, что я совсем дура, и дружить со мной не будешь?

– Нина, ты что такое говоришь? – растерялся Володя.

– Катька сказала, что я дура.

– Это Катька дура. Доставай учебник.

Нина, всхлипывая, вытащила учебник:

– Вот смотри. Тут про лошадь. Как они едят. И пуды… в общем, сколько лошади надо еды, что-то такое… кому это надо, у меня и лошади нет! Я автомобиль хочу.

– Нина! – серьезно сказал Володя, – для автомобиля ведь тоже топливо придется рассчитывать!

– Вот еще! Я выйду замуж, пусть муж считает.

– А пока нету мужа?

– Так и автомобиля пока нет…

– Давай решать? Вот смотри…

Володя нарисовал лошадь.

– Это – одна. Вот она съедает – сколько по условиям задачи? Вот стог сена.

Нина с интересом наблюдала за тем, как он рисует:

– Володя, ей еще конюшню надо. И давай ее в санки запряжем?

– Нина, мы же задачу решаем! Не отвлекайся ты, а? Ну вот, смотри дальше. А если мы еще одну лошадь добавим? Сколько она в месяц съест?

Нина вздохнула:

– Не знаю… откуда я знаю – хороший у нее аппетит или нет? Можно ведь сена про запас купить…

– Нина, да подумай!

– Не кричи на меня!

– Да я не кричу, что ты… Ну прости! Давай еще раз…

Арсений Васильевич, готовый лопнуть от смеха, подслушивал под дверью. Нина его удивляла – что тут можно не понимать, ведь такая умница! Сам он, правда, тоже мучился с математикой еще в училище – никак не мог понять, зачем записывать и вычислять, когда и так все понятно – посмотрел и сразу увидел ответ. А какой умница мальчик! Старается, объясняет, да как толково! Арсений Васильевич, кажется, впервые понял, как решают задачи, и очень удивился.

Через час Нина сообразила:

– Поняла. Умножить, поделить, вычесть.

Володя откинулся на стуле:

– Да! Уффф…. Понятно? Правда?

– Понятно… но лошадь сдохла.

– Почему?

– Потому что если столько еды ждать, сколько я решаю…

Володя расхохотался, за ним засмеялась Нина.

– Давай еще одну решим?

– Ну уж нет!

– Чтобы закрепить, Нина! Давай вот эту – про овечек?

– Ну давай… Всех уморим.

С овечками дело пошло быстрее, правда, потом Нина перепутала порядок действий. Получилось, что на одну овцу нужен ноль пудов сена.

– Овца тоже сдохла, – задумчиво сказал Володя.

– Ты надо мной что, смеешься? – вскипела Нина.

– Да ты что! Просто овечку жалко стало. Давай еще раз?

– Все равно сдохла уже, – пробормотала Нина, беря карандаш, – ну, и где я что перепутала?

Наконец накормили и овец. Нина захлопнула книгу:

– Все! Хватит животных мучить. Ой, Володя, как хорошо, что скоро рождественские каникулы!

***

Приближалось все Рождество. Как-то в субботу Володя зашел в лавку. Арсений Васильевич был занят:

– Володенька, ты иди к Нине, она дома…

Володя через лавку прошел в квартиру. Нина сидела на полу около большой коробки.

– Володя, здравствуй! – обрадовалась она, – а я игрушки разбираю.

– Какие?

– Елочные. У вас много?

Володя задумался. Елку обычно наряжали мама с Дуняшей, детей пускали уже к наряженной.

– Ну… много, наверное.

– А вы не делаете сами игрушки?

– Сейчас нет. Раньше да, клеили – у нас бонна была, еще на Таврической, так вот с ней клеили.

– А мы с папой каждый год клеим. Хочешь с нами?

– Хочу!

– Тогда давай начнем уже? Папа еще не скоро освободится. Сейчас будем клей варить.

– Ты умеешь?

– Конечно.

Они сварили клей, Нина достала цветную и блестящую бумагу:

– Ну, давай! Я сейчас сначала склею цепи, потом буду складывать из бумаги.

– А я что?

– Не знаю! Что хочешь.

Володя задумчиво покрутил в руках лист блестящей бумаги, потом решительно потянулся за ножницами.

Нина клеила цепи, изредка поглядывая на Володю. Наконец она не выдержала:

– Ты что делаешь?

– Потом увидишь, ладно?

– Ладно… – неохотно согласилась Нина, – какой-то аппарат?

– Потом.

Наконец, работа была готова. Нина недоверчиво рассмотрела поделку:

– И что это?

Володя улыбнулся:

– Это кинокамера. Фильму снимать.

– Кинокамера? – протянула Нина, – ну… а разве можно кинокамерами елку украшать?

– А почему нет?

– Ну не знаю.

Володя вспыхнул:

– А почему нельзя? Нет, ты скажи! Разные цепи, или вон – что это – рубашка какая-то – можно на елку вешать, а кинокамеру нельзя?

Нина удивленно посмотрела на него:

– Ты что? Что ты сердишься? Клей что хочешь.

– Ничего не хочу. Я домой пойду.

– Кто тут домой собрался? Что у вас сделалось? – спросил вошедший Арсений Васильевич.

Володя опустил голову.

– Ну, что такое?

Нина досадливо пожала плечами:

– Он кинокамеру склеил, а я никогда не видела, чтобы кинокамеры на елку вешали, и удивилась. А он обиделся!

– Володя! – укоризненно сказал Арсений Васильевич.

Володя встал.

– Я пойду все-таки.

– И кинокамеру свою возьми! – тоже рассердилась Нина.

Володя схватил бумажную кинокамеру и вышел. Арсений Васильевич вышел за ним – проводить. В прихожей мальчик оделся и повернулся:

– До свидания.

Арсений Васильевич пожал плечами:

– До свидания.

Володя медленно спустился по лестнице и вышел на улицу. В руках он держал ненужную кинокамеру.

В самом деле, кто вешает кинокамеру на елку? Если принести ее домой, то мама посмеется, пожалуй – на елку вешают шары, цепи, красивые игрушки, но уж никак – не кинокамеры…

Он бросил камеру в снег и побрел к своему дому.

– Володя!

Мальчик обернулся. Нина, в меховой шубке и шапочке, махала ему от лавки, Володя нерешительно пошел к ней. Нина схватила его за руку:

– Пойдем обратно. Я тебя обидеть не хотела, и кинокамера на елке – очень даже хорошо. Моя рубашка куда хуже!

У Володи защипало в глазах.

– А где кинокамера?

– Выкинул…

– Зачем? Вот глупый! Она такая красивая! Куда ты кинул? Пойдем искать?

– Вот сюда – в снег.

Нина села на корточки:

– А, вот она! Только размокла почти… ну ты глупый, Володя, вот правда! Испортил хорошую такую… я уж хотела было ее попросить у тебя – себе на елку повесить. Склеишь еще?

– Склею, конечно. Нина, не обижайся на меня?

– И ты на меня. Я правда думаю, что кинокамера – это очень хорошо.

Они вернулись в квартиру. Арсений Васильевич сосредоточенно резал бумагу. Володя неловко подошел и постоял рядом, потом нерешительно спросил:

– А вы что делаете?

– Птичку… – рассеянно ответил лавочник, – не могу понять, какой бы ей хвост сделать…

– А какая птичка?

– Да… какая? Не знаю. Просто – птичка.

– Можно хвост большой и из другой бумаги.

– Можно. Из какой?

– Птичка синяя, можно хвост желтый сделать – будет красиво.

– Ну давай… Как вырезать-то?

Володя взял ножницы:

– Можно сделать ей пушистый, не из одного листочка, а из трех.

– А как соединить?

– Вот так вложить – и приклеить.

Нина сосредоточенно складывала штаны из бумаги. Арсений Васильевич поднял голову от готовой птички:

– Ниночка, а разве штаны на елку вешают?

– Вешают, – решительно сказала Нина, – у нас такая будет елка, что все вешают.

– Вот и хорошо, – одобрил Арсений Васильевич, – ладно, ребята, все на сегодня. Давайте чаю попьем – и по домам.

– А Володя камеру не склеил!

– Завтра склеит – время есть еще. Он мне зато с птичкой помог. Смотрите, какая красивая!

Нине птичка понравилась:

– Хвост пушистый.

После чая Володя собрался домой. Арсений Васильевич оделся тоже:

– Пойду тебя до дома провожу – поздно уже.

На улице было морозно, ярко сияли звезды. Арсений Васильевич остановился:

– Как хорошо-то! А, Володя?

– Да…

– Завтра клеить придешь?

– Приду.

– Тогда – до завтра!

Володя постоял, глядя ему вслед.

Какой хороший был вечер!

А если бы Нина не побежала за ним?

Бродил бы по улицам, мерз, может, плакал бы…

Что на него нашло?

– Владимир?

Володя вздрогнул:

– Папа!

– Ты почему на улице так поздно?

– Я от Нины иду. Остановился на минутку – небо посмотреть.

Яков Моисеевич рассеянно поднял голову:

– Да, небо. Пойдем домой.

– Папа, а пойдем погуляем? Ну, хоть немного?

– Погуляем? – удивился отец, – ну пойдем. Куда ты хочешь?

– Давай дойдем до собора со звездами?

– До Троицкого? Далеко.

– Тогда до Забалканского.

– Пойдем.

Володя взял отца за руку.

– Как дела? – помолчав, спросил тот.

– Хорошо. Папа, мы с Ниной игрушки клеили на елку. А почему говорят, что наряжать елку – непатриотично?

– Кто такую глупость сказал?

– В гимназии слышал.

– Я вот и подумал, что Нина твоя вряд ли такое сказать могла. Говорят так почему? Потому что это – немецкий обычай, а у нас с Германией война.

– А у нас будет елка? Дома?

– Будет, конечно.

– Я сам сделаю несколько игрушек?

– Сделай.

– Папа, а кинокамеры ведь можно повесить на елку?

– Кинокамеры?

– Ну да. Я склею и повешу, хорошо?

– Хорошо. Почему нет?

– Эля, наверное, смеяться будет.

Отец покосился на него:

– Не будет. А если и будет – ничего. Расскажи мне лучше, как в гимназии? Какие отметки принесешь?

– Все хорошо, кажется. Только чистописание… я стараюсь, но все равно не очень выходит.

– Придется позаниматься в каникулы.

Володя вздохнул. От отца это не ускользнуло.

– Впрочем, да. Мы же не о гимназии говорим. О ней потом… и что вы клеили с Ниной?

– Она цепи, а еще она складывала штаны и рубашки. Тоже на елку повесит. Они решили, что у них будет необычная елка, и я им склею кинокамеру – ее тоже повесят. А Арсений Васильевич клеил птичек.

– И он клеил?

– И он. Папа, послушай! А давай мы с тобой тоже склеим – вместе? Машину? Паровоз? Давай?

– Ну давай, – озадаченно согласился инженер, – только когда?

– Сейчас! Придем домой, поужинаем и будем клеить!

– Я поработать хотел. Хотя полчаса можно.

Поужинали они в спешке, и Володя побежал доставать бумагу и заваривать клей. Дуняша смотрела, как он сыплет муку:

– Володенька, много не бери! Мука дорогая нынче.

– Да мне всего чуть-чуть. Это для клея.

– Я понимаю, что для клея, а все-таки береги!

– Хорошо, хорошо!

Клей был заварен, и Володя побежал за отцом.

Инженер уже сидел в кабинете за столом. Увидев сына, он рассеянно кивнул ему:

– Что, Володя?

– Папа, клеить… пойдем?

– Что клеить?

– Игрушки! На елку. Мы же хотели – хотя бы полчаса.

– Ах точно! Ну пойдем.

Они устроились на кухне – Дуняша уже убрала посуду.

– Что будем клеить?

– Давай паровоз.

– Давай. Надо бы чертеж сделать…

Вместе они расчертили бумагу, рассчитали длину, ширину, потом стали вырезать. Володя отвечал за художественное оформление – паровоз должен был быть красным, спереди – блестящим, а труба – черная. Потом Володя придумал вагоны:

– Папа, паровоз будет висеть спереди, а вагоны – как бы обвивать елку. Будет красиво!

– Ну давай…

Железной дороги без рельсов не бывает, и пришлось клеить рельсы. Володя не рассчитал, рельсы получились шире, чем это требовалось для паровоза и вагонов. Инженер остался недоволен:

– Болван! Вот от таких строителей – все неполадки. Теперь переделывать! А сколько это займет времени! И денег! Ты представляешь, какое это разорение для экономики страны? А если работать с самого начала аккуратно и тщательно, то такого не будет!

Они снова пересчитали ширину и переклеили дорогу. В кухню заглянула мама:

– Яков, мне кажется, Володе пора спать. Уже одиннадцать.

Яков Моисеевич вскочил:

– Сколько?

Володя испуганно посмотрел на маму:

– Как одиннадцать, мамочка?

– Так – одиннадцать. Убирай тут все, Володя, и немедленно спать, – и мама вышла.

Отец рассматривал паровоз. Володя смущенно начал сгребать обрезки бумаги.

– Папа, ты меня прости, пожалуйста, – сказал он тихонько, – я не смотрел на часы.

– Да ты не виноват, – отозвался отец, – зато паровоз сделали. Но ты, Володя, все-таки должен быть внимательней – с рельсами ты меня просто расстроил.

– Хорошо, папочка.

– А ты уроки сделал? – спохватился инженер.

– Да, – соврал Володя.

История оставалась невыученной – устные уроки Володя любил делать по вечерам. Читать там особо немного, но мама велела спать и уже ни за что не разрешит зажечь лампу.

Отец ушел. Володя прибрал, аккуратно унес свой паровоз в комнату и лег.

О чем там – в этой истории? Может быть, успеет прочитать перед школой.

И с историей все получилось, и камеру он склеил Смирновым на елку – даже не одну, а четыре! Себе тоже склеил несколько, и еще помогал Арсению Васильевичу клеить птичек. У того никак не получался хвост:

– Володя, как ты говорил – куда тут что совать? Как сложить? Слушай, давай я самих птичек буду вырезать, а ты им хвосты делай.

Перед самым Рождеством Володя зашел к Нине. Она сидела дома одна.

– А где Арсений Васильевич?

– Он с тетей Лидой в церковь пошли. А я кашляла вчера, папа перепугался и меня дома оставил. Хотя я просто чаем поперхнулась.

Володя улыбнулся.

– Нина, я вам подарок принес.

И протянул ей сверток.

– А что там?

Она развернула бумагу и достала паровоз:

– Володя! Ты сам сделал?

– Этот – да, а первый нам на елку – мы с папой делали.

– Очень красивый! И рельсы! Он просто настоящий… А как его повесить? Ты же и елку нашу не видел! Пойдем!

В гостиной стояла огромная елка – до потолка.

– У нас всегда до потолка! – похвасталась Нина.

Володя отыскивал на елке свои кинокамеры, птичек и штаны с рубашками.

– Красивая! У нас тоже большая. Нина, мне пора – я ненадолго отпросился.

– Погоди! У меня тебе тоже есть подарок – вот.

Володя развернул бумагу – там был неловко склеенный человечек. Штаны и рубашка были сложены, голова и руки нарисованы. Он улыбался и улыбкой чем-то был похож на Нину.

– Спасибо тебе, – серьезно поблагодарил Володя, – спасибо. Ну, я побегу.

Человечка он на елку вешать не стал – прикрепил около своей постели. И, просыпаясь, первым делом видел его.

Через несколько дней настал тысяча девятьсот шестнадцатый год.

***

С весной началось новое увлечение. Арсений Васильевич каждое воскресенье старался пойти погулять с Ниной по городу. Он любил Петроград, гуляя, вспоминал, как ходил по этим улицам с Сашей, сначала невестой, потом женой. Они прожили здесь совсем недолго, да и вообще их совместная жизнь была короткой, но тем ценнее и дороже были воспоминания.

Они познакомились на Песках. Он был управляющим в магазине, а она – учительница, пришла к нему за какими-то мелкими покупками. Арсений знал всегда, что красивый, нравится девушкам, а перед Сашей робел, терялся, она была старше на два года, образованная, очень умная, тактичная, веселая… Он тянулся за ней, если она упоминала какую-то книжку, то он в свободный день бежал в читальню на Кирилловской, отыскивал эту книжку и прочитывал ее, если говорила о спектакле – он покупал билеты и робко приглашал ее в театр. Она всегда соглашалась, лишь несколько раз не смогла – давала дополнительные уроки или готовилась к занятиям в гимназии.

Как-то Арсений решился и познакомил ее с сестрой Лидой. Саше так понравилась Лида, понравилась ее квартирка на Охте, что она с удовольствием стала бывать там и одна. Зная, что чаще всего она приходит туда по воскресеньям, Арсений тоже стал навещать сестру в эти дни. Домой они возвращались вместе – на маленьком пароходике переезжали Неву и шли домой на Пески.

Все чаще и чаще они были вместе, и наконец он сказал, что любит ее. Саша ласково улыбнулась и сказала, что и он ей очень дорог. Через несколько месяцев Арсений снял маленькую квартиру в том же доме, где жила сестра, и сделал Саше предложение.

В Петербурге они прожили два года. Они были счастливы вместе, родился сын. Но мальчик был слабеньким и прожил только месяц. Саша исхудала от тоски, постоянно плакала и горевала по малышу, и Арсений решился – бросил место управляющего и увез жену в Галич – на ее родину. Почти сразу после их приезда у Саши умер отец, и Арсений стал хозяином в доме.

В Галиче Саше стало лучше, она устроилась учительницей в женскую гимназию, Арсений стал совладельцем бакалейного магазина, через год открыл маленькую кондитерскую. Мать Саши любила зятя как сына.

Через два года родилась Нина.

Саша умерла через три месяца после ее рождения – от сильной простуды. Мать пережила ее на месяц.

Оставаться в Галиче без любимой жены было невыносимо. Дом, в котором она росла, ее вещи, ее портрет на стене, где она была изображена девочкой – все это так тяжело действовало на молодого вдовца, что он, взяв дочку, уехал в Петербург.

Нина так похожа на мать – манерами, походкой, интонациями, такая же тактичная, веселая, разумная. Везде она заводит себе подруг, все ее любят, хотя сама она, кажется, к тесной дружбе ни с кем не стремится. Гуляя с ней по улицам Петербурга, Арсений Васильевич вспоминал жену. Острая боль давно ушла, но тоска осталась. Вот тут они проходили, и она рассказывала ему про новый спектакль, а вот тут – рассказывала о своем детстве в Галиче…

Все-таки хорошо, думал Арсений Васильевич, что Нина не помнит мать. Если не знаешь человека – по нему не скучаешь.

Как-то раз в воскресенье они, как обычно, вышли из дома и на углу Загородного встретили Володю.

– Здравствуйте! – обрадовался он, – а я вот… иду с урока французского. А вы?

– А мы гулять! – радостно сообщила Нина.

– Гулять? Куда?

– Сегодня пойдем смотреть Коломну, театр, Никольский собор, – перечисляла Нина то, что за завтраком успел рассказал ей отец.

Погрустневший Володя кивнул.

– Очень интересно.

– Хочешь с нами? – спросила Нина неожиданно.

Арсений Васильевич посмотрел на нее удивленно и немного недовольно. Они гуляют, он вспоминает покойную жену, и вообще им хорошо вдвоем, ведь на неделе он так редко видит дочь… не помешает ли мальчик? Но Володя так явно обрадовался, что Арсений Васильевич не смог отказать детям.

– Ты, Володя, спроси у родителей – позволят они тебе пойти гулять с нами? Мы вернемся около трех часов.

Володя сбегал домой, быстро вернулся и сказал, что отца не было дома, но мама позволила и даже обрадовалась, что он пойдет с ними гулять…

Так начались их совместные прогулки. Арсений Васильевич на неделе придумывал маршруты, вспоминал рассказанное женой и то, что он читал, и с удовольствием показывал детям город. Володе все нравилось, все удивляло, и, вопреки опасениям Арсения Васильевича, он нисколько им не мешал. Нина тихонечко рассказала ему о смерти матери и о том, что отец часто водит ее по тем местам, где сам гулял с мамой, и Володя тактично замолкал или отходил в сторону, если Арсений Васильевич упоминал имя жены. А его искренняя радость и восторг от узнавания города были так приятны Нине и ее отцу, что они звали его с собой каждое воскресенье. Иногда Володя не мог пойти гулять, и тогда он обязательно забегал к ним в понедельник и жадно слушал об их приключениях – там они видели интересный дом, а потом прошли мимо дома, где жил Пушкин, а во дворе деревянного дома Нина видела пеструю смешную собаку, на Васильевском острове они купили у торговки по пирожку, но Нинины пирожки куда вкуснее… Арсений Васильевич смотрел на мальчишку и, не выдержав, обещал, что в следующий раз они сходят туда же и, может быть, даже снова увидят пеструю собаку.

Третий год уже шла война. О войне говорили всюду. На улицах висели сводки, газетчики кричали о потерях – наших и германских. Гуляя по городу, Смирновы и Володя часто останавливались рядом с вывешенными газетами. Если там были списки убитых или картины с поля боя, Нина зажмуривалась и быстро проходила мимо:

– Не буду это смотреть.

Арсений Васильевич соглашался:

– Ни к чему.